– Маргаритка?

Она подняла голову. И увидела Джеймса, который спускался со второго этажа, с недоумением глядя на нее. Корделия не думала. Она бросилась бежать вверх, перескакивая через две ступени.

Джеймс рванулся ей навстречу.

Они столкнулись на ступеньках, упали и покатились вниз, но Джеймс вовремя сумел удержаться и поймать ее. Получилось так, что Корделия оказалась внизу, и она слышала биение его сердца, видела его лицо совсем близко, его взгляд, полный изумления, надежды, боли… Он начал подниматься, спросил, не ушиблась ли она.

Она поймала его за лацканы пиджака.

– Джеймс, – прошептала она. – Не уходи.

Он замер, пристально глядя на нее своими золотыми глазами. Он приподнялся на локтях, но девушка все равно чувствовала тяжесть его тела.

– Я люблю тебя, – сказала Корделия.

Она никогда не говорила ему этих слов, но чувствовала, что сейчас не время для цветистых фраз или стыдливых намеков. Он должен был знать.

– Asheghetam. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я дышать не могу без тебя.

Она увидела в его взгляде безумную надежду, которая тут же сменилась недоверием и настороженностью.

– Маргаритка, что…

– Грейс. – Она почувствовала, как он вздрогнул, но притянула его к себе. Она должна была держать его крепко, чтобы он не смог больше уклоняться от откровенного разговора. – Она мне во всем призналась. Я знаю о чарах, о браслете. Джеймс, почему же ты не рассказал мне?

И случилось то, чего она боялась: его лицо мгновенно превратилось в маску. Он по-прежнему держал ее в объятиях, чтобы ей было не так больно лежать на твердых ступенях. Но сейчас это были всего лишь дружеские объятия.

– Я не смог бы вытерпеть жалость. Если бы ты узнала, что произошло, ты бы решила, что обязана остаться со мной. Ты добра, Корделия. Но мне не нужна доброта, я не хочу, чтобы ради меня ты жертвовала своим счастьем, подавляла свои истинные чувства.

– Свои истинные чувства? – воскликнула она. – Но откуда ты знаешь, каковы мои чувства? Все это время я скрывала их от тебя.

За окном стемнело, и лампы в холле были тусклыми; в полумраке лицо Джеймса показалось ей угловатым, худым и суровым. Впервые с той минуты, как она убежала из Безмолвного города, Корделии пришло в голову, что признания в любви может оказаться недостаточно. Джеймс все равно может отвергнуть ее, сказать, что у них нет будущего. Корделия спешила к нему, летела, как на крыльях, но, несмотря на это, она могла его потерять.

– Я скрывала их несколько лет. Все годы, что я любила тебя. Я влюбилась в тебя, когда ты болел жгучей лихорадкой, мы были еще детьми, и с тех пор люблю.

– Но ты ни разу не…

– Я же думала, что ты влюблен в Грейс, – объясняла Корделия. – Я была слишком горда для того, чтобы признаваться тебе в любви, зная, что ты отдал свое сердце другой. Мы оба были слишком гордыми, Джеймс. Ты боялся, что я сочту тебя жалким? – Она повысила голос. Это не укладывалось у нее в голове. – Велиал создал могущественное заклинание, создал браслет, вложил в него темную магию, и все для того, чтобы связать тебя и поработить твою волю. Большинство людей сдались бы, подчинились ему. А ты боролся. Все это время ты вел невидимую борьбу совершенно один, и никто ничего не знал. Ты сопротивлялся и победил, ты разрушил чары и сломал браслет, и это невероятно, неслыханно, это настоящий подвиг. Как ты мог только подумать, что я стану тебя презирать?

Его дыхание участилось, и он прошептал:

– Я разрушил чары нечаянно, не зная, что происходит. Да, я сопротивлялся, но я не подозревал, что в моем сердце идет борьба. Браслет сломал не я, а моя любовь к тебе. – Он перебирал в пальцах прядь ее рассыпавшихся волос. Когда он снова посмотрел на нее, в его глазах светилось изумление и восхищение. – Если бы не ты, моя Маргаритка, я бы давно стал рабом Велиала. Потому что в этом мире нет ни одной женщины, которую я мог бы любить хоть вполовину так же сильно, как я все это время любил тебя, моя самая прекрасная, самая восхитительная, моя драгоценная супруга. Мое сердце бьется ради тебя, – сказал он. – Для меня существуешь только ты, и так будет всегда.

