Когда я вернулась обратно в дом, заметила направляющегося ко мне Диму и быстро спряталась в ванной комнате. Я просидела там до тех, пор пока не начал говорить президент свою поздравительную речь.

Когда я вышла, все уже сидели за столом, и Дима был занят, в отличие от Никиты, который, казалось, поджидал меня. Он кивнул на пустой стул рядом с собой, и я чуть рассмеялась. Ну, что за человек? Я вообще-то, злюсь ещё. Проигнорировав его взгляд, я заняла место рядом со своими родителями.

Речь президента закончена, и бой курантов начал свой отчёт уходящего года. А за столом началась суета. Смешная традиция с поджиганием бумажек захватывает всех с головой. Все наперебой начинают писать свои желания и ждут с вытянутыми руками над свечами, чтоб ровно в двенадцать успеть проглотить пепел, протолкнув его глотком шампанского. Глупо, наивно, но очень весело.

И вот часы двенадцать бьют. И хором «С Новым годом» все орут. Звенят бокалы. Шум голосов. Желают счастья и здоровья. А какое тут здоровье, если жженую бумагу запивают алкоголем? Поздравления тянутся бесконечно долго, но как только они заканчиваются, всем предлагается выйти на улицу полюбоваться фейерверком. Я попыталась улизнуть одной из первых. Напрасно.

— Аня, подожди. — прилетает мне в спину женский голос.

Стиснув зубы, поворачиваюсь, чтобы столкнуться нос к носу со своей тётей. Я избегала эту женщину, стоило ей появиться на пороге дома. Увешенная драгоценностями и в чересчур вечернем туалете, она вела себя как королева на приёме во дворце. Хотя, может, она себя такой и считала.

— Я весь вечер хотела поговорить с тобой.

— Правда? — наигранно удивляюсь я.

— Хотела узнать, как ты.

— Замечательно. — растягиваю губы в улыбке. Уже скулы сводит от неё. — Настолько превосходно, насколько можно быть после того, как меня бросил жених, которого я любила, на глазах у всех моих родственников и друзей.

Тётка растерянно заморгала, и меня охватило острое чувство удовлетворения. Ведь моя собеседница хотела именно этого? Упиваться моим несчастьем. Получить удовольствие от моих страданий.

— Не могу представить, каково это — заново выстраивать свою жизнь после подобных неприятностей, — сочувственно улыбнулась тетушка. Вот только я не поверила в её сочувствие. Как сказал бы Станиславский: «Не верю!» Но у меня-то актёрский талант лучше…

— Непросто. — трагично вздохнула я. — Бывали дни, когда руки опускались. С постели вставать не хотелось. А ночами спать не могла, рыдала и задавалась вопросом: «что со мной не так?» И потом, конечно, все эти люди, которые хотят узнать, что случилось, чисто из праздного любопытства. А если честно, — я улыбнулась голливудской улыбкой, глотая отголоски боли. — Мне стало намного лучше, когда у меня появилась возможность вновь погулять на свадьбе, пусть и не своей.

Я замолчала, испугавшись, что зашла слишком далеко в своей актёрской игре, потому что тётя чуть побледнела.

— Аня, ты обещала, что больше не будешь дразнить людей!

Я застыла, услышав голос Никиты, а потом до меня дошло, на что он намекает.

— Не могу сдержаться, — улыбнулась я.

— Знаю. Но ты пугаешь их. — Ник вручил мне очередной бокал шампанского и улыбнулся тётушке. — Это была наша дежурная шутка, но, кажется, родственники Ани начинают тревожиться.

— Это… — отмерла тётя. — Это была шутка?

— Боюсь, что так, — очаровательно улыбнулся Ник. — Ведь вы знаете чувство юмора своей племянницы.

— С-сомневаюсь. — она стала заикаться. Надеюсь, от шока, а не от злости.

— Конечно, знаете. — Его улыбка стала ещё более ослепительной. Того и гляди щёки треснут. — Оно передалось ей по материнской линии.

Я сдерживала смех, как могла. И после довольно продолжительной паузы тётя вежливо извинилась и удалилась.

— Семьдесят очков. — проговорила я и вернула Никите бокал. — Я дала бы больше, но ты воспользовался моим замешательством.

— За что мне следует дать девяносто. — он сделал глоток из бокала и продолжил: — Я увидел возможность и воспользовался ею.

