Я по-прежнему не оставлял попыток остаться на работе в МИДе и попытался пробиться на прием к Громыко, кабинет которого находился на седьмом этаже, тремя этажами ниже нашего отдела. Это был элитный этаж, где кроме министра располагался его секретариат, включавший помощников и советников, а также специальный буфет-столовая. Седьмой этаж также резко отличался от других этажей своими новыми коврами и ковровыми дорожками, идеальной чистотой и помпезностью. Все должно было радовать глаза министра — члена Политбюро ЦК КПСС. В большой приемной сидел старший помощник министра, посол В.Г. Макаров, как всегда напустивший на себя важный вид. Когда я вошел в его кабинет, он притворился, что не узнает меня, и мне показалось, что он даже несколько испугался, но сразу же взял себя в руки. «Что вам нужно?» — пробурчал он. «Я хотел бы попросить вас, Василий Георгиевич, чтобы вы передали Андрею Андреевичу мою просьбу принять меня», — ответил я. «Да кто вы такой, чтобы вас принимал министр? Он принимает только ответственных работников, да и то не всегда, а не молодых дипломатов. Идите отсюда», — сказал грозно Макаров.
Л. Млечин справедливо пишет в своей книге «МИД. Министры иностранных дел. Романтики и циники» следующее: «Время приема у министра устанавливал его первый помощник Василий Макаров, известный своими грубыми манерами. Но министра он устраивал, поскольку, как хороший сторожевой пес, надежно ограждал от внешнего мира с его неприятностями и сюрпризами. В МИДе злые языки утверждали, что есть один способ расположить к себе первого помощника — он был неравнодушен к материальным благам. Тогда дверь кабинета министра могла приоткрыться». Но только не в моем случае. «Как вы здесь оказались?» — добавил Василий Темный-Грозный. «Я продолжаю работать в Отделе международных организаций», — ответил я. «Ну, идите и работайте». Во время беседы с помощником дверь в огромный кабинет министра, заставленный тяжелой и неуклюжей мебелью, была открыта и было даже видно, что он сидит за своим столом с непроницаемым лицом каменного будды. У меня мелькнула мысль быстро пройти в его кабинет без согласия Макарова. Однако эту идею я сразу же отбросил.
«Хорошо, — подумал я. — Я найду другой способ передачи моей просьбы министру».
Одновременно я согласился работать в Институте государства и права Академии наук СССР, и М.И. Курышев сказал мне, что он будет заниматься вопросом о моем трудоустройстве. Его заместитель полковник И.К. Перетрухин признал 30 апреля 2003 года на страницах газеты «Аргументы и факты», что он получил указание от начальника Второго главного управления КГБ СССР (внутренняя контрразведка) генерал-полковника Г.Ф. Григоренко устроить меня в этот институт под чужой фамилией. Естественно, что соответствующее указание начальнику Второго главка мог дать только Ю.В. Андропов.
Тогда наш отдел в МИДе курировал первый заместитель министра, член ЦК КПСС Г.М. Корниенко. Когда я, молодой дипломат, вошел в его кабинет, он встал из-за стола и поздоровался со мной за руку. Я попросил Георгия Марковича передать мою просьбу министру оставить меня на работе в МИДе, хотя бы без права выезжать за рубеж. Корниенко просил меня зайти через неделю. По истечении этого срока я вновь пришел к нему в кабинет. Он сообщил мне, что министр не может разрешить мне постоянно служить в МИДе, и предложил мне пока устраиваться в Институт государства и права. По словам Корниенко, далее Громыко сказал: «В дальнейшем мы посмотрим, что делать в плане работы сына Шевченко, если данный институт ему не понравится».
Как пишет посол в отставке О.А. Гриневский в своей книге «Сценарий для третьей мировой войны», в МИДе Корниенко считался светлой головой. Громыко мог спокойно заниматься большой политикой, отправляться в далекие зарубежные вояжи, а министерский воз уверенно, без рывков и криков тащил на себе его первый заместитель. Он не уходил от ответственности. Просиживал в министерстве день и ночь и требовал того же от подчиненных.