Корделия расплакалась. Это были слезы облегчения, счастья, радости, желания. И они оказались красноречивее любых слов и окончательно убедили Джеймса в том, что Корделия действительно его любит.

– Маргаритка… Маргаритка… – Он осыпал страстными поцелуями ее шею, осушил слезы, блестевшие на ее щеках, целовал грудь, плечи, губы. Она прижалась к нему и пылко поцеловала в ответ; жар ее губ, дыхание, жесты говорили о безграничной любви.

Корделия сняла с него пиджак; револьвер, который Джеймс носил в кобуре на поясе, впивался ей в бок, но ей было все равно. Потом расстегнула пуговицы на рубашке, начала целовать горло, грудь, плечи. Его кожа имела солоноватый вкус.

Когда Корделия провела кончиком языка по шее мужа, он застонал.

– Ты не можешь представить, как сильно я желал тебя, – прошептал Джеймс. – Каждая минута жизни в этом доме с тобой, моей женой, была для меня полна блаженства и муки. – Он приподнял ее юбки, провел ладонями по бедрам, гладил кончиками пальцев колени, обтянутые шелковыми чулками. – Ты не знаешь, что ты сделала со мной… когда пришла ко мне, чтобы я помог тебе снять платье… в нашу первую брачную ночь…

– Я думала, что смутила тебя, – ответила она, осторожно прикусывая его подбородок. – Мне показалось, ты хотел, чтобы я ушла.

– Да, я хотел, чтобы ты ушла, – пробормотал Джеймс, уткнувшись ей в шею. Он снова обнял Корделию и ловко расстегивал крючки у нее на платье. – Но лишь потому, что я сдерживался из последних сил. Мне хотелось наброситься на тебя, но я представлял твой ужас и отвращение… Если бы ты поняла, что я хочу сделать с тобой…

– Я не пришла бы в ужас и не испытала бы отвращения, – возразила Корделия, пристально глядя ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты сделал со мной все, что тебе угодно. Я хочу быть с тобой, хочу, чтобы ты принадлежал мне…

Джеймс издал какое-то бессвязное восклицание, как будто она вонзила нож ему в сердце.

– Корделия, – хрипло повторял он.

Он сжал ее бедра, сделал движение навстречу, но в следующую секунду уже поднялся и протянул ей руку.

– Нет, это не должно произойти у нас в первый раз на лестнице, – выдохнул он, – хотя у Эффи сегодня выходной, но, поверь мне, я не хочу ждать.

– Тогда почему бы и нет? – хихикнула она.

Никогда в жизни она не ощущала такого счастья, такой легкости. Он поднял ее и понес вверх. Когда Джеймс дошел до двери ее спальни, Корделия обняла его за шею; он несколько раз подергал за ручку, но дверь не открывалась – либо она была закрыта на замок, либо ее заело. Джеймс пробормотал нечто очень похожее на «К дьяволу эту дрянь», вытащил револьвер и выстрелил.

Дверь распахнулась. Корделия ахнула от неожиданности, потом рассмеялась. Джеймс перешагнул через порог ее – нет, их – спальни, опустил Корделию на кровать и швырнул оружие в угол.

Он сел на постель и начал торопливо скидывать с себя одежду. Корделия, словно завороженная, смотрела, как полетели на пол ботинки, следом за ними рубашка; и вот он уже был рядом с ней, жадно целовал ее, а она гладила его обнаженное горячее тело, спину, мускулистую грудь. Его кожа была такой нежной. Он зарычал, не отрываясь от нее, и она ощутила незнакомый жар где-то внизу живота.

– Пожалуйста, – шептала она, не зная, о чем просит, но Джеймс приподнялся, сел, прижав ее к кровати, и посмотрел на нее сверху вниз. Его желтые глаза показались ей в этот момент хищными, как у тигра.

– Тебе очень дорого это платье? – спросил он. – Потому что я могу снять его с тебя медленно, а могу быстро…

– Быстро, – сказала Корделия, и у нее перехватило дыхание, когда он взялся за вырез платья и одним движением разорвал его надвое.

Это было не так легко, как, например, порвать кусок кисеи – у платья была плотная подкладка, жесткие вставки, пуговицы, крючки, но Джеймс разорвал его без малейших усилий, как бабочка, высвобождаясь из куколки, разрывает хрупкую оболочку. Корделия задыхалась и смеялась, когда он рванул юбку, отбросил ее, и масса коричневого шелка сползла с постели на ковер. Но, увидев выражение его лица, она смолкла.