— Выяснить, кто я? — повторила Монди сердито. — Я-то живу тут. А вот кто вы такие?

— Сейчас опасные времена, и тоннели вроде этого могут оказаться ловушкой для неосторожных. Почему ты не сидишь в уютной норе с друзьями, празднуя Самую Долгую Ночь? — спросил тот, кого звали Скинт.

— Я была там, пока не спустилась сюда, — ответила Монди. — Я…— Тут она замолчала, потому что из тоннеля вышли еще несколько кротов и окружили ее. — Я пришла сюда, чтобы приветствовать кое-кого, а не для того, чтобы меня оскорбляли и угрожали мне чужаки!

Один крот, державшийся до сих пор в тени, выступил немного вперед, и Скинт повернулся к нему.

— Говорит, что она из Данктона, — сказал Скинт. — И я склонен ей поверить.

Новый крот рассмеялся глубоким счастливым смехом, и было в этом смехе что-то теплое и внушающее уверенность, что сразу успокоило старую Монди, готовую, если нужно, защищаться от сотни кротов.

— Ладно! — сказала она. — Кто ты?

— Разве ты не узнаешь меня, Монди? Неужели за это время меня совсем забыли?

— Ой! — воскликнула Монди, разволновавшись и оттого внезапно задохнувшись. — Ты…— И она потянулась и дотронулась до него естественно и дружелюбно, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

— Это и правда я! — сказал тот, снова рассмеявшись.

— Я надеюсь, что это так, Триффан из Данктона. Ты очень задержался.

— Задержался? — как эхо, отозвался Триффан.

— Задержался? — повторили с удивлением и другие.

— Да, именно так я сказала и именно это имела в виду! Кроты Данктона не шатаются по окрестностям в Самую Долгую Ночь, они выказывают почтение Камню, поедят немного, попоют немного, потом сидят и рассказывают истории. И… — добавила она, угрожающе наступая на Смитхиллза и Скинта, — не пугают таких старых кротих, как я! Ты задержался, Триффан, и тебе лучше поторопиться, потому что к тому времени, как мы туда доберемся, они все заснут.

Монди повела всех по направлению к Лесу, но вдруг остановилась, обернулась и снова посмотрела на Триффана. Ее раздражение, похоже, испарилось. Она опять дотронулась до Триффана с той теплотой, какую его друзья всегда отмечали в нем самом, и проговорила:

— Ни один крот не мог бы стать более желанным гостем в эту ночь, да и в любую другую. Добро пожаловать, Триффан! Твое путешествие было долгим?

— Дольше, чем жизнь крота, — ответил тот. — А Комфри?

— Комфри здоров и ожидает тебя. Он будет очень рад встрече.

— Он догадывается, что я приду?

— Камень объявил ему об этом в ноябре, но, думаю, он знал еще в Ночь Середины Лета. Мы ждали тебя, Триффан, ты нужен нам.

— Мне тоже нужен Комфри и вы все, — ответил Триффан. Потом с улыбкой повернулся к своим друзьям. — Разве я не говорил, что Комфри почует?

— Говорил! — отозвался Спиндл.

— Комфри знал, — подтвердила Монди. — А теперь идите за мной. И чувствуйте себя как дома. В норах Данктона Триффана ждут угощение, песни и друзья!

Вот так случилось, что старая Монди оказалась проводником Триффана и его спутников на последней стадии их пути в Данктон, и происходило это в самые святые часы, сразу после полуночи, в Самую Долгую Ночь, когда весь кротовий мир отмечает начало перехода от тьмы к свету.

Говорят, что, как только они подошли к краю Лугов, Комфри понял, что Триффан вернулся, прервал на середине песню, поднял рыльце к поверхности и тихо сказал:

— Д-д-думаю, вы можете будить молодежь и идти со мной, потому что Триффан, мой брат, пришел.

И Комфри направился к поверхности, а кроты Данктона последовали за ним. Все собрались у Камня, так как слышали доносившиеся с Лугов шаги кротов, и во главе шла Монди, гордая и довольная, потому что понимала, какое счастье она несет Комфри в эту ночь.

— Т-т-триффан? — позвал Комфри, когда его брат вышел из темноты после своего долгого пути. — В самом деле Триффан!