— Восемьдесят. Это моё последнее слово.

Я не стала дожидаться, согласится он или нет, и направилась к выходу. Я успела выйти только за дверь.

— Ты не хочешь узнать, сколько очков я даю тебе? — догнал меня Никита, накидывая пальто мне на плечи.

— За то, что поставила себя в неловкое положение? — хмыкнула я.

— За то, что пристыдила свою тётку. — говорит на полном серьёзе. — В этом суть игры.

— Ладно. — улыбаюсь и смотрю ему в глаза. — И сколько ты мне дашь?

— Двадцать. — отвечает Никита.

— Двадцать? — недовольно закатываю глаза и фыркаю. — Оставь их себе.

— Ладно, ты начала с пятидесяти, за то, что выставила свою тётушку на посмешище. Но потом потеряла тридцать за то, что соврала, как ты себя чувствуешь. По десять очков за каждую ложь.

— Я не лгала.

— Ты сказала, что у тебя опускались руки, — Ник поднял один палец, — рыдала ночами в подушку, — он поднял ещё один палец, — и что ты хочешь быть на свадьбе брата. — Он поднял три пальца и посмотрел мне в глаза.

— Тебе придётся отнять только десять очков. — Устало вздохнула я. — Я соврала только один раз.

После этих слов я начала аккуратно спускаться по ступенькам и не оглянулась, когда Никита меня окликнул. На семи сантиметровых шпильках отвлекаться нельзя, тем более, когда под ногами лёд. Это равно смертоубийству. Вот погода у нас непредсказуемая. Ещё днём была капель, и пахло весной, но никак не Новым годом. Зато сейчас всё затянуло льдом. Хорошо, что родители разместили всех гостей по домикам на территории парк-отеля, потому что ехать на машине в такой гололёд может только самоубийца.

Никита Демьянов

Разве я мог отпустить её сейчас, когда знал, в чём именно она солгала? И тем более, когда она во второй раз уже заявляет, что с ней что-то не так?

Я бросился за Аней, стараясь не обращать внимания, как она недовольно вздыхает.

— Просто оставь меня в покое.

— Ни за что, когда ты в таком настроение.

Мы прошли мимо припаркованных машин и свернули на какую-то дощатую дорожку. Мне пришлось следовать за Аней, потому что дорожка была слишком узкой для двоих. Очень хотелось спросить, куда мы идём, но я лишь молча оглядывался по сторонам.

Дорожка пролегала через деревянную арку, украшенную еловыми ветками и огоньками, и выходила к мостику. Мостик нависал дугой над двумя бассейнами с тёплой водой, которые были вырыты в земле. По кругу всё было отделано деревом, так же как и мостик. Вода в бассейнах была кристальной и подсвечивалась разноцветными лампами, а от поверхности поднимался пар, создавая причудливые образы на морозном воздухе.

— Это термальные воды? — спросил я, слишком потрясённый тем, что нечто подобное могло находиться на частной территории.

— Угу. — она сбросила пальто, сняла туфли и приподняла подол платья, оголив ноги до середины бедра. Я сглотнул вязкую слюну, когда она по очереди сдёрнула с себя чулки и бросила их на туфли. Перед глазами стелется пелена из похоти, стоит только представить, как их стягиваю я… — Это была главная достопримечательность базы советских времён. Правда эти бассейны, как говорит дед, были очень засорены. Но он смог предать им первоначальный вид.

Говоря это, она подошла к краю одного из бассейнов и спустилась на одну ступеньку, погрузив ступни в воду. Она глубоко вдохнула, а затем выдохнула и посмотрела на небо.

— Лично мне это место больше нравится в это время года. — Она спустилась ещё на одну ступеньку в воду. — Когда вокруг лежит снег, а вода такая тёплая, как парное молоко.

— Аня, не думаю, что это хорошая идея, — осторожно сказал я, заметив, как она сделала ещё один шаг вперёд.

— Мне плевать, хорошая она или нет, — Она стояла в воде уже по колено, придерживая платье на уровне бёдер. — Здесь тихо и тепло, и дышится легче.

Увидев, что её не убедить вернуться на сушу, я тоже снял туфли и носки, положил на них сверху телефон и портмоне. Потом подкатал брюки и шагнул в воду.