В связи с тем, что Громыко не смог оставить меня постоянно на работе в МИДе, я попросил Корниенко посодействовать моему устройству в Институт США и Канады Академии наук СССР (директор академик Г.А. Арбатов) или в Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Директором последнего был член ЦК КПСС академик Н.Н. Иноземцев. Позже в академических кругах ходили слухи, что он в 1982 году покончил жизнь самоубийством. Помощник М.С. Горбачева А.С. Черняев считает, что Иноземцеву «приклеили какую-то «махинацию» с казенными телевизорами и быстро свели его в могилу». Но имеются и другие версии. Автор книги «Андропов» С.Н. Семанов пишет, что в стране и за рубежом хорошо знали покойного брежневского приближенного Н.Н. Иноземцева, одного из «серых кардиналов» теневого московского руководства. Но не все знают, отмечает далее историк Семанов, что последним земным деянием академика было возвращение им в казну 16 тысяч рублей в возмещение ворованных материалов для постройки подмосковной виллы. Расследованием этого занимался КГБ СССР, естественно, не без ведома Андропова. Как известно, в 1982 году покончил жизнь самоубийством первый заместитель председателя КГБ СССР, генерал-армии С.К. Цвигун, который был приставлен Брежневым к Андропову для контроля его деятельности.
Примерно через две недели Корниенко сообщил мне следующее. Арбатов не согласился принять меня на работу, так как «в его институте бывает слишком много иностранцев». Видимо, поэтому некоторые сотрудники этого института столь охотно в дальнейшем работали на иностранную разведку. В частности, как пишет генерал КГБ в отставке Р.С. Красильников, старший научный сотрудник, специалист по военно-политическим проблемам, пользовавшийся личным расположением директора института Владимир Поташов, уехав в 1981 году в США, работал там на ЦРУ и нанес своим «шпионским сотрудничеством с американской разведкой ущерб государственной безопасности и обороноспособности Советского Союза». Бывший разведчик А.А. Соколов отмечает, что в одном и том же отделе Института США и Канады работали шпион Сергей Федоренко и др. Следует подчеркнуть, что американская разведка всегда проявляла интерес к этому институту. 5 апреля 2004 года коллегия присяжных Мосгорсуда из 12 человек единогласно приговорила к пятнадцати годам лишения свободы И.В. Сутягина — заведующего сектором военно-технической и военно-экономической политики отдела военно-политических исследований института. Шпион передавал сведения закрытого характера представителям военной разведки США.
Отец писал в своей книге об Арбатове следующее: «Мне приходилось неоднократно работать вместе с Арбатовым во временных комиссиях, образуемых для составления проектов особо важных брежневских выступлений. Любезный и покладистый с вышестоящими и с друзьями, а тем более с американцами (и вообще иностранцами), Арбатов был высокомерен и часто груб с подчиненными. Более энергичного пропагандиста советской системы трудно было бы сыскать. Но я бы лично ему не доверился. Человек интеллигентный, амбициозный, но беспринципный и неразборчивый в средствах, он точно так же служил бы любому — без малейших колебаний, лишь бы это отвечало его личным интересам». Отец далее отмечал, что арбатовский институт использовался ЦК КПСС и КГБ как некий форпост, выполняющий ряд задач: сбор ценной информации, пропаганда советских воззрений, вербовка в США лиц, симпатизирующих СССР, распространение ложных сведений. Последнее происходило особенно успешно, поскольку СССР удалось создать благоприятное мнение на Западе о статусе и деятельности данного института. Основная задача Арбатова, писал далее отец, состояла в том, чтобы выявлять настроения и тенденции в среде влиятельных американцев, способных оказывать воздействие на позицию администрации США. Арбатов также должен был пропагандировать и защищать советскую точку зрения. В этом качестве он оказался, несомненно, полезным приобретением для Брежнева и других кремлевских руководителей.
Арбатов пишет в своих мемуарах: «Сотрудникам института и мне лично американские власти в начале 80-х годов начали чинить всевозможные препятствия, главным образом, чтобы помешать выступлениям в средствах массовой информации США. В 1982 году, например, мне, чтобы сорвать участие в престижной телепередаче, сократили разрешенное визой время пребывания в США; в 1983 году дали визу с условием, что я не буду иметь никаких контактов со средствами массовой информации, и т. д.». Видимо, США прислушались к оценке деятельности Арбатова, данной моим отцом.
