— Каких девчат? — не поняла Вера.

— Студенток. Мне их бригадир жаловался, Чем они тебя допекли?

Вера, не понимая, смотрела на председателя.

— Ну, может, не ты, так бабка твоя, — смягчился он. — Ну, вредная старуха, никак на нее не угодишь!

Вера бросила убирать навоз, поспешила домой. Едва войдя в хату, заметила: шкаф открыт, вещи девчат — плащи, куртки, — что висели в прихожей, исчезли.

— Ты что это, бабка? накинулась она на Авгинью. — Ты чего меня срамишь перед людьми? Что тебе девчата сделали?

Бабка Авгинья сидела возле стола, положив на колени крупные для ее худенькой, высохшей фигуры руки.

— Я эту, вторую, не гнала. Только Асташонкову.

— Какую Асташонкову?

— Гальку.

— Зачем?

— Ты что, не понимаешь? — Бабка Авгинья сидела прямо, только большая рука ее дрожала мелкой, неудержимой дрожью. — Говорю: она Асташонкова. Дочка Витьки, брата Змитрока Асташонкова, а она, стало, этому гаду племянница родная!

Вера стояла ошеломленная. Она вспомнила — Змитрок, старший, отбыв наказание, подался в дальние края, а Витьке тогда было годков десять, он уехал в город, да так никогда больше и не приезжал в Рубежевичи. Неужели Галя — его дочка?

— Она небось ничего этого не знает.

— Знает не знает, а семя асташонковское в своем доме не потерплю!

— Три дня им тут осталось, бабка.

— Не-е, дочушка моя, не могу! Сама бы из дома ушла. Ты, может, молодая была, а я… Ты этого не видела. Не видела, как у Мани кровь на мои руки лилась, ты Митьку холодного на руках не держала…

Опа внезапно опустилась на пол. Вера успела подхватить ее. Бабкино тело было легким, почти невесомым, высохшие ноги обуты в детские тапочки. И Вера, с жалостью хлопоча вокруг нее, подумала почему-то о том, что в хате сегодня совсем холодно, хотя ее топили с утра, — наверно, потому, что ветер переменился, а дверь внизу иструхлявилась, пропускает холод…

Через три дня студенты уезжали. Холодная малиновая заря висела над дальними хатами, дул резкий, предзимний ветер, и девушки зябко кутались кто во что, прижимаясь друг к другу в ожидании машины. Вера не пришла в клуб, где студентам вручали грамоты, — бабка Авгинья не вставала, и ту часть домашней работы, которую делала она, приходилось тянуть Вере. Теперь она подошла к примолкшей кучке девчат, неловко отозвала в сторону Галю. Галя подошла, виновато глядя на нее, кусая губы. Косы ее были спрятаны под платком, и она показалась Вере какой-то повзрослевшей, а может быть, похудевшей. Девчата настороженно примолкли.

— Ты… не сердись на нас, — помолчав, сказала Вера. — Девочка ты хорошая…

— Я… я ничего. — Галя крепко прикусила губу, глаза ее наполнились слезами. — Я же ничего не знала. Понимаете, ничего!.

— Что ты… — Вера отвернулась. — Красуля тебя полюбила, — попробовала она усмехнуться. — А бабка, она у нас такая…

Они замолчали. Вера мучительно искала слова, Галя опускала голову все ниже и ниже.

— Ты знаешь, — решилась Вера. — Я тут тебе… подарок припасла. На память. Чтобы ты не думала… Аня мне сказала, что тебе один парень нравится… Носи! Эта кофта особенная. Мне ее поносить немного довелось, а родни никакой. Кому оставить?

— Да что вы! — Галя испуганно отдернула руку. — Вы мне — подарок?!

— Ну а что ж? — просто сказала Вера. — Ты мне к сердцу пришлась. Тепло от вас в доме было. А это — Ане. Тут конфеты. Ты ей сама отдашь…

Она повернулась, пошла к деревне. Ветер метнулся ей в лицо, обдав его холодной пригоршней первого снега. Она подумала, что надо будет починить дверь, чтобы не выветривалось тепло. Зима, похоже, будет долгой…

Встречная машина вынырнула из-за поворота неожиданно. Михась резко крутнул руль вправо и тут же почувствовал, что утратил управление. Он попробовал вывернуть руль, который стал внезапно непослушным, но замелькали в глазах деревья, и машина, заскользив по мокрому шоссе, тяжело ударилась в толстый ствол сосны. «А-а-а!» — пронзительно завизжала Ирина. Машина, ударившись о сосну, перевернулась и снова встала на колеса. Ирина и Михась, путаясь в ремнях, в налетевших на них с заднего сиденья одеялах, наконец вылезли наружу и опустились бессильно на траву. Прошло несколько минут. Ирина, шатаясь, встала, отошла в сторону, испытывая сильное головокружение, а Михась машинально принялся собирать выкатившиеся из машины яблоки. Потом, опомнившись, бросил все, что удалось собрать, и похромал к машине.

