Бросила на Адама подавленный взгляд, тут же отвернулась. Неуклюже вывалила на тарелку картошку, следом чёртовы колбаски, потом салат… Когда я мечтала об этом вечере, в моих представлениях это всё было немного иначе — я грациозно подаю ему украшенное маслинами и черри блюдо, при этом улыбаюсь как настоящая искусительница…

Но он — чужой мужик. Сейчас он занял любимый стул Верки. И я, чёрт его подери, влюблена в него так, что готова душу дьяволу продать за одно его прикосновение. И я просто не могу не думать обо всём этом…

Поставила перед ним тарелку. Закусила губу, наблюдая за тем, как он с интересом косится на её содержимое…

— Ты ешь, я сейчас… — я развернулась к выходу, безбожно краснея от неловкости. Выскользнула из кухни…

Хотелось плакать. От этой безысходности, от понимания того, что это всё ненастоящее, не навсегда, что я пытаюсь выдать желаемое за действительное, нелепо реализовать свои фантазии, заранее зная, что они обречены на провал. Зачем я вообще пригласила его домой?! Затем же, за чем он отвёз меня на родник, да…

Прошла через зал, ощущая, как наконец отливает от лица яркий румянец. Решительно приоткрыла дверь в комнату сына…

Игорь действительно уже уснул, обняв подушку и едва слышно посапывая. Спал крепко, как всегда…

Подавила сентиментальный порыв. Тихо прикрыла за собой дверь, глубоко вздохнула — за сына можно не переживать. В конце концов, не первый раз в моём доме находится мужчина. Но впервые я стыжусь этого, да…

Вернулась на кухню. Улыбнулась, присаживаясь напротив Адама, неторопливо ужинающего в одиночестве. Отогнала от себя неуместную депрессивную мысль о том, что хреновая из меня любовница в итоге получается… Какая есть. Не нравится — я не держу. Тем более, у него был выбор, с кем провести эту ночь…

— У Игоря своя комната? — Адам начал разговор издалека, чуть насмешливо улыбаясь и откусывая хлеб.

— Конечно, — кивнула, в этот момент даже радуясь тому, что любой разговор можно свести к сыну. — Хоть одно помещение в квартире убираю не я, — хихикнула, всё ещё ощущая это сковывающее напряжение.

— Тяжело, Олесь? Сына одной растить? — он спросил это так буднично, словно совершенно не подразумевая тот факт, что именно я виновата в том, что не смогла обеспечить своему ребёнку наличие отца.

— Не тяжелее, чем одному воспитывать дочь, — пробормотала, усмехаясь внезапно вспыхнувшим собственным воспоминаниям. — Я вот в детстве папой пользовалась как могла… Мама ругалась, когда он втихаря таскал мне конфеты в больницу… И когда учил ездить на роликах… Мы обязательно возвращались виноватые после каждой прогулки — я всегда ужасно разбивала коленки, а папа дул и прикладывал подорожник вместо того, чтобы скорее привести меня домой, промыть рану и залить зелёнкой… — я рассмеялась, вспоминая, как мужественно отец брал весь удар на себя, пока я, закинув ролики за тумбочку, неслась в свою комнату, надеясь избежать выговора от мамы. — Про велосипед вообще молчу…

Адам смотрел на меня так жадно в этот момент, что я замолчала. Я вообще-то поддержать хотела, а не задеть…

— А сейчас? Общаешься с отцом?

— Конечно! — я пожала плечами, в каком-то роде удивляясь вопросу. — Естественно в переходном возрасте конфликты были неизбежны… — я закатила глаза, вспоминая окончание школы и первый курс. — Мне очень хотелось побыстрее стать взрослой и выйти замуж, — я закивала, смеясь над своими прежними мыслями. — И каждый знакомый парень потенциально годился для этой роли. А родители считали, что их дочь должна встретить одного единственного… Особенно папа считал. Но у меня было своё мнение… — я закрыла лицо ладонями, воскрешая в памяти самые постыдные воспоминания молодости и с трудом сдерживая нервный смех. — Я даже уходила из дома несколько раз ещё в школе! А тогда телефонов не было…

— Ты серьёзно? — Адам тоже расхохотался, с любопытством глядя мне в лицо. — Я бы выпорол такую дочь…

— Принцесс нельзя пороть! — я шутливо возмутилась, со знанием дела устремляя взгляд к потолку. — С ними можно только разговаривать… — многозначительно прикрыла глаза, словно одобряя собственные слова. — Хочешь, фотки покажу?

