Она выбирает синюю помаду под цвет юбки и рисует стрелки золотым карандашом.

– Ведьма, – хмыкает мама, целуя ее в висок, – возвращайся не поздно.

Клавдия улыбается и тоже целует ее. Губы бабушки на секунду задерживаются на ее щеке, и она шепчет еле слышно:

– Будь осторожна. И держись подальше от леса.

Хэвен собирается пропустить эти предупреждения мимо ушей, но от тона бабушки по ее спине ползет холодок.

– Здесь так круто!

Иви в восторге, Хэвен же его не разделяет.

Дом, как дом, вечеринка как вечеринка. Джиму посчастливилось иметь родителей, периодически уезжающих в командировки.

Огромный особняк одной из самых богатых семей в Стрэнджфоресте был в их распоряжении на всю ночь. Иви протягивает ей пластиковый стаканчик.

– Давай выпьем?

– Что это?

– А есть разница?

– Есть.

Иви смеется, но отвечает:

– Текила с соком, зануда.

– Текилу не пьют с соком.

– А мы выпьем!

Хэвен хмурится. Она не видела, что и как ей наливали. С другой стороны причин не доверять Иви у нее нет. Все-таки она зануда.

Она вертит стаканчик в руках. Последний раз она пила алкоголь на вечеринке в Нью-Йорке, а потом… Ее пальцы с силой сжимают стаканчик.

– Ладно, давай отметим мой первый день в новой школе.

Голова кружится и ее подташнивает. Но во всем остальном все действительно круто и весело, как и обещала Иви. Сначала они просто разговаривали, допивая свою текилу с соком, а потом появилась Кэсси и потянула их танцевать.

Сейчас же Хэвен стоит на морозном ночном воздухе, делая медленные глубокие вдохи и стараясь остановить кружащуюся землю. Она обещала вернуться домой не поздно, и так она и поступит. То, что мама отпустила ее на эту вечеринку, после всего того, что она творила в Нью-Йорке, означает лишь то, что она ей действительно доверяет. Или, по крайней мере, очень старается делать вид, что доверяет. В любом случае, это хрупкое доверие Хэвен хочется потерять меньше всего.

– Уже уходишь?

– Извини, Иви, мне действительно пора домой.

Иви надувает губы.

– Зануда.

– Нет, я… Да, я зануда.

На черном небе рассыпался миллиард звезд. Она не может от них оторваться. В городе их почти не видно, здесь же… Она может представить себя на другой планете.

Хэвен возвращается домой по той же дороге, по которой убегала от собаки, но сейчас в ее памяти не всплывают тревожные воспоминания. Здесь слишком красиво, чтобы думать о чем-то плохом, а еще внутренний чертенок спокойно спит и не чувствует никакой опасности.

Она почти подходит к дому, когда замечает кого-то. Сначала ей кажется, что она увидела призрака. Она пытается присмотреться, разглядеть в темноте белую худую фигуру… Кто это?

– Эй… Вам помочь?

Она ускоряет шаг.

- Бабушка?..

Белая ночная рубашка и распущенные седые волосы развеваются на ветру, как рваные паруса на тонущем корабле.

Хэвен останавливается. Грудь тисками сдавливает страх…

Что-то здесь не так.

Сердце ноет; тоже непреодолимое волнение, которое она испытала у леса, когда убегала от собаки. Это тихое отчаяние, от которого хочется зарыться в кровати под одеялом и никогда оттуда не вылезать.

Что-то не так. Что?

Темнота над Клавдией сгущается, становится тяжелой, она будто свинцовым пластом нависает над ней.

Хэвен становится действительно страшно, вся ситуация какая-то не такая, неправильная, она не может понять, что пугает ее больше всего и что… Что не так. Она открывает рот, чтобы снова позвать бабушку, но вместо этого срывается с места. В это же мгновение одновременно происходят две вещи – ее ноги натыкаются на невидимую преграду, она спотыкается и падает лицом вниз, протаранив подбородком заледеневший снег, и видит, как падает бабушка, словно марионетка, у которой перерезали ниточки.

