— Ты надолго в Скайлайте? — спросила Кассандру, когда мы закончиили с бумажной волокитой.

— На неделю где-то, мне дали отпуск и я намереваюсь просто лежать и смотреть в потолок.

— Прекрасный план.

— А, ну и прийти на выставку. Хотя я терпеть не могу все эти светские вечера, — Кассандра шумно и обреченно выдохнула.

— Выставку?

— Вит, ты работаешь в музее или я? Что за вопросы. В конце недели у вас закрытая выставка картин Сильвестора Арчелота.

— Великий Магистр, у меня вылетело из головы! Выходные были слегка напряженные.

— Пора включаться в рабочий режим. Ты то идешь на нее?

— Да, иду. Мы же вроде как “лицо” музея. Лицо, которое никто не видит, — пробурчала под нос.

— Смешно, — сказала Кассандра с абсолютно каменным лицом, продолжая сверять позиции в бланке. — Вроде всё в порядке. Если заметишь неточности, напиши — перепроверим. Ну и увидимся в пятницу тогда?

Кассандра швырнула в одну из коробок все бумажки, потянулась вверх, размяла шею, а потом пристально уставилась на меня.

— Что же произошло, что на тебе лица нет? Ты совсем растерянная. Хотя неважно, не хочу забивать голову еще и чужими проблемами.

А я и не собиралась рассказывать. Скажи я хоть слово о Тобиасе и об этом наверняка узнает Леон. Я так думала. И не очень то и хотелось, чтобы он хоть как-то об этом узнал. До сих пор стыдно.

Вопрос Кассандры снова заставил меня думать, затрясла головой, чтобы прийти в себя. Работа. Мне нужно работать, а не страдать из-за всяких идиотов. А еще эта выставка. Благо, организация мероприятия меня не касалась.

Первую половину недели я работала не покладая рук, чувствуя неимоверный прилив сил. Древние сливки с нечитаемыми заклинаниями, которые рассыпались прямо в руках, не терпели никакой магии. К ним я относилась как мать к новорожденному, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не дай бог не потревожить. Растила их (а точнее наращивала утерянные части с помощью схожей по составу современной бумаги, которую я изготавливала сама) в заботе и любви. Я ежедневно прикасалась к истории, впитывала в себя древние знания, которые не особо были применимы в настоящее время, но которые давали представление о том, как развивались цивилизации и применение магии, в частности. Тобиас был не прав, когда говорил, что прошлое не важно. Я приняла сторону Инги Филаксис в этом вопросе. Как минимум потому, что даже мое настоящее когда-то станет прошлым и определит моё будущее.

“Опять думаешь о нем!”— ворвалось подсознание.

Да, думаю. Потому что Тобиас Бергман являлся частью того самого прошлого. Просто так вычеркивать его и забывать — глупо. А еще он нагло ворвался в моё настоящее и заставил задуматься снова о будущем.

“О будущем с Тобиасом?”

“Нет у нас никакого будущего”, — и эти мысли заставляли грустить.

“Слава Великому Магистру, ты это понимаешь!”

И дальше снова работа-работа-работа. К конце недели я даже немного взвыла. Сидела в музее днями и ночами. Начальник хвалил, а я просто не хотела возвращаться домой. В эти пустые стены.

— Выставка завтра? Ты выбрала наряд? — спросила Фрея из коннектора.

— Да что там выбирать. Оденусь как обычно.

— Как обычно — это какая-то невнятная футболка, джинсы и кроссовки?

— Думала о брючном костюме.

— Там же соберется весь бомонд, и такое “лицо” ты хочешь показать?

— Они придут смотреть на картины, а не на меня.

— Вдруг там будет какой-нибудь холостой, богатый и привлекательный мужчина — а ты не при параде?!

— Да кому нужны эти мужчины.

— Внезапные признания Октавии Ленар.

— Есть еще кое-что, чего ты не знаешь… — еле собралась, чтобы рассказать подруге об ужине с Тобиасом.

Не передать словами, какое у нее было лицо и сколько разных эмоций оно выдало, когда она услышала подробности того вечера.

— Неужели тебе нечего сказать? — спросила Фрею, когда та уже просто уставилась в одну точку, а брови ее норовили улететь в космос.

— Я просто в шоке.

— А я в каком шоке!

— Вита. Это не норма. Я тебя совершенно не узнаю. Одно дело клеить каких-то левых парней по пьяни, другое — …

— Забыла уже, как говорила мне переспать с ним?

— Я этого не говорила! — Фрея разозлилась и её глаза стали намного темнее, чем были. — Я говорила, что у тебя все мысли только о сексе. И когда ты перестала различать сарказм?

— Фрея, — взвыла, закрывая лицо подушкой. — Я вообще не понимаю, что происходит. И зачем он это делает?

— Зато я знаю, что происходит, — я вся напряглась во внимании. — Этот псих развлекается с тобой, кайфуя от того, как ты по нему сохнешь. О высоких чувствах и говорить нечего. Забудь его уже, как страшный сон и держись подальше! А лучше — найди уже себе кого-нибудь постоянного.

— Легко говорить, вы с Грегом вместе уже четыре года и у вас идиллия. Ты же умудрилась его исправить.

— Нет у нас никакой идиллии. Отношения — это тоже работа. И я никого не исправляла, просто я лучшее, что случилось с ним.

— Ты такая скромная, что и сказать нечего!

— Я просто люблю себя, а потому и Грег меня любит. И тебе пора тоже полюбить себя.

— Так я люблю.

Фрея тяжело вздохнула.

— Пьянки, беспорядочные партнеры, работа на износ, импульсивные поступки — это не про любовь к себе, Вит.

— Когда ты произнесла все мои грешки вслух стало как-то не по себе, — по спине пробежали мурашки.

— Я люблю тебя, Вит. И желаю тебе самого лучшего, ты же знаешь. И я переживаю, что путь, который ты выберешь, поддавшись тому, что у тебя между ног, может дорого тебе стоить.

— Меня сейчас стошнит. Давай заканчивать уже этот разговор.

— Вита!

— Что? — внимательно посмотрела на Фрею.

— Пообещай мне, что ты не будешь больше страдать из-за Тобиаса Бергмана.

— Ты просишь невозможно…

— Обещай быстро! Или я приеду и лично устрою тебе прилюдную порку! И ему, если попадется под руку!

— Ладно-ладно. Не нервничай.

— Ты поняла меня, Октавия Ленар?

— Ты сейчас так похожа на мою мать, что мне аж страшно стало.

— Октавия, ты увиливаешь.

— Всё! Обещаю! Что если увижу Тобиаса Бергмана, то побегу куда глаза глядят, сверкая пятками!

— Умница. Я в тебя верю!

Положила трубку, потому как Фрея что-то совсем уж разболталась. Бежать от Тобиаса куда подальше? Звучит как план. Правда, это скорее он от меня убегал.

Сильвестор Арчелот — современный художник, картины которого я совершенно не понимала. Вот стояла и смотрела на всё это “искусство” и не было в нем никакой жизни. Какая-то мазня, не меньше. Позволила себе стащить бокальчик шампанского, цедила его маленькими глотками и долго всматривалась в инсталляцию под названием “Черный круг”. Если смотреть очень долго, то казалось, будто тебя засасывает в черную дыру. Это, наверное, единственное его творение, что нашло хоть какой-то отклик в моём сердце. Стояла и смотрела, даже показалось, что могу провалиться туда, если меня кто-то толкнет. Жуткое чувство, и очень знакомое.

На выставку и правда собрались все свитки общества, от предпринимателей до представителей министерства. Со своими женами, детьми, даже живностью. От роскошности некоторых нарядов болели глаза. Стало не по себе, что не послушалась Фрею и все-таки напялила довольно скромный серый брючный костюм. В нем меня можно было спутать с официантами, что разносили гостям легкие закуски. Заметила несколько знакомых лиц, среди которых была и Кассандра. Потрясающая женщина, но от нее за версту веяло холодом и расчетом. И хоть она всем приветливо улыбалась и даже смеялась над шутками богатых толстяков, прямо на лбу сияла табличка: “Не влезай! Убьет!”. Вот бы мне хоть каплю её уверенности. Не удивлена, что Леон предпочитал не подходить к Кассандре, когда та была не в духе. Жаль, что эту привычку он принес и в наши отношения. Очень жаль.

“Теперь ты думаешь еще об одном бывшем?”— внутренний голос тут как тут.

“Леон всегда останется для меня светлым и теплым воспоминанием. Могу себе позволить.”