А за окном пейзаж сказочный… Она подходит ближе и завороженно следит за голубыми мерцающими в лунном свете снежинками; некоторые из них танцуют, а некоторые будто застыли в воздухе. Она следит за ними и думает о Паулсе. В детстве папа рассказывал ей историю про рай для собак… Может, если он существует, то есть и рай для котов? Что, если никто не умирает, а просто перерождается во что-то другое? Что, если Паулс сейчас одна из этих снежинок?..

Снегопад усиливается, и сквозь него Камилла замечает кого-то. Худая тонкая фигура, будто изогнутая линия на фоне белых хлопьев. Рука касается прохладного стекла, когда Камилла приближает лицо к окну, чтобы получше разглядеть незнакомца. Но снегопад вновь превращается в стену, и сквозь нее Камилле кажется, что на незнакомце совсем нет одежды. Сердце замирает в груди, когда в ее подсознании всплывает картинка: она стоит на кухне и стакан выпадает из ее рук, когда она видит прямо перед собой… Резко и почти с физической болью, как удар ножа, к ней приходит осознание.

Фигура не стоит за окном.

Она прямо за ней.

Стекло разбивается на десяток осколков. Хэвен знает, что плохо переживает экстремальные ситуации. Она также знает, что это не ее вина. Люди не похожи друг на друга, и в связи с этими различиями, в момент опасности все ведут себя по-разному. Еще в ее первой школе в Нью-Йорке на лекции о самозащите им рассказывали, о теории "борьбы и бегства", согласно которой в экстренной ситуации человек неосознанно выбирает между тем, чтобы убежать и тем, чтобы вступить в битву с грозящей ему опасностью. Из этого следует другая теория о том, что все люди разделены на хищников и жертв, и подсознательно каждый знает, кем является. А это означает, что неважно, в какую неприятную ситуацию ты попал, все равно ты будешь действовать так, как заложено в тебе природой. То есть, драться или убегать – выбор не твой. Хэвен плохо слушала ту лекцию по нескольким причинам: во-первых, это было до жути скучно, во-вторых, она никак не могла согласиться со всеми этими неподтвержденными теориями, и, в-третьих, в ее наушниках играла на тот момент ее самая любимая группа Green Day.

Но все же кое-что Хэвен из той лекции запомнила, например, то, что некоторые люди во время опасности не выбирают ни то, ни другое. Они не могут сделать выбор, потому что впадают в некое подобие транса. Не могут заставить мозг отдать команду телу двигаться. К этому лучше всего применима фраза "парализует от страха". Вот что с ней обычно происходит. Ее буквально парализует от ужаса. Но сейчас тело реагирует иначе. Возможно, потому что на этот раз опасность угрожает не ей самой. Хэвен срывается с места. В кожу ее босых ног беспощадно впиваются осколки стекла. Она не успевает подумать, что могло произойти и представить самое страшное, как оказывается в спальне Камиллы. Она тяжело дышит, будто пробежала несколько миль. Камилла сидит на полу около окна, прижав ладони к лицу. Хэвен оглядывается. Комната пуста.

– Эй, – она с трудом отнимает руки Камиллы от лица и притягивает ее к себе. – Что случилось, Ками, что такое?

Но Камилла ничего не отвечает, только мотает головой. Хэвен чувствует влагу на своих пальцах.

– Эй, не плачь, ответь мне, это был кошмар?

Она снова пытается включить свет, как делала на первом этаже, но вновь ее попытки не приносят результата.

– Ками, у Вас какие-то проблемы со светом?

– Что?

Камилла наконец-то приходит в себя настолько, чтобы отвечать на ее вопросы.

– Нет, все должно быть в порядке.

– Может, пробки выбило или что-то вроде того?

Камилла снова мотает головой, будто пытаясь стряхнуть с себя сон или прогнать навязчивую мысль.

– Подожди, ты хочешь сказать, что во всем доме нет света?

– Да, внизу то же не работает.

Камилла опускается на кровать.

– В прошлый раз было тоже самое.

– Что ты имеешь ввиду?

– Когда я видела это на кухне. Когда ударилась головой о тумбочку. До утра во всем доме не включался свет. Только мой ночник работал, но он на батарейках.

Точно. Ночник. Хэвен только сейчас понимает, что не видит пляшущих по комнате фигурок света.

