Будит ее стук в дверь. Еще толком не проснувшись, она бежит открывать, спросонья вспоминает, что не заперто, сердце колотится в сладостном предчувствии. Неужели?..

— Входите, — говорит она, и в комнату входит Тевуртий, загадочно улыбаясь, кладет на столик непонятный прямоугольный девайс. — Тебе послание от Леона. Это голографический проектор, умеешь им пользоваться?

— Нет, — радостно восклицает она и подходит ближе.

— Садись на диван, — говорит Тевуртий, нажимает на кнопку, и в середине комнаты появляется Леон, замирает — почти как живой, только слегка прозрачный. Элисса подходит к нему, Тевуртий продолжает: — Послание длится десять минут. Вижу, что тебе хочется остаться одной. Когда закончишь, позови меня, сделаем запись и передадим ему.

Он снимает проектор с паузы и уходит. Голограмма Леона смотрит перед собой, и Элисса становится так, чтобы казалось, будто — на нее.

— Привет, малыш, — он улыбается, протягивает руку, делает жест, словно гладит ее по голове. — Хочу, чтобы ты знала: я тебя не забыл, но прийти пока не могу, это слишком опасно, за мной все время наблюдают и союзники, и недруги, уверен, они не поленятся проверить всех, кого я посетил. У меня все хорошо: получил гражданство на четвертом уровне, и все озвученные на камеры планы — правда. Завтра с командой начнем создавать «Оплот»…

Он говорит с такой нежностью, что Элисса, не сдержавшись, подходит и проводит по его щеке, представляет тепло кожи. Закрывает глаза и слушает, слушает, слушает его голос, впитывает каждое слово, как губка. Он повторяет снова и снова, что не забыл ее и очень хотел бы оказаться рядом, но придется потерпеть, просит ее быть осторожной и дождаться, а пока — записать ответное послание.

Десять минут пролетают, как миг. Элисса вертит в руках проектор, включает послание заново, а потом еще раз — не может наслушаться, ведь проектор придется отдать, а она готова смотреть на Леона хоть весь день.

Постучав, дверь отворяет Тевуртий.

— Знал, что так и будет. Тебе еще нужно время? Посланник готов подождать, усадил его пить чай.

— Еще полчасика, — виновато улыбается она. — А можно… перезаписать? У вас есть что-то похожее?

— Потерпи немного, Леон скоро сам приедет. — Тевуртий подходит, показывает, какие кнопки нажимать, и удаляется.

Но прежде чем записывать послание, она умывается — не стоит ему видеть ее зареванное лицо, пусть это и слезы счастья, причесывается, переодевается, а потом долго думает, что же сказать. Так много хочется сказать, а когда до дела доходит, слова пропадают.

На том же листке, где записывала сон, она набрасывает план послания, ругает себя за нерешительность, наводит проектор на диван, включает, садится, приглаживая блузку.

— Привет, Леон! Не представляешь, как рада тебя видеть! — Плотину прорывает, и Элисса без стеснения говорит, говорит, говорит — о том, как скучала, как переживала, как счастлива, что все у Леона получилось, и лишь в конце, погрустнев, рассказывает про сны, заранее извинившись за то, что, возможно, это неважно и лишь ее страхи.

На все про все уходит пятнадцать минут. Пересматривать запись Элисса не решается, выходит в кухню, где Тевуртий разговаривает с крепким мужчиной, сидящим спиной, который внимательно слушает и кивает.

Завидев Элиссу, Тевуртий велит гостю не оборачиваться, а ей делает знак, чтоб уходила. Она напоминает себе, что посторонние ее видеть не должны, кладет проектор на холодильник и возвращается к свою спальню, счастливо улыбаясь.

Вечеринка превратилась в нетрезвое обсуждение планов: сперва все бурно радовались победе и наедались-напивались натуральной едой, которая была недоступна раньше, потом зашел разговор о том, кто чего добился у себя на родине, и меня посетила неплохая идея, как предотвратить неизбежную коррупцию среди офицерского состава «Оплота»: нужны чужаки, люди из других зиккуратов, у которых в Новом Карфагене не будет никого. Конечно, большинство придется набрать из местных — где ж взять столько чужаков?

Оказалось, что у Тейна есть братья на острове, которых можно было бы привлечь, у Наданы на севере тоже круг общения оказался не узким, а вот Лекс идею воспринял скептически, но, пораскинув мозгами, сам рекомендовал нескольких человек. Земляков Вэры привлекать было нельзя, карталонцев сочли бы диверсантами.

