— Тобой заинтересовался генерал Тэнксватоа. Мало того, поступило распоряжение доставлять ему всех пленных пунийцев. Всех их публично казнили. — Он смолкает, смотрит с интересом, облизывает пересохшие губы и, когда конвоир берет меня под руку, говорит в спину: — То, что ты сказал, слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Сохраните жизнь Вэры, он не предатель, — отвечаю я.

Мне снова натягивают на голову мешок, а я с сожалением думаю о том, что повысить репутацию с кем бы то ни было смогу только послезавтра, и с генералом придется договариваться, пустив в ход красноречие и дар убеждения, который у меня не скажу чтобы развит.

— Вставай, Ио. Ты нужна мне. Поднимайся, идем.

Голос ласкает, как материнские ладони, по телу разливается тепло, разум наполняется радостью, и девочка улыбается, свешивает ноги с кровати. Ей очень не хватает мамы, а теперь они будут вместе. С блаженной улыбкой на лице она надевает белую сорочку, расплетает косу, и черные волосы ниспадают ниже пояса.

Она должна быть свежей, должна быть красивой. Самой-самой красивой — для Него.

В коридоре ждет отец, он поможет, отведет в храм. Девочка открывает дверь в спальню, берет отца за руку. Он тоже улыбается, гладит ее волосы, целует в лоб и ведет к флаеру. Ио и сама могла бы добраться, она уже бывала на Великом Подношении, но без взрослых ее туда не пустят.

Она слышит не только зов, но и сотни откликающихся на него детей, все они идут в храм. Кого-то приведут прямо сюда, кто менее счастливый, того родители, верующие недостаточно, заперли дома. Но они не догадываются: те, кого позвал Ваал, найдут способ воссоединиться с ним.

Ио послушно садится в кресло флаера, пристегивается. В последнее время они с отцом часто ссорились, теперь же понимают друг друга без слов.

В этот момент сотни детей встают с кроватей, одеваются и направляются в храмы. На нижних уровнях меньше верующих, нет храмов, где Величайших их принял бы, и они в своих самых лучших нарядах парами, группами и поодиночке направляются к краю ступеней, чтобы прыгнуть в распростертые объятия.

Из флаера видно, как шевелятся люди в амфитеатре, освещенном прожекторами, как покачиваются жрецы и жрицы, возносящие хвалебную песнь, как полыхает пламя во чреве Ваала, который сегодня примет всех, кто откликнулся.

Ровно в три часа ночи тысячи детей от трех до тринадцати лет пробудились, нарядно оделись и направились наружу из зиккурата. Одни родители в это время спали и не заметили исчезновения детей, другие тоже слышали зов и помогли малышам собраться, третьи не поняли, что случилось, заперли маленьких беглецов в комнатах. Некоторые взрослые обратились в неотложку, сочтя детей невменяемыми, некоторые просто заперли.

Полицейские из внешнего патруля всполошились, увидев массу детей в белом, движущихся к краю ступени, попытались вернуть хоть кого-то, но малыши от них разбегались, а пойманные вели себя, как умалишенные: орали, ревели, лягались и кусались.

Вскоре стало ясно, что явление носит массовый характер, все парки наполнились детьми, движущимися из зиккурата к неясной цели, только тогда командиры отделений дали приказ подчиненным бить тревогу, и грянули тысячи громкоговорителей, призывая родителей обратить внимание на отпрысков.

Юная Ио счастлива: ей первой выпадает честь пройтись по мостику, и она соединится с Величайшим. Сотни других детей смотрят ей в спину с завистью. Гордо вскинув подбородок, она босиком идет к цели, и с каждым шагом все шире улыбка на ее лице, все отчетливей дыхание Ваала.

Из печи вверх выстреливает сноп искр, но не причиняет вреда, лишь в нескольких местах прожигает сорочку. На краткий миг Ио пугается, смотрит на дымящиеся черные дыры в ткани, но теплая мамина ладонь приглаживает разум, и девочка понимает: все хорошо, это добрый живой огонь, он пульсирует, как сердце.

Последние шаги Ио делает полная радости и торжественного ожидания, подбадриваемая песнью, которую поют жрецы и повторяют сотни собравшихся здесь пунийцев. Прыгая в огонь, она уверена: другие пойдут за ней и тоже соединятся с Ваалом, обретут счастье.

