– Я могу чем-то помочь? – Камилла вновь берет ее за руку.

Хэвен кивает и утыкается носом в ее плечо, вдыхая еле ощутимый цветочный аромат, исходящий от ее атласной блузки.

– Можешь. Думаю, ты все еще помнишь больше, чем я.

– Что ты хочешь знать?

– Ты помнишь мальчика, с которым мы играли в детстве?

– Ты про Тайлера?

– Нет. Возможно, играла с ним только я, но не суть.

Камилла задумчиво накручивает прядку на указательный палец.

– В детстве, пока ты не уехала, я дружила только с тобой и Тайлером. Других детей не было.

– Ты уверена?

– Более чем.

Хэвен вздыхает. Вопросов теперь больше, чем ответов.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Я ведь вспомнила его. Вспомнила его так… ярко. Будто это воспоминание было самым важным. Мы явно были достаточно близки.

На минуту в палате воцаряется молчание. Хэвен нервно комкает пальцами края простыни, а Камилла сдирает с ногтей розовый лак.

– Знаешь, думаю, нам нужно пока оставить это, – задумчиво произносит Камилла. – Меня больше волнует то, как твоя бабушка умудрилась стереть тебе память.

– Я понятия не имею.

– Значит ли это то, что она была … как-то связана с ним? Со всем этим?

Хэвен до боли кусает губу. Конечно же, она думала об этом. И она понимает, насколько велика вероятность того, что Клавдия напрямую связана с происходящим.

– Возможно.

Снова наступает молчание, Хэвен слышит, как тихо переговариваются медсестры в коридоре, а потом Камилла снова начинает говорить.

– А то, что она сказала тебе запомнить? Никогда не забывать. Те три вещи. Они ведь что-то значат, верно? Должны же они что-то значить.

Хэвен пытается думать. Пытается сосредоточиться на ее вопросе, но раскалённый гвоздь забивается все глубже в ее измученный мозг.

Дневник.

Вероятно, тот, что она нашла в комнате Клавдии. Но что в нем такого важного?

Рябина.

Странное чувство, охватившее ее на похоронах бабушки. Ей так сильно хотелось подойти к тому дереву и сорвать горсть огненно-красных ягод, но по непонятной причине она боялась это сделать.

Кувшинки.

Все украшения, что дарила ей Клавдия. Браслеты, кольца, подвески. Все они были украшены этими цветами. А в спальне у бабушки, в вазе возле кровати была кувшинка.

– Важны. Бабушка сказала, они – единственное, что важно.

– Но почему?

– Не знаю. Этого она не сказала.

Камилла отрывает последний кусочек лака с ногтя на большом пальце.

– Рябина, кувшинки. Это все растения. Надо подумать, для чего их используют?

– Эм… Птицы питаются ягодами рябины во время долгих зим.

– Нет, не то. Нетрадиционная медицина? Разнообразные растения используются для изготовления лекарств в культурах всего мира.

Хэвен сильнее закусывает губу, пережидая новый приступ головной боли. Лекарство – это, несомненно, то, что ей сейчас нужно. И все эти больничные капельницы особо ей не помогают. Как не помогли и Клавдии. Возможно, ей нужно нечто другое.

– В качестве лекарства рябину и кувшинки нельзя использовать.

– Хм, – Камилла подпирает подбородок кулаком. – Хэвен вспоминает, как подруга делала так в детстве, когда ей в голову вдруг приходила необычная идея. В ее синих глазах загораются два светлых огонька: – А вот я с этим не соглашусь. Помнишь, чем лечила тебя Клавдия, когда ты болела?

Хэвен укоризненно приподнимает левую бровь.

– Извини, – быстро исправляется Камилла. – Ты не помнишь, а я помню. Помню, как она говорила, что не верит в современную медицину, в лекарства. Она заваривала тебе чай с листьями кувшинок и заставляла пить только его.

– И?

– И ты очень быстро выздоравливала. Как-то раз я попросила ее приготовить мне такой же чай, но она сказала, что он только для тебя, что мне он не поможет.

Перед глазами Хэвен, прямо как во сне, мигают яркими большими буквами слова: "Дневник. Кувшинки. Рябина".

Возможно, с одним пунктом из списка они почти разобрались.

– Но сейчас зима, Ками, – вздыхает Хэвен, пытаясь побороть очередной приступ боли в пояснице и последующую за ним вспышку бессильного гнева. – Мы не найдем кувшинок.

