А потом миссис Уильямс достает картинки, и Хэвен еле сдерживается от ехидного замечания.

Серьезно? Нет, серьезно?

Она смотрит на картинку и видит свои белые пальцы в расплывающейся ярко-красной луже.

Это долбанная бабочка.

Она делает все, чтобы не вспоминать об этом. Только не здесь, только не сейчас, только не снова. Но воспоминания лезут в ее душу, и она не в силах их остановить.

После произошедшего Хэвен была готова лезть на потолок и выть на луну, лишь бы убрать из груди черную кислотную пустоту, разъедающую ее внутренности. Когда стадия отрицания прошла, она с головой погрузилась в глубокую подростковую депрессию.

Она отказывалась ходить в школу.

Почти ничего не ела, либо же ела так много, что ее начинало тошнить.

Пила только кофе, который, как ей казалось, немного ее успокаивал.

На каждое замечание мамы отвечала либо жестоким безразличным молчанием, либо истерикой.

И она не могла спать.

Каждый раз, когда Хэвен держала глаза закрытыми дольше нескольких минут, ее начинала бить мелкая дрожь. А в те редкие ночи, когда усталость все же брала вверх над ее измученным организмом, и она проваливалась в сон, ее засасывало в пучину кошмаров, из которой приходилось медленно и долго выбираться, как из болотной трясины.

Кто-то посоветовал маме снотворные, но действовали они плохо. Однажды Хэвен просто сказала себе, что сегодня ночью заснет в любом случае. Пусть хоть солнце погаснет, но она сделает это. Она выпила две таблетки снотворного вместо одной и почти сразу почувствовала легкое головокружение. Ей это понравилось, и она выпила еще одну, на всякий случай. Потом еще две и возможно еще, она не помнила, сколько их было всего, но в ту ночь она спала без кошмаров, а проснулась в больнице от тупой головной боли и буквально сводящей с ума тошноты.

Рядом суетилась медсестра, а на стуле возле больничной койки изваянием застыла мама, держа Джека на коленях оцепеневшими руками. Лицо мамы было белым, как больничные простыни.

Через пару дней Хэвен выписали. В то воскресенье мама попросила свою подругу посидеть с Джеком, заказала пиццу, чего обычно она не делала и купила ее любимой лаймовой газировки. Весь день они сидели дома, листали старые альбомы и смотрели фильмы с Джимом Керри, любимым актером Хэвен и нелюбимым мамы. Она не сразу догадалась о причине такого поведения мамы, а когда до нее дошло, Хэвен потратила несколько часов на попытки объяснить ей, что нет, она не пыталась навредить себе, она, конечно, трудный подросток, но не настолько, она просто очень сильно хотела спать. Она совершила ужасную глупость, не подумав о последствиях, и теперь сожалеет об этом. Но она никогда бы не сделала этого специально, не поступила бы так с мамой и с Джеком, особенно с Джеком. Но чтобы она ни говорила, мама все равно ей не верила. В итоге мама усадила ее на кровать, встала на колени рядом, взяла ее за руки, и это был самый близкий момент за всю их совместную жизнь.

– Если не будет тебя, меня не будет тоже. Ты должна это понимать. Скажи, что понимаешь, Хэвен!

Хэвен смотрела на маму и плакала. Вину такой силы она не чувствовала даже после его смерти. Возможно, потому что до этого самого момента она все еще была на стадии отрицания, а сейчас, наконец, к ней пришло осознание. Он не просто "мертв", его не просто "больше нет", этот процесс необратим. И как бы горько она ни плакала, как бы глубоко ни разрасталась кислотная пустота в ее груди, как бы сильно она ни хотела, чтобы он снова был жив, этого никогда не произойдет. Этого не изменить.

Тогда она вспомнила слова священника, рассуждавшего о жизни и смерти на одной из воскресных служб, на которые исправно водили ее родители. Ей было всего восемь, и скучные проповеди мало ее интересовали; обычно в церкви вместо того, чтобы их слушать она рассматривала потрескавшуюся цветную мозаику на стенах и красивые витражи на окнах, но эти слова почему-то врезались в ее память.