Адам немного растерянно кивнул. Улыбнулся как-то по-мальчишески беспечно и светло…

— Сейчас! Ешь пока! — я понеслась в комнату за своим детским фотоальбомчиком…

Глупо, смешно, наивно, но при этом мне было до странности легко. Вот так сидеть с ним в собственной кухне, листать самый лучший свой фотоальбом, составленный мною когда-то давно именно для подобных случайных показов — исключительно красивые фотографии, где я нравлюсь себе настолько, чтобы поделиться самым сокровенным с кем-то ещё: парочка нецветных снимков с родителями из далёкого детства, обрезанных и подогнанных по нужному размеру, где я от души улыбаюсь этому миру с широко распахнутыми глазами; дальше яркие кадры из детского сада, на которых я уже вовсю чувствую себя той самой принцессой, гордая своими огромными разноцветными бантами на макушке вместо короны, при этом несмытые пятна зелёнки на лице после ветрянки меня совершенно не волновали; линейка в первом классе, где я испуганно озираюсь по сторонам, с трудом удерживая громадный букет гладиолусов; фотки более позднего времени, на которых я уже вполне осознанно несу себя этому миру несравненным подарком и радуюсь жизни; танец с папой на выпускном балу, на заднем фоне вытирающая слёзы мама; а дальше — свободная студенческая жизнь…

Я захлопнула альбомчик на том моменте, где мы познакомились с Сергеем — всё-таки Адам не подружка, и дальше ему смотреть необязательно. Конечно, у меня были фотки и других ухажёров, но не в этом основном альбоме — тут только те события, которые действительно имели значительное место в моей жизни. Потом пойдут фотографии со свадьбы, дальше беременность и рождение Игоря… Нет, с Адамом этим я делиться пока однозначно не готова.

— Всё! — я выхватила альбом у него из-под носа. — Дальше я замуж вышла и родила сына, — я грустно усмехнулась. — Потом развелась… Больше в моей жизни ничего из ряда вон не было.

Адам лишь кивнул, не пряча смешливую улыбку, не сходящую с его лица последние двадцать минут. Потянулся, разминая спину…

— Курить можно, Олесь? Или в подъезд…

— Можно, — с готовностью согласилась, махнув ладонью над автоматической вытяжкой. Тоже потянулась за сигаретами…

Чёрт побери, и как его в спальню тащить после всех этих сантиментов?! Предложить посидеть для начала в зале и посмотреть телевизор тоже не вариант — комната проходная, и Игорь сильно удивится, если посреди ночи побежит в туалет и застанет Адама Тимуровича в нашей квартире. Господи, у меня никогда не было такого ощущения безвыходности в собственном доме, как с этим человеком… Словно я наоборот пытаюсь отсрочить момент близости именно в моей постели, опасаясь переступить какую-то незримую для себя черту…

Рассеянно наблюдала за тем, как Адам прикуривает, выпускает кольцо дыма в потолок… Засмотрелась на то, как полупрозрачное облачко тут же рвётся сизыми клоками и втягивается в воздухопровод, подхваченное порывом ветерка… Прищурилась, когда дым собственной сигареты попал в глаза…

— Мило выглядишь, Олесь, — Адам многозначительно обвёл взглядом мою фигуру. Усмехнулся с лёгким сожалением, не дождавшись от меня ответа на свой комплимент… — Покажешь ещё что-нибудь?

— Спальню? — я закусила губу, исподлобья глядя ему в лицо.

Он лишь пожал плечами, явно давая понять, что настаивать он не станет. Снова выдохнул белое колечко в сторону, не отводя взгляд…

Опустила голову. Торопливо затянулась сигаретой последний раз, затушила окурок в пепельницу. По возможности изящно встала со стула, откладывая альбомчик на подоконник.

— Пошли.

Прозвучало грубо, и я физически ощутила, как Адам напрягся. Проводил меня глазами до выхода из кухни… Всё-таки тоже вдавил фильтр в дно керамической тарелочки, поднялся на ноги. Неслышно последовал за мной…

Я готовилась, да. Я навела идеальный порядок, я сменила постельное бельё, я даже красиво расставила по всей комнате засушенные букетики лаванды, купленные сто лет назад и ждавшие своего часа, заранее протёрла от пыли и включила светодиодную ленту, которой никогда не пользовалась. А ещё зачем-то убрала в тумбочку несколько фоторамочек, на которых мы с Веркой, молодые и безбашенные, смеёмся на камеру…