– Вообще-то, есть одно место, – задумчиво произносит Камилла, ее голос окрашивается новой эмоцией – надеждой, и Хэвен невольно подхватывает ее настроение. Затаив дыхание, она смотрит на подругу.

– Прости, я все время забываю, что в каком-то смысле Стрэнджфорест для тебя незнакомый город, и то, что, как мне кажется, должно быть известно нам обеим, известно только мне. В Стрэнджфоресте есть озеро, оно называется Хайвэй, оно расположено прямо перед лесом, со стороны Большого Книжного Магазина, и там есть что-то вроде природного феномена.

– Феномена?

– Да. На этом озере растут кувшинки круглый год. Даже зимой, когда температура опускается ниже нуля, и воду покрывает кромкой льда. Твоя бабушка собирала кувшинки именно там.

По спине Хэвен проходит холодок. Ощущения смешанные. С одной стороны, ее охватывает приятное чувство надежды, осознание того, что они наконец-то нашли какую-то зацепку. Но, с другой стороны, в красивых миндалевидных глазах Камиллы Хэвен видит, как из светлых огоньков разжигаются костры.

– Ты же не собираешься… идти туда одна?

Губы Камиллы расплываются в победной улыбке.

– О, еще как собираюсь!

Хэвен открывает рот, чтобы возмущенно возразить, но тут они обе вздрагивают от неожиданно отворившейся двери.

– Мисс, не думаю, что Вам можно находиться здесь.

Доктор Уэйн поправляет маленькие очки в тонкой серебристой оправе, и по выражению его лица становится ясно – просьбы и возражения здесь не помогут.

Камилла встает.

– Поправляйся, – она смотрит ей прямо в глаза, и у Хэвен по спине пробегают мурашки. Воспоминание в этот раз не похоже на затуманенные нечеткие образы, что всплывали в ее голове ранее. Сейчас оно как яркий всполох света.

– С кем ты разговаривала?

Пальцы бабушки нежно расправляют складки на ее платье, но глаза пристально изучают ее лицо.

– Ни с кем.      

Хэвен смотрит на свои красные туфельки и знает, что умеет врать намного лучше.

– Там, около леса. Ты стояла возле деревьев и разговаривала с кем-то. С кем?

Хэвен кусает губы и отводит взгляд. Если она не станет смотреть на бабушку, соврать будет намного проще.

– Ни с кем. Правда. Я просто играла.

Клавдия вздыхает.

– Милая, посмотри на меня. Хэвен. Хэвен, ты не представляешь, насколько это важно.

То, с какой интонацией произносит эти слова бабушка, дает Хэвен понять, что у нее не осталось козырей, и ей нечего больше добавить. Бабушка знает, что это ложь, но не может заставить ее сказать правду. Она может только умолять ее сделать это.

Это обстоятельство выводит Хэвен из колеи, она начинает сомневаться в правильности своего решения и уже открывает рот, чтобы…

– Миссис Лаво! Миссис Лаво, не ругайтесь на Хэв! Это со мной она разговаривала.

Хэвен поднимает голову и видит, как маленькая копия Камиллы морщит покрытый светлыми веснушками носик и щурится от яркого июньского солнца.

Она вздыхает с облегчением.

– Это правда была ты?

– Да, миссис Лаво. Мы просто играли в прятки.

– Это правда, Хэвен? – Клавдия поворачивается к ней, шарит испытывающим взглядом по ее лицу, пытаясь разыскать в нем намек на ложь.

А Хэвен не сводит глаз с Камиллы и видит у нее тоже выражение, что играет на ее идеально красивом лице прямо сейчас. Выражение, которое говорит лучше любых слов:

"Я знаю, что происходит. Я знаю, что ты сомневаешься. Но соври сейчас, а потом мы во всем разберемся".

– Выздоравливай, – Камилла наклоняется и обнимает ее, губы подруги чуть-чуть касаются ее уха, когда она еле слышно произносит:

– Проверь телефон.

Оставшись в палате одна, Хэвен достает телефон и, несколько раз перечитав сообщение, оставляет экран разблокированным, ложится на больничную койку и укладывает телефон перед собой. За окном начинает темнеть, и комнату заполняет мягкий полумрак. В полутьме единственным источником яркого свечения остается экран ее телефона с черными буквами на желтом фоне: