Разговоры внезапно прекратились, в зале стало тихо, и Корделии эта тишина почему-то показалась зловещей. Раздался стук каблуков, и через несколько секунд на подмостки вышла женщина. Чародейка, догадалась Корделия: ее окружала эта невидимая аура, которую трудно было описать словами, аура контролируемого могущества. Черные с проседью волосы были собраны на затылке в пучок, но лицо было молодым. Женщина была облачена в широкие одежды из темно-синего бархата, расшитые символами планет и звезд.

Глаза чародейки были завязаны синим шелковым шарфом, но это, судя по всему, не мешало ей ориентироваться. Остановившись посередине сцены, она вытянула руки, раскрыла ладони, и Корделия ахнула. В центре каждой красовался ярко-зеленый человеческий глаз с длинными ресницами. Глаза обвели аудиторию пронизывающим взглядом.

– Оригинальный у этой чародейки знак, ты не находишь? – прошептал Мэтью.

– Она будет предсказывать судьбу? – поинтересовалась Корделия.

– Мадам Доротея – медиум, – объяснил Мэтью. – Она утверждает, что может говорить с умершими – конечно, так все спириты говорят, но она все-таки чародейка. Возможно, в ее словах что-то есть.

– Bon soir, mes amis[14], – заговорила колдунья. У этой хрупкой женщины оказался глубокий, сильный голос, напоминавший раскаты грома. Ее наверняка хорошо слышали даже в задних рядах. – Меня зовут мадам Доротея, но для вас я Харон, сын Ночи, который перевозит души через реку, отделяющую мир живых от страны мертвых. Подобно Харону, я одинаково уютно себя чувствую как в этом мире, так и в мире ином. Могущество, которое мне дает… – и она снова выставила вперед ладони, – вторая пара глаз, позволяет мне заглядывать в промежуточные миры и туда, куда нет пути смертным.

Она шагнула к краю сцены. Глаза на ладонях поморгали, начали вращаться, осматривая аудиторию.

– Здесь есть кто-то, – произнесла мадам Доротея. – Кто-то, недавно потерявший брата. Любимого родственника, который кричит, в надежде быть услышанным… своим братом, Жан-Пьером. – Она повысила голос. – Жан-Пьер, вы здесь?

Последовала напряженная пауза, и, наконец, какой-то оборотень средних лет поднялся из-за столика в дальней части зала.

– Да, меня зовут Жан-Пьер Арлан. – Он почти шептал, но в полной тишине все слышали его слова.

– И вы лишились брата? – воскликнула мадам Доротея.

– Он скончался два года назад.

– У меня есть для вас сообщение от него, – сказала мадам Доротея. – От Клода. Ведь его так звали, верно?

Все молчали. Корделия обнаружила, что ее ладони взмокли от напряжения. Неужели Доротея действительно может общаться с мертвыми? Люси ведь это проделывала – значит, это возможно; Корделия сама видела, как ее подруга говорит с призраками, и не могла понять, почему ее это так взволновало.

– Да, – осторожно произнес Арлан. Ему хочется верить чародейке, подумала Корделия, но он боится. – Что… что он говорит?

Мадам Доротея сжала руки в кулаки. Когда она снова растопырила пальцы, зеленые глаза быстро заморгали. Она заговорила низким, грубым голосом:

– Жан-Пьер. Ты должен их вернуть.

Оборотень был ошарашен.

– Что вернуть?

– Цыплят! – сказала мадам Доротея. – Ты должен их вернуть!

– Я… я верну их, – пробормотал Жан-Пьер, все еще не придя в себя. – Обязательно, Клод…

– Ты должен их всех вернуть! – выкрикнула мадам Доротея. Жан-Пьер в панике огляделся и бросился к выходу.

– Может, он их съел, – прошептал Мэтью. Корделия хотела улыбнуться, но странная тревога не покидала ее. Она взглянула на Доротею, которая снова выставила вперед ладони. Глаза сердито уставились на зрителей.

– Я думал, мы будем задавать вопросы! – крикнул кто-то из угла.

– Сначала я передаю сообщения! – прогрохотала мадам Доротея своим настоящим голосом. – Мертвые чувствуют лазейку. Они спешат сказать то, что считают необходимым. Мы обязаны позволить им высказаться. – Глаза у нее на ладонях закрылись, потом снова распахнулись. – Здесь есть кто-то, – произнесла она. – Женщина, потерявшая отца. – Взгляд зеленых глаз пошарил по залу и остановился на Корделии. – Une chasseuse des ombres.

Сумеречный охотник.

Корделия похолодела, услышав перешептывания гостей: большинство из них не заметили, что среди них сидят Сумеречные охотники. Она бросила быстрый взгляд на Мэтью – неужели он заранее знал об этом? Но ей показалось, что он изумлен не меньше ее. Он протянул к ней руку, коснулся ее кисти кончиками пальцев.

– Мы можем сейчас уйти…

– Нет, – прошептала Корделия. – Нет… я хочу остаться.

Подняв голову, она обнаружила, что мадам Доротея смотрит прямо на нее. Светильники, расположенные у сцены, освещали ее фигуру, и на стену падала огромная черная тень. Когда чародейка подняла руки, рукава ее платья взметнулись, словно темные крылья.

– Корделия, ваш отец здесь, – просто сказала мадам Доротея, и ее голос был сейчас совсем тихим, как будто она обращалась к одной Корделии и не хотела, чтобы ее слышали остальные. – Вы будете его слушать?

Девушка вцепилась в край стола и кивнула, зная, что к ней прикованы взгляды всех посетителей. Она понимала, что дает им возможность увидеть свои чувства, свое горе. Но не могла остановиться.

Мадам Доротея заговорила глубоким голосом, на этот раз не грубым и не хриплым. К тому же она говорила по-английски, совершенно без акцента.

– Лейли, – произнесла она, и Корделия замерла. Это был он. Это не мог быть никто другой; кому еще в этом городе могло быть известно имя, которым ее звали в семье? – Мне так жаль, Лейли.

– Отец, – прошептала она. Взглянув на Мэтью, она поняла, что он ошеломлен происходящим.

– Мне многое нужно тебе сказать, – продолжал Элиас. – Но прежде всего я должен тебя предупредить. Они не будут ждать. И самое опасное оружие лежит рядом.

Посетители заговорили вполголоса: те, кто знал английский язык, переводили друзьям слова духа.

– Я не понимаю, – с трудом выговорила Корделия. – Кто не будет ждать?

– Грядет время печали, – говорил Элиас. – Но не сожалений. Наступит тишина. Но не мир.

– Отец…

– Они пробуждаются, – прошептал Элиас. – Я не могу тебе больше ничего сказать, но я обязан предупредить тебя. Они пробуждаются. Это невозможно остановить.

– Но я не понимаю, – повторила Корделия. Зеленые глаза смотрели на нее с ладоней Доротеи; их взгляд был пустым, как у статуи, они не выражали ничего – ни сострадания, ни сочувствия. – Кто пробуждается?

– Не мы, – сказал Элиас. – Мы уже мертвы. Нам повезло.

И мадам Доротея без чувств рухнула на пол.

Малкольм едва мог усидеть за столом десять минут, необходимых для того, чтобы поужинать. Еще раньше он нетерпеливо поморщился, когда через несколько часов после их разговора Люси напомнила ему, что им нужно поесть. Она подозревала, что чародею уже много лет не приходилось принимать гостей. Возможно, он редко давал себе труд накрывать на стол и есть полноценный обед или ужин. Может быть, Малкольм просто создавал себе какую-нибудь пищу в тот момент, когда ощущал голод, вне зависимости от места, где находился.

Чародей недовольно ворчал, но, в конце концов, на столе появились тарелки с едой. Он объяснил, что это простые, традиционные блюда корнуоллских рыбаков: сардины, небольшие рыбки, поджаренные в очаге над огнем, краюхи хлеба с коркой, о которую можно было сломать зубы, круглый мягкий сыр, кувшин сидра. Люси набросилась на еду, как будто не ела неделю – и вдруг поняла, что так оно и было на самом деле.