Кто есть у меня? Трикстеров я в расчет не беру, если буду с ними сотрудничать, то разве что позже, когда твердо встану на ноги. Есть Эд, гемод Рэй, Тевуртий. Они с нижних уровней, и коммуницировать будет сложно, придется перетаскивать сюда их всех, кроме Тевуртия — он жаждет тихой жизни с женой и приемными детьми. Рэю оформить паспорт, легализовать его — думаю, сложностей не возникнет.

Казалось, впереди вагон времени, но на самом деле это не так: нужно побыстрее начинать кач, чтобы вылечит дочь Эйзера, убрать его подозрения и получить способности, которые защитят моих союзников от проклятия Боэтарха, вот только пока слабо представляю, как качаться. Спускаться вниз и искать приключения, как раньше? Слишком опасно, учитывая, какие у меня теперь враги. Остается надеяться, что, играя по-крупному, я буду получать больше опыта.

Но здесь все упирается в создание «Оплота», а это процесс небыстрый. Ничего, уже завтра можно согласовать детали с Гисконом и запустить маховик, а самому нанести визит нескольким майорам-гаммам. В сопровождении журналистов. Предъявить им обвинения в коррупции, арестовать, поставить относительно честных полицейских с низов.

Это засчитают как предотвращение противоправного деяния? Если нет, очень плохо, другого способа быстрой прокачки я не вижу.

Виктор с посланием от Элиссы приходит ближе к полуночи, когда моя команда утомилась бродить по комнатам, восхищаясь роскошью, и расселась за столом в гостиной. Подвыпившая Надана трепетна и ранима, Тейн весел и играет роль клоуна. Рабыня Миранда подает на стол, разливает вино по бокалам, но в беседе не участвует, как Тейн ни пытается ее расшевелить.

— Народ, мне надо ненадолго отлучиться, а вы развлекайтесь, не стесняйтесь.

— Ты главное Миранду нам оставь, — говорит Тейн. — Или ты против, и она твоя дьевушка?

Поднимаясь за Виктором по мраморной лестнице на второй этаж, отвечаю:

— Она рабыня только номинально, и вправе делать, что хочет.

В горячке событий я даже не просмотрел запись, где Ра проводит экскурсию по дому, рассказывает, что здесь и как: то интервью, потом гостей принимал, а теперь одного хочется — поскорее увидеть Элиссу. Только сейчас понимаю, как же ее не хватает, и от предвкушения аж сердце частит.

Наверху Виктор молча отдает мне голографический проектор.

— Ты уже выбрал себе комнату? — спрашиваю я.

— Нет. Я не имею права этого делать без вашего ведома, хозяин.

— Называй меня Леон, — поморщившись, говорю я. — Виктор, мне нужен не раб, а соратник.

Он склоняет голову:

— Я очень благодарен, что вы выкупили меня, и постараюсь оправдать доверие. К сожалению, я не создан для принятия самостоятельных решений, потому буду ждать, пока вы не предложите комнату.

Ставлю галочку, что надо покопаться в данных Виктора и посмотреть, можно ли убрать программу подчинения.

На втором этаже тоже четыре двери. За той, что справа — кабинет, остальные я еще не открывал.

— Виктор, иди к гостям… Или жди меня здесь, если хочешь… — вспоминаю, что он не умеет принимать решения, и берет злость на тех, кто сделал из человека безвольный биомеханизм, заточенный на подчинение. — Жди там, — указываю на дверь напротив, раб кивает.

В кабинете ставлю проектор на стол, включаю послание.

Элисса сидит на кровати, поджав ногу, и говорит, поначалу смущаясь и отводя взгляд, а потом все смелее, смотрит в объектив, улыбается, и на ее щеках появляются ямочки, которые безумно хочется поцеловать. Меня охватывает желание прикоснуться к ней, обнять, присвоить — такое же, как при первой нашей встрече. Смотрю, как она щебечет, и проплывают мысли о том, что на земле шесть миллиардов людей, а для меня один человек важнее всех, и я не думал, что такое со мной случится. Но главное, я уверен, что не слаб, а силен этим чувством. Появляется стимул менять мир, что для себя и ради эфемерных целей неинтересно, но ради нее…