Передок «Жигулей» был смят, как консервная банка, по которой проехали на самокате; крыло нелепо вздыбилось, посредине зияла дыра с глубокими рваными краями, на которых еще были видны остатки сосновой коры. Двигатель превратился в железное, облитое светло-коричневым маслом месиво. И только тогда Михась по-настоящему понял, что случилось, и забегал вокруг машины, охая и проклиная идиота на задрипанном «Москвиче», по вине которого они попали в аварию.

— Хорошо, что мы застраховали! — сказал он, безуспешно пробуя выпрямить радиатор. — Главное, колеса целы, а за верх тысячи две получим. На ремонт, может, хватит. Ну еще за доставку заплатим, штраф в ГАИ… Ах черт возьми, как не повезло!

От двигателя пахнуло жаром — с утра машина пробежала около четырехсот километров.

Вверху, на шоссе, скрипнули тормоза. Серый «Запорожец» остановился неподалеку. С насыпи, посапывая, стал спускаться бородатый толстяк. Худая женщина, наверное жена, следила сверху.

— Ну-у, вы еще целенькие? — удивился мужчина. — С такой высоты могли сразу в рай отправиться… Как это вас угораздило?

— Да ехал тут один… Если б догнал я его сейчас, я бы… — Михась сжал кулаки, стал рассказывать о случившемся.

— Гонит сейчас небось, улепетывает, — согласился мужчина. — Ну что ж, таких хамов сейчас поразвелось. Какой в жизни — такой и на трассе.

— В Госстрах надо быстрее заявлять, — подала голос женщина. — У вас она застрахована?

— Да застрахована! Перед самой поездкой застраховали. Это же надо — на юг съездили, и назад, до дома, всего ничего осталось!

— Сто раз еще на юг съездите. Раз живыми остались, значит, счастливые. И молодые ж вы какие! — Она с некоторой завистью разглядывала Ирину.

— Вы только машину не трогайте пока, — предупредил мужчина. — А то Госстрах придерется, и хлопот потом не оберетесь.

— Так, может, вы жену мою возьмете, она заявит?

— А что, пожалуйста! — живо согласилась женщина. — Довезем до самой конторы!

— Ира, давай-ка, вот люди подвезут! — окликнул жену Михась.

Ирина подняла голову, обвела всех туманным взглядом и, ничего не сказав, пошла от машины к березовому леску.

— Наверно, еще не пришла в себя, — виновато пояснил Михась. — Спасибо за совет, ничего не поделаешь. Чуть позже поедем.

Начался мелкий дождь. Он сеялся на траву, на березняк, на машину. Осколки стекла, валяющиеся вокруг, заблестели мутноватыми капельками. Машины продолжали останавливаться на шоссе, но, уверившись в том, что все живы, владельцы их быстро отъезжали — одни ехали по этой оживленной дороге домой, возвращаясь с юга, другие, наоборот, стремились туда — к ласковому морю, ко всей праздничной, нарядной суете приморских курортов. И все говорили, что на этом месте часто случаются аварии.

Михась подошел к жене.

— Слушай, что с тобой? Ты что, ударилась?

Ирина подняла голову.

— Спросил! А сначала побежал к машине — не ко мне!

— Но ведь ты же встала и ни на что не жаловалась, кажется?

В голосе Ирины зазвучали слезы:

— Михась, подумай: ведь мы могли погибнуть. Вот на этом месте, возле этих берез.

— Ну не погибли же. Даже царапин на пас нет. Повезло! Вот только в расходы влипли.

— Это не страшно. Ты у меня заработаешь.

— Зря ты так, Ир.

— Как так?

— Обижаешь. Мне деньги достаются нелегко.

Она опустила голову. Длинные белые волосы упали на лицо, закрывая его. Ирина и в свои тридцать лет оставалась молодой, тоненькой, словно девочка.