Кстати, значительная часть бриллиантов и золотых вещей, которые были изъяты во время обыска, была современного американского производства.
Бабушка заявила, что вообще все принадлежит ей, и буквально боролась за каждую незначительную вещь, например японские зонтики современного производства, и пыталась ее отвоевать у следователей. Она даже вырывала один зонтик из рук кагэбэшников, восклицая: «Это мое!» (Зонтик бабушке оставили.) Поэтому в конце концов у работников КГБ лопнуло терпение. Они перестали ее слушать и обращать на нее внимание. Начальник следственной группы обратился ко мне, чтобы я указал, какие вещи могут принадлежать бабушке, а какие отцу.
О.А. Добровольский несколько раз звонил начальству и консультировался по поводу того, в каком объеме нужно производить конфискацию. Вот чего стоили законы при советской власти!
Кстати, у супершпиона КГБ (1985–1994), ответственного работника ЦРУ О. Эймса и его жены (ее также посадили в тюрьму на несколько лет), которая знала о шпионской деятельности мужа только в последние два года его девятилетнего сотрудничества с КГБ и не доложила об этом ЦРУ, конфисковали всю собственность, дом, машины, счета в швейцарских банках. Эймс был даже лишен права пользоваться деньгами, причитающимися ему за книги и фильмы, которые, возможно, будут посвящены ему в будущем. В то же время агенты, выданные Эймсом Советскому Союзу, были арестованы и казнены, а все их имущество конфисковано. У их родственников отобрали ведомственные квартиры, запретили им работать в государственных учреждениях. Они стали отбросами общества. Правда, жене генерал-лейтенанта ГРУ Полякова, который был уже на пенсии и расстрелян из-за Эймса, председатель КГБ СССР Чебриков позволил сохранить построенную Поляковым дачу. Все остальное их имущество было конфисковано, а изменника ждала безымянная могила. Американский журналист П. Эрли пишет в своей книге об Эймсе, что он видел, как вдовы и их повзрослевшие дети американских шпионов вытирали навернувшиеся на глаза слезы, рассказывая об унижениях, насмешках и злобных выпадах, которые им пришлось пережить. И я выяснил, продолжает Эрли, что никто из них не получил ни гроша от правительства США и никто не сказал им «извините» за те жертвы, которые их семьи принесли во имя американской демократии и свободы. Между тем Эймсу было передано сотрудником Службы внешней разведки России через П. Эрли после ареста советского шпиона в США, что «друзья не забывают друг о друге». Исключениями в подходе КГБ к вопросу о конфискации имущества были, пожалуй, дела Гордиевского и Шевченко. Как отмечает английский шпион в своей книге «Следующая остановка — расстрел», конфисковали у него лишь автомобиль «Волга», но как только присланная на его квартиру в Москве следственная бригада приступила к описи имущества, поступила команда об отмене конфискации. Правда, машина уже была вдребезги разбита. Как считает шпион, КГБ вознамерился попытаться заставить Гордиевского в конце концов вернуться на родину. Используя его жену с детьми, которые оказались фактически на положении заложников, руководство КГБ рассудило, что если отнимут квартиру, то семья вряд ли будет сотрудничать с органами. Однако Гордиевский заблуждается, ибо квартиру у его семьи было трудно отнять (в брежневской конституции было записано право каждого гражданина СССР на жилище), а вещи, видимо, не представляли особой ценности. Да и квартира у подполковника была не такая уж роскошная и находилась в отдаленном районе Москвы. Новый председатель КГБ В.В. Бакатин разрешил жене шпиона уехать к мужу в Англию, куда она прибыла с небольшой сумкой. Либеральная конфискация имущества моего отца также объяснялась его высокими связями, в частности с А.А. Громыко, и надеждой некоторых сотрудников КГБ, что Шевченко все-таки в конце концов вернется в СССР, «приползет», как говорили они. Я думаю, что если бы не смерть мамы, то конфискации вообще бы не было.
Нужно отметить, что, вопреки страшным описаниям в западной и диссидентской литературе, обыск производился весьма корректно и вежливо. Высыпалась каждая банка с крупой или сахаром, а затем продукты аккуратно, чтобы не потерять ни крупинки, засыпались обратно. Меня это очень удивило.