Полицейские опоздали. Тысячи детей, достигая края ступени, с кошачьим проворством перелазали через забор и, раскинув руки, прыгали вниз.

Площади нижних ступеней наполнялись искалеченными маленькими телами, кровь струилась по площадям, как вода во время ливня, в разинутые пасти водостоков. Немногочисленные свидетели трагедии метались в панике либо же падали на колени, вознося хвалу Ваалу.

А спустя десяток минут зиккурат утонул в плаче опомнившихся родителей и тех, кто обнаружил своих запертых детей мертвыми.

Они нашли способ воссоединиться с величайшим: кто-то с помощью веревки, кто-то — ножа или ножниц.

Гамилькар Боэтарх провожает взглядом шагающую по мостику дочь. Она покачивается, ветер теребит белую сорочку. Наверное, ей больно, когда она ступает по раскаленному мосту над статуей Ваала, ведь она идет босиком. В носу появляется запах горелой плоти.

В Гамилькаре просыпается сострадание, остатки воли мечутся, как обреченная рыбка в пересыхающей луже, отчаянно-больно становится, ведь Ио — последнее, что у него есть, и в его силах остановить жертвоприношение, но он цепенеет.

Так цепенеет куколка прежде, чем дать жизнь чему-то иному. Замирают чувства, отключается разум. Боковым зрением Гамилькар наблюдает, как небо уплотняется, вспучивается, и от него вниз и в стороны бегут ветвистые трещины, змеятся по земле и заканчиваются у его ног, а оттуда, из разрыва, струится смолянистая чернота, оглаживает стопы, поднимается вверх по голеням, бедрам, животу.

Паника захлестывает Гамилькара, но он не в силах шевельнуться. Чернота достигает головы, вливается в ноздри, уши, просачивается сквозь зрачки и преобразуется. Теперь Гамилькар знает, что это — его могущество и власть. Отныне никто не сможет перечить ему!

Эра хаоса закончилась. Да здравствует эра порядка и справедливости!

Наполнившись могуществом, он улыбается, наблюдая, как зарастают разрывы на ткани реальности. Никто не сможет остановить его!

Мне снова надевают на голову мешок, ведут темными коридорами… А может, не коридорами, а просто тут наступила ночь. Летел я десять часов, и день уже закончился, а в Новом Карфагене начался новый, и вечером должны выносить окончательное решение по Карталонии. А еще я чувствую что-то дрянное, нависшее гильотиной, и это никак не связано с моим положением. Что-то произошло сегодняшней ночью, и мне никак не узнать, что именно, ведь с Новым Карфагеном нет связи.

Потом меня заводят во флаер, я этого не вижу, но чувствую. Щелкают кнопки, жужжат приборы, шумно дышит пилот.

— Который час? — спрашиваю я, замирая в ожидании ответа, но карталонцы молчат. И я продолжаю: — Сегодня вечером пунийцы нанесут ядерный удар по Карталонии. По местному времени это будет утро. Полагаю, у нас осталось часов восемь. Я могу остановить процесс, но мне нужно поговорить с генералом, не откладывая беседу на утро.

И снова молчание.

— Раб заботится об имуществе своего господина, — лающим голосом говорят сбоку, предположительно с кресла штурмовика.

В детстве мне попалась потрепанная книга о животных разных частей света. В Северной Карталонии обитали койоты, так я мысленно и нарекаю говорящего, ведь с мешком на голове его характеристики не считать.

— Нет. У меня другой интерес. А именно: низвержение культа Ваала. Все иноверцы, в том числе вы, почитающие Кутерастана, мои союзники. Если вы доставите меня к генералу сразу же, а не отложите нашу встречу на утро, поверьте, он будет благодарен вам.

— Поговори мне тут! — восклицает Койот, но в его голосе сквозит сомнение.

— В Новом Карфагене раскол. Гамилькар Боэтарх планирует принести Карталонию в жертву со славу Ваала, тогда он станет наместником бога на земле, и его будет не остановить. Эйзер Гискон, почитающий отколовшуюся от культа Танит, пытается его остановить. Курирующие ваш край Барки готовы на диалог и уступки. От вас потребуется пообещать пунийцам что угодно, а потом сделать по-своему. Вот мой интерес: не позволить крови пролиться.