И все кроты, бывшие при этом, тоже залились слезами радости, когда братья, столько лет тосковавшие в разлуке, стали ласково похлопывать друг друга лапами, дружески тереться рыльцами и обмениваться словами любви и радости.

— У тебя появилось несколько новых морщин, да-да! — проговорил Триффан.

— У тебя т-т-тоже! — отвечал Комфри.

И они смеялись, и шутили, и превозносили Камень за то, что с его благословения они вновь вместе.

Когда слова первого приветствия были произнесены, Триффан представил своих спутников.

— Это Спиндл с Семи Холмов, он был мне другом и советчиком в течение всего долгого пути из Аффингтона; а это Скинт, который… — И так были представлены все, один за другим: все надежные, все целые и невредимые, все близкие и верные друзья. Были представлены все, кроме одного крота, который удалился.

Затем наступила другая череда представлений: Комфри познакомил друзей Триффана с присутствующими кротами системы, сказав в заключение:

— И, наконец, последняя, но не менее значительная персона, даже самая важная из всех, — мой дорогой друг Монди, которая встретила вас и привела к нам домой! Вот так! — произнес Комфри, радуясь, что Монди рядом с ним. — Вот так!

И, дотрагиваясь друг до друга, Комфри и Монди смеялись и были похожи на любовную пару, но ведь это была Самая Долгая Ночь, и кроты и кротихи, все вообще, имели право веселиться вовсю и радоваться.

— Если вы все сказали, — заявил Скинт, — мне бы не хотелось показаться невежливым, я приношу поздравления с праздником и все такое, — но нет ли у вас какой-нибудь еды?

Еда! Ее было полно! И песни! Их тоже было очень много! И истории, масса историй, которые надо было рассказать! И опять еда! Много, много, еще и еще!

— Вниз, кроты, все вниз! — крикнул Комфри. — У нас будет такая Самая Долгая Ночь, какую никто не забудет!

А когда они спустились в зал, они увидели, что там уже был один крот, он свернулся в самом удобном уголке и жевал самого сочного червяка в окружении восхищенных юнцов.

— Какое удовольствие и какое еще удовольствие впереди! — воскликнул этот крот, широко и обезоруживающе улыбнувшись. — Я устал и спустился сюда, подумав, что чем раньше я это сделаю, тем лучше, господин! Вот так. Нет лучшей норы, нет лучшей молодежи, и такой бедный крот, как я, редко видел, а тем более ел лучшего червяка в Самую Долгую Ночь, до сих пор этого не бывало никогда!

— Кто это? — спросил Комфри, изумленный поведением этого странного крота.

— Мое имя Мэйуид, и я — самый желанный гость! — заявил Мэйуид, виновато поглядывая на Триффана.

Тут все рассмеялись и велели Мэйуиду оставаться в своем удобном уголке, добавив, что, раз уж он первым съел червя, будет только справедливо, если он расскажет первую историю; Мэйуид вовсе не собирался этого делать, но, если все настаивают, он, пожалуй, попробует; если это их порадует, да, он попробует, попробует!

Вот как получилось, что, когда кроты Данктона и спутники Триффана нашли каждый себе место в дружеской обстановке теплого, битком набитого зала, именно Мэйуид — изгнанник, чудом уцелевший Мэйуид — начал первый рассказ, и начал его традиционно (или почти традиционно):

— От моего сердца, господа и дамы, к вашему сердцу. Говорить я буду и расскажу о том, как бедный крот, некогда тощий, а теперь ставший пожирнее, некогда больной, а теперь поздоровевший, некогда одинокий, а теперь окруженный друзьями, — как этот крот, родившийся на склонах далекого Бакленда, шел дорогами разными и трудными, тайными и необычными, господа и дамы, долго шел к загадочной системе, где он и все мы тоже сейчас находимся, системе, которая расположена здесь и называется Данктон; вот о чем я расскажу своими простыми словами, если вы будете слушать…

— Да! Да! Будем! — засмеялись многие. Одни жевали, другие вздыхали, третьи прижимались к тем, кто им нравился. Комфри улыбался Триффану, а Монди улыбалась им обоим.

— Так вот, милостивые господа (а также не забыть бы и дам), я начинаю…

И Мэйуид был первым в ряду рассказчиков, и едва ли многие системы в кротовьем мире могли похвалиться в эту ночь такими историями, и никто никогда не мог позабыть их.