По делу отца меня несколько раз вызывал в Следственный отдел КГБ СССР майор О.А. Добровольский (он вышел на пенсию в начале 90-х годов полковником). Начальник следственной группы занимал отдельный большой кабинет в лефортовском изоляторе (фактически тюрьме), где сидели изменники и диссиденты, а также подозреваемые в совершении крупных экономических преступлений. После расстрела Белого дома в 1993 году туда попал вице-президент А.В. Руцкой, просидевший там недолго, но успевший вырастить за это время представительную бороду, с которой он гордо вышел из тюрьмы. В сталинские времена место «предварительного» заключения находилось в основном здании чекистов на площади Ф.Э. Дзержинского.
Следователь сетовал по поводу того, что против отца не имелось никаких компрометирующих его материалов и улик. Обыск также ничего не прибавил. Добровольский разводил руками и удивлялся, почему Шевченко, имея высокие связи, завидное положение в обществе, ценное имущество, прекрасную квартиру в элитном районе Москвы и дачу в 10 километрах от МКАД, совершил такой поступок. «Что ему еще было нужно?» — восклицал майор КГБ. Я усиленно вспоминал, что мне говорил отец в последние годы, дабы хоть как-то объяснить его поступок. Рассказывал о моей поездке в 1974 году в Нью-Йорк и о том, как мне дал почитать книгу А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» резидент КГБ в этом городе генерал Б.А. Соломатин (Добровольский сказал, что данный факт не нужно фиксировать в свидетельских показаниях), о том, как отец не боялся на своей квартире в США, что его могут прослушивать американцы (лишь бы ничего не слышали кагэбэшники), как он подозревал своего личного шофера в связях с КГБ, о его планах написания и издания книги в США без уведомления советских властей. Я вспомнил, что, приехав осенью 1977 года на такси (от персональной машины он отказался, боясь прослушивания со стороны КГБ) ко мне в гости, в маленькую однокомнатную квартиру моей первой жены на улице Руставели, отец сразу же отключил телефон, и как мы беседовали с ним в 6-метровой кухне. «У тебя очень хорошая квартира. Когда я был молодой, у меня такой не было», — сказал мне отец. Я показал отцу составленную мною памятку о том, что нужно делать советскому дипломату, чтобы стать послом (делать подарки начальству, всячески угождать ему, никогда не говорить плохого о руководстве в присутствии подчиненных и т. д.). Отец побледнел и сразу же порвал эту памятку на мелкие кусочки и спустил их в унитаз. «КГБ знает все. Даже Громыко его боится. Ты думаешь, они не знают, что твоя мать и бабушка продают в Москве вещи, купленные в Нью-Йорке?» — говорил отец.
Через неделю после обыска и немедленной конфискации наиболее ценных вещей знакомый адвокат жены В. Шнеерсон снова посоветовал вывезти оставленные ценные вещи на квартиру моего тестя генерал-лейтенанта Б.И. Смирнова в военном городке в поселке Балашиха. За несколько ездок на военном «газике» были вывезены антиквариат, старинная мебель, семь чемоданов с носильной одеждой мамы на общую сумму приблизительно 300 тысяч рублей по ценам 1978 года.
И действительно, примерно через две недели после этого пришла районный судебный исполнитель, которая стала переписывать все оставшиеся в нашей квартире вещи (не включенные в опись, составленную следователями КГБ). Я сразу же позвонил О.А. Добровольскому и передал телефонную трубку судебному исполнителю. После разговора с руководителем следственной группы КГБ она перестала составлять новую опись имущества. Тогда судебный исполнитель стала сверять список вещей, перечисленных в описи имущества, составленной следователями КГБ, с реальными предметами, которые находились в квартире. Следует отметить, что моя первая жена Марина уговорила меня заменить новую роскошную горжетку (чернобурку с мордой и лапами лисы) на старую, которая принадлежала теще. Последняя также предложила заменить новые большие мохеровые пледы на свои старые. Обнаружив подмену, судебный исполнитель страшно рассердилась и составила соответствующий акт. «Почему пледы меньшего размера и они явно синтетические?» — спрашивала она. «Может быть, они усохли или их неправильно замерили», — отвечал я ей. Через некоторое время мне позвонил М.И. Курышев и потребовал вернуть горжетку, что я и сделал. Замененные пледы так и остались у тещи. А через несколько месяцев мне пришло заказное письмо из прокуратуры Ленинского района о том, что я освобожден от уголовной ответственности по амнистии. Районный судебный исполнитель обратилась в прокуратуру в связи с заменой арестованных вещей, и против меня было возбуждено дело. К сожалению, этот уникальный документ об амнистии я не сохранил на память. Подтверждались слова отца о всевластии КГБ в нашей стране. Я вспомнил еще одну поговорку О.А. Добровольского: «Закон что дышло, куда повернул — туда и вышло».
Многочисленные носильные вещи, отрезы и тюль, которые были включены в опись имущества, и огромный новый холодильник производства американской фирмы «Дженерал электрик» были вывезены по распоряжению районного судебного исполнителя. О холодильнике следует рассказать подробнее. Мы с сестрой решили пользоваться холодильником. Однако, зная заранее о приходе судебного исполнителя нашего района, сестра предложила оставить в нем некоторое количество продуктов и выключить (для «приятного» запаха). Когда судебный исполнитель приехала за холодильником, мы сказали, что он не проходит через дверь на кухне (я специально для этого снимал дверь с петель). «Нужно ломать коробку двери, ибо она делалась позднее, чем сюда поставили холодильник», — наврал я. Коробка двери была сделана из натурального дуба. «Хорошо, тогда выплачивайте тысячу рублей», — ответила судебный исполнитель. В эту сумму оценили следователи КГБ холодильник. «Мы подумаем, займем деньги», — сказал я. После ухода судебного исполнителя я помыл холодильник, включил его, но «проклятая» американская техника не работала, видимо, он испортился от запаха. Это была новая суперсовременная модель. Я позвонил в бюро ремонта импортных холодильников. «У нас уже стоит холодильник производства данной фирмы, сложная техника, и мы никак не можем его починить», — ответили мне. Поэтому, когда судебный исполнитель позвонила через несколько дней, я сказал ей, что сумел вытащить холодильник и она может его забирать.
Таким образом эпопея с обыском и конфискацией имущества была завершена. Осенью 1978 года М.И. Курышев сообщил мне, что мой отец приговорен Верховным судом РСФСР к высшей мере наказания (заочно) — расстрелу с полной конфискацией лично принадлежащего ему имущества. О.Д. Калугин отметил в своем интервью российскому телевидению в ноябре 2003 года, что это было чрезвычайно суровым наказанием для гражданского лица. Так обычно наказывали предателей из КГБ и ГРУ. На закрытом заседании суда допрашивался в качестве свидетеля и Г.С. Сташевский. Перетрухин вспоминает в своей книге, что один из друзей моего отца случайно увидел на столе курировавшего его заместителя министра иностранных дел телеграмму КГБ о Шевченко. Приехав в Нью-Йорк, он сразу рассказал о телеграмме Шевченко. Как известно, отец также получил срочный вызов в Москву, и Сташевский не посоветовал ему туда ехать.
Перетрухин пишет, что выступивший на суде прокурор признался ему по окончании процесса, что был бы весьма удивлен, если бы узнал, что С. (Перетрухин побоялся полностью назвать фамилию дипломата), допрашивавшийся на судебном заседании, остался на работе в системе МИДа. «Вопреки мнению прокурора, его не стали трогать», — заключает полковник КГБ в отставке. О.А. Гриневский отмечает в своей книге «Тайны советской дипломатии»: «Сташевский на десять лет оказался невыездным. Впрочем, отдел ОМО, а потом УПОВРа, где он стал заместителем директора департамента, от этого только выиграл. Прекрасный работник, он практически не вылезал из кабинета, вез на себе все Управление по разоружению. В разгар перестройки друзья стали пробивать ему выезд, для начала хотя бы в какую-нибудь социалистическую страну, но не успели: Сташевский умер — не выдержало сердце». Кстати, незадолго до своей смерти он получил ранг Чрезвычайного и Полномочного посла СССР.