«Мы верим в рай после смерти, но никто из нас не может с уверенностью сказать, как этот рай выглядит и что нас там ждет. Одно известно точно: переступивший границу мира живых и мертвых, никогда не вернется обратно. Это единственная дверь, открывающаяся только в одну сторону».

В ту ночь Хэвен заснула, уткнувшись в мамину вязаную кофту, спрятавшись в ее объятьях от всего мира. Ей снилась запертая дверь, по которой она била разбитыми кулаками, кричала, плакала и звала его, но ответа так и не получила.

На следующий день мама за руку притащила ее к психологу и поставила перед дверью. Сидя на диване в коридоре, Хэвен слушала их разговор.

– Миссис Адамс…

– Эм… Миссис Лаво.

– Миссис Лаво, давайте по порядку. Когда мы разговаривали по телефону, Вы сказали, что она почти не спит. Сколько именно она спала?

– Часов семь или восемь. Я не уверена.

– Вполне неплохо.

– Да? За четыре дня?

Повисло недолгое молчание, а затем Хэвен снова услышала высокий голос мисс Форбс:

– Поверьте мне, миссис… Лаво, все не так плохо, как кажется на первый взгляд. Большинство психологических проблем в ее возрасте она сама себе придумала. Эти проблемы решить намного проще, чем проблемы реальные.

Хэвен трет рукой грудь в том месте, где у нее должно быть сердце. Но если кислотная пустота внутри всего лишь ее выдумка, почему же она ощущается так реально?

Первый день в школе, а она уже чувствует себя выжатым лимоном. Время на уроках течет невыносимо медленно. На биологии кто-то из ребят пытается спать на последних партах, и она мысленно им завидует, ведь ей не посчастливилось сидеть на второй.

В перерыве между занятиями она знакомится еще с парочкой ребят, но без утреннего энтузиазма. На химии в класс неожиданно без стука заходит мужчина, старше средних лет, с подернутыми легкой сединой непослушными каштановыми волосами и большими проницательными голубыми глазами под толстыми стеклами роговых очков. Все громко приветствуют его и очень рады его видеть.

– Мистер Дженкинс, – возбужденно шепчет ей на ухо Иви. – Он преподает искусство живописи. Долгое время он отсутствовал из-за болезни.

Она отстраняется и добавляет чуть громче:

– Поверь мне, он тебе понравится. Он не как все.

Хэвен думает, что это звучит обнадеживающе.

На обеде они подсаживаются к группе девочек, которые держатся с ними довольно холодно, ничего не едят и пьют только свежевыжатый морковный сок. Хэвен не совсем понимает, зачем они вообще к ним подсели.

– Камилла, – Иви незаметно указывает на голубоглазую брюнетку с аккуратным дерзко вздернутым носиком.

Это самая красивая девушка, которую когда-либо видела Хэвен. По крайней мере, она не может вспомнить никого красивее. У Хэвен нет проблем с самооценкой, она прекрасно знает все свои достоинства – густые, длиной до талии, светло-русые волосы и серо-зеленые глаза, редкого оттенка. Но сейчас, находясь рядом с Камиллой, Хэвен ощущает себя лягушкой, только недавно выпрыгнувшей из болота.

После обеда она спрашивает у Иви, почему они подсели за столик к этим девочкам, ведь они почти с ними не говорили. Иви объясняет, что Камилла и ее подруги – самые популярные девушки в школе, а значит, общаться с ними круто.

Хэвен готова с ней поспорить. Для нее это странно.

На выходе из школы их догоняет Джим, бесцеремонно сует им в руки яркие фланелевые бумажки и, неуклюже приобняв ее за талию, шепчет на ухо:

– Вечеринка сегодня ночью. Принцесса приглашена.

Иви подмигивает ей:

– Походу он на тебя запал!

Хэвен лишь устало вздыхает и засовывает приглашение в карман куртки.

***

Она надевает темно-синюю джинсовую юбку, черные колготки, застегивает на шее серебристый кружевной чокер, смотрит на свое отражение в зеркале и чувствует себя замечательно.

Ее вкус в одежде не совпадает со вкусом мамы, но эта та часть ее жизни, от которой Хэвен получает колоссальное удовольствие.