– Сейчас не работает. Ты его выключила?

– Да, наверно. Не помню.

Хэвен опускается рядом с девушкой.

– Тебе опять приснилось… это?

– Не приснилось. Я не спала. Оно было здесь, прямо здесь! Мне показалось, что я вижу кого-то на улице, но это было отражение. Все то время, пока я смотрела в окно, оно стояло прямо за мной… А когда я все поняла и обернулась, его уже здесь не было.

Камилла всхлипывает.

– Я не понимаю, просто не понимаю, Хэв! Почему это происходит со мной? Почему именно со мной? Что я сделала не так?

– Я не думаю, что ты в чем-то виновата…

– Да? Ведь ни с кем больше такого не случается. А со мной вечно происходит что-то плохое. Родители развелись, теперь это…

– Мы разберемся во всем, ладно? – Хэвен обнимает ее и вспоминает, как говорила точно также. Точно такие же слова вырывались из ее горла вместе с рыданиями, когда чуть больше полугода назад она упала на потертый фиолетовый коврик в их ванной комнате в Нью-Йорке, в первый день после возвращения из больницы, и ревела. Как по ее щекам текли горячие слезы и, вытирая их руками, она вспомнила, как пыталась прижать ладони к его ранам, как горячая кровь сочилась между ее пальцами, и как она кричала, когда подоспевшие на помощь люди оттаскивали ее от него… В тот момент она ненавидела их всех. Не человека, сидевшего за рулем грузовика. Не парня, пристававшего к ней на вечеринке, из-за которого ей пришлось запереться в туалете и позвонить Джеймсу. В тот момент она ненавидела тех людей, потому что они забирали его у нее. Потому что уже тогда подсознательно она понимала, это последний раз, когда она видит, как пульсирует жизнь в его глазах. В тот день, сидя на полу в ванной, Хэвен не чувствовала ничего кроме разрывающей ее изнутри пустоты, и пустота это пожирала ее.

– Ты не виновата. Правда. Думаешь, я знаю, что происходит? Я тоже ничего не понимаю. Но я обещаю тебе, вместе мы во всем разберемся.

Камилла вытирает слезы рукавом пижамы и пытается улыбнуться.

– Правда?

– Правда.

– И ты мне веришь? Веришь, что мне это не приснилось? И что я не сошла с ума?

– Верю.

– Но почему?

Хэвен вздыхает:

– Потому что иначе мы с тобой обе сошли с ума.

Неожиданный стук заставляет их вздрогнуть.

– Что это было? – вот теперь Хэвен по-настоящему страшно, опасность близко, и как бы не остаться парализованной от страха.

– Дверь.

– Что?

– Кто-то стучит в дверь.

Хэвен вспоминает ручку в виде львиной лапы и представляет, как чья-то рука обхватывает ее…

– Так, все! Ками, мы должны кого-то позвать на помощь. Нужно разбудить твою маму!

– Ты что, издеваешься? – голос Камиллы дрожит еще больше, чем голос Хэвен. – Она принимает снотворные, ее и упавший метеорит на нашу лужайку не разбудит!

"Иначе бы она давно проснулась от крика Камиллы", – думает Хэвен и согласно кивает.

– Хорошо, – она пытается говорить медленнее, чтобы ее голос дрожал не так сильно. – Тогда мы должны позвонить в полицию.

– И что мы скажем? Что я видела монстра в своей комнате, а потом он исчез?

– Нет. Скажем, что кто-то пытается проникнуть в дом.

Словно в доказательство ее слов, стук повторился.

– Хорошо. Давай мы спустимся и посмотрим, кто это.

– И кто, по-твоему, это может быть в два часа ночи?

– Я не знаю. Но… мы так хотя бы убедимся, что нам все это не кажется. И тогда уже позвоним в полицию. Идет?

Эта идея Хэвен не нравится, но Камилла смотрит на нее с надеждой, и она соглашается.

– Идет. Но только телефон я возьму с собой и позвоню сразу, как только мы поймем, что к чему.

По лестнице они спускаются как в замедленной съемке – ступенька за ступенькой, кажется, целую вечность. Хэвен стискивает в одной руке телефон, а в другой влажную ладонь Камиллы. На всякий случай они пробуют выключатель, но ничего не происходит, а стук вновь повторяется, и они чуть не подпрыгивают.