Характерно, что начальник следственной группы спросил с некоторым сожалением, почему мой отец, имея огромное количество драгоценностей, золота и антиквариата, не приобрел дорогой музыкальной техники. Была «лишь» музыкальная система где-то за тысячу долларов США и несколько магнитофонов. О.А. Добровольский был явно расстроен. Видимо, в то время эти вещи были особенно популярны среди тех, кто имел возможность приобретать за бесценок предметы конфиската. Поэтому, когда я попросил его отдать мне хотя бы один магнитофон, мне было категорически отказано. Но после конфискации имущества М.И. Курышев позвонил мне и сообщил, что я могу оставить себе и своей первой жене по дубленке из списка арестованных вещей (видимо, за хорошее поведение). В деле моего отца имеется соответствующая информация о передаче мне двух дубленок. Моя сестра такого «дара» не заслужила, ибо она имела мужество послать кагэбэшников «подальше». У меня до сих пор цела эта дубленка австрийского производства, которую я иногда надеваю в сильные морозы.
Однако вскрыть тайные отделения старинного секретера маркетри начала XVIII века, не сломав его, сотрудники КГБ не смогли. Поэтому под руководством бабушки я показал им эти секретные места и как они открывались. Там лежали около 5 тысяч долларов США, а также огромное количество колец, сережек, браслетов с бриллиантами, рубинами, изумрудами и сапфирами, золотые фигурки слонов и других зверей арабского производства. Было оставлено после конфискации около десятка старинных драгоценностей, которые я передал бабушке. За одно, очень красивое кольцо пришлось побороться. Оно состояло из двух колец: одного старинного с крупным бриллиантом, другое было современное, сделанное на заказ американское кольцо в виде красивого узора с многочисленными маленькими бриллиантами. Сейчас такое кольцо стоило бы не меньше 10 тысяч долларов США. О.А. Добровольский говорил, что одно кольцо старинное, а другое современное. «Как поступить в данном случае?» После некоторых раздумий начальник группы следователей сказал своим коллегам: «Давайте проголосуем — отдать кольцо или нет?» Было решено оставить этот предмет, но только лично мне, а не бабушке, так как я убедил следователей в том, что составные части кольца неотъемлемы друг от друга. В связи с тем, что указанную вещь удалось отвоевать мне у кагэбэшников, бабушка в дальнейшем разрешила подарить драгоценность моей первой жене.
Правда, некоторые старинные, довольно ценные вещи, которые я назвал как бабушкины, все же были конфискованы — бриллианты любила также и номенклатура.
Бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры в описи имущества указывались как камни белого, красного, зеленого и синего цветов, а золото — как металл желтого цвета, и это делалось наверняка специально, так как в описи имущества они не были оценены даже приблизительно и могли быть скуплены по дешевке. Интересно, что оставленные нам драгоценности и исключенные из описи имущества именовались золотом, бриллиантами и т. д. По моей оценке, коллекция изъятых старинных и современных ювелирных изделий сейчас может стоить около 500 тысяч долларов США.
В стенном шкафу за деревянными панелями были спрятаны 12 икон рублевской школы с золотыми и серебряными окладами и старинный алтарь из металла желтого цвета с эмалью (так было написано в описи имущества). Сестра попросила оставить ей одну икону, сказав следующее: «Не молиться же мне на вашего Ленина». Ей было в этом отказано. О.А. Добровольский спросил меня, сколько приблизительно может стоить одна такая икона. Я ответил: «От 500 до 2 тысяч рублей, а возможно, и гораздо больше. Точно может определить только специалист». Однако, когда я прочитал опись имущества, все иконы и алтарь были оценены скопом ровно в 500 рублей. Я высказал свое удивление по этому поводу Добровольскому. Он ответил несколько смущенно: «Мы перепишем позднее данный пункт». Естественно, он никогда не был переписан. Я думаю, что упомянутые предметы сейчас могут стоить более 100 тысяч долларов США, не считая одной уникальной иконы, которая была направлена (уже после ее конфискации) на экспертизу в Третьяковскую галерею на предмет ее возможного написания самим Андреем Рублевым. О результатах экспертизы мне ничего не известно. Но если даже ее написал ученик великого иконописца, ее стоимость огромна. Была изъята и икона Казанской Божией Матери XVIII века, наверняка очень ценная.