Мама о чем-то долго и напряженно разговаривает с доктором, но они стоят слишком далеко, и Хэвен ничего не слышит. Она могла бы подойти поближе, но ее тело будто прилипло к стене.

По коридору больницы туда-сюда снуют медсестры и доктора, и от этого нескончаемого потока белых халатов ее начинает тошнить. Она не смогла ничего объяснить маме, когда та выбежала из дома, услышав, как Хэвен кричит. Не смогла объяснить докторам, из-за чего бабушке стало плохо. Она и себе то не может объяснить, что произошло.

– Хэвен, – мама подходит к ней и кладет руку на плечо. Жест, который должен ее успокоить, но Хэвен он только нервирует. – Бабушка в порядке, скоро ей может стать лучше.

"Может стать лучше. Может."

– Что с ней? – Хэвен пугается того, как хрипло звучит ее голос.

– Доктор сказал, это был инфаркт. Милая, ей восемьдесят два года, в ее возрасте такое часто происходит.

Хэвен готова с ней поспорить. Такое точно происходит не часто.

Она вызывается провести ночь в больнице. Джек заболевает, и она уговаривает маму оставить ее в больнице одну, аргументируя это тем, что малышу она сейчас нужна больше, чем ей.

С этим сложно не согласиться, и мама уступает.

Полная медсестра с по-детски пухлыми розовыми щеками и широкой доброжелательной улыбкой приносит ей теплый плед и коробку кокосового печенья. Есть ей сейчас хочется меньше всего, но она берет коробку, чтобы не обидеть женщину.

Хэвен закрывает окно в палате, кутается в плед, но все равно мерзнет.

В наушниках тихо играет песенка из какого-то старого черно-белого фильма, постепенно убаюкивая ее, и, как в зияющую яму, Хэвен проваливается в неспокойный сон.

В щель под дверью просачивается тусклый электрический свет. Губы сухие, и жажда ощущается физической болью в горле. Она поднимается с кресла, разминает затекшее запястье и выходит в коридор. Тусклый свет исходит от одной-единственной работающей лампы на потолке, поэтому оба конца коридора пропадают в темноте. В правом конце коридора должен стоять кулер с водой; она заметила его еще днем.

Хэвен ежится от холода. Разве в больнице может быть так холодно?

– Ты хотела пить?

Она резко оборачивается и чуть не охает от неожиданности.

Красивая белокурая медсестра улыбается ей и протягивает пластиковый стаканчик с водой.

– Спасибо. Я как раз ее искала, – мямлит Хэвен и тянется к стакану.

Стаканчик падает, вода с плеском разливается по полу. Медсестра смотрит ей прямо в глаза, а сердце Хэвен пропускает удар.

Прежде чем понять, что она говорит, она задает вопрос:

– Почему Вы принесли мне воды?

Ее голос хриплый и надтреснутый. Он звучит так жалко, словно мольба.

Медсестра склоняет голову набок, и этот жест рождает в груди у Хэвен беспричинный страх.

– А разве ты не хотела пить?

И медсестра уходит, оставив ее, в конец запуганную и растерянную, стоять в коридоре в луже воды.

Сейчас Хэвен понимает, если она в чем-то и уверена, так это в причине упавшего стаканчика.

Руки медсестры.

Холодные как снег.

Четыре столетия назад…

Папа застывает в дверях, на его лице читается смесь эмоций, но основная из них – страх.

За ним появляется мама, и на ее лице застывает тоже выражение.

Ему четыре года, и он не понимает, чего они так испугались. Он с интересом разглядывает тарелки, чаши, кухонные ножи и свечи, будто на невидимых ниточках повисшие под самым потолком.

Потом отворачивается, и они с грохотом падают вниз.

***

Настоящее время…

Книга старая.

Страницы пожелтели и истрепались, в некоторых местах расползлись темные пятна от кофе. Она проводит кончиками пальцев по тонким страницам. Хэвен любит книги. Не то, чтобы она очень любила читать, она никогда не заставит себя прочесть что-то с телефона или ноутбука, даже что-то действительно стоящее, но книги – другое. Запах бумаги, ощущение приятного давления в руках, страницы между пальцами – это создает определенную атмосферу. Каждый раз открывая книгу, она погружалась в мир, отличный от реального.