Элиандра остается стоять, словно ее держит невидимая рука, глаза в мгновение краснеют, алые пятна проступают на лице и руках, она дергается, будто сквозь ее тело пропускают электрические разряды, обмякает и падает безвольной куклой.

— Кто-то еще сомневается в том, что Ваал избрал меня своим посланником? — звучит из динамиков, хотя губы Гамилькара сомкнуты.

Воцаряется мертвая тишина, в задних рядах кто-то тихонько икает.

— Моими устами Повелитель объявляет результат голосования недействительным, — Боэтарх колдует над встроенным в трибуну коммуникатором, и столбцы на табло исчезают. — Повторное голосование! У вас есть минута. После этого я незамедлительно пересылаю результат генералам, ответственным за управление шахтами с ядерными боеголовками и координирую с ними точки ударов. Начали!

В этот раз против голосует двадцать девять человек.

Гискон смыкает веки. Все кончено. Сопротивление бесполезно.

Гляжу на часы коммуникатора: с начала заседания прошло тридцать семь минут. Неизвестно, что творится в зале заседаний. Возможно, каждая секунда может стать решающей, а может, спасать уже некого.

Первый коридор, куда ступаем я, Вэра и Петер, оказывается без охраны: оба невозмутимых расстреляны и валяются возле входа. Очевидно, эти парни сохранили волю, и Боэтарх предпочел их убрать. Их костюмы не повреждены, но от ударов пуль сломались кости, повредились внутренние органы.

Турелей стандартно две, Петер и Вэра стреляют в них из плазмоганов, ждем несколько секунд и несемся к двери в следующий коридор. За ними нас уже ждут два невозмутимых, подчиненных Боэтарху. Крупнокалиберного огнестрела у нас нет, остановить их нечем, разве что на время — выстрелом из плазменного ружья, что и делает Петер, предварительно воззвав к их разуму по внутренней связи.

Не успевают они оправиться, как Вэра угощает их плазменным разрядом. Если бы не активные турели, был бы смысл броситься вперед и обездвижить невозмутимых, а так приходится терять время, лупить из плазмоганов, пока контузия их не остановит. Можно было бы освободить этих двоих моей способностью, но оставляю ее для пунийцев.

Когда невозмутимые падают, им на помощь спешат еще трое, и мы отступаем. Наивно было надеяться, что за нами не следят по камерам и не пришлют подмогу. Похоже, придется отступать и ждать своих.

— Я заблокирую дверь, — говорит Петер, и, едва мы переступаем порог, вводит код — на панели загорается значок замка, мы поворачиваемся к флаеру, и тут амулет на шее раскаляется так, что кажется, вот-вот прожжет кожу. За открытым люком блестит стальной бок флаера, доносится рокот двигателя…

— Врассыпную, на землю! — ору я, прыгаю в угол, опуская забрало шлема и инстинктивно накрыв его руками, Вэра падает рядом, Петер шарахается в другую сторону.

Гремит взрыв, и наша «оса» взрывается, раскидывая обломки. Нас обдает пламенем, мелкие куски обшивки бьют по спине, металлическое острие под углом пробивает мой шлем, зацепив кожу на виске и разрезав край уха.

— Вэра? Живой?

— Живой.

Помещение заволакивает дымом, горят обломки флаера, но фильтры шлема не пропускают запах.

— Петер? — зову, забыв, что у парня другая частота связи.

Поднимаясь, иду на ощупь, нахожу его тело, обнаруживаю кусок обшивки, разрезавший грудную клетку. Тут уже не помочь.

— Сопротивление бесполезно, — оживают встроенные в стену динамики. — Выходите с поднятыми руками, иначе помещение будет взорвано.

Как некстати заблокирована дверь! Можно было бы освободить волю невозмутимых и попытаться прорваться в следующий коридор, теперь же способность не применить. Как скоро дверь разблокируют? Ответить уже некому.

Если выполнить требование, нас расстреляют сразу, или Боэтарху интересна природа моих способностей, и меня ожидают незабываемые дни в лаборатории?

— Что делаем? — спрашивает Вэра.

— Тянем время, — отвечаю и пытаюсь проанализировать, смогут ли прорваться наши, но не могу —не видно, сколько снаружи вражеских флаеров.

— Считаю до пяти, — говорит безэмоциональный мужской голос. — Сдавайтесь. Время пошло. Пять. Четыре…

Пожалуй, лишь единственный раз Эйзер Гискон испытывал отчаянье, сравнимое с тем, что он чувствует сейчас — когда умерла Ариолла. Во время болезни Дари все-таки была надежда, а сейчас — нет. Проклятый Боэтарх снова обошел его.

Сразу после того, как собравшиеся переголосовали и одобрили ядерные удары по Карталонии, Гамилькар Боэтарх вводит данные в коммуникатор. Сейчас он должен послать результаты генералам, чтоб согласовать ядерные удары и выбрать конкретные цели, а значит, связь с внешним миром будет восстановлена, и Эйзер готовится отправить сообщение Леонарду. Если, конечно, еще есть кому отправлять. Даже если Леон жив, то сюда ему не пробиться. А пробейся он, то не факт, что одолеет Боэтарха.

Отправить сообщение получается, вот только ответа нет. Неужели Леона убили? Эйзер глядит на Филина, шевелящего губами и тыкающего пальцем в коммуникатор. Только Ульпиан Магон спокоен, как покойник, вроде бы даже морщины на его лице разгладились.

Видимо, не все генералы под влиянием Боэтарха, потому и нужно голосование — чтоб соблюсти формальности. Кнопок запуска боеголовок четыре, они находятся в разных местах, последняя — под крышкой сбоку трибуны. Ядерные удары — слишком серьезное решение, его не принять и не осуществить единолично.

Рядом с трибуной возникают три голограммы: один боевой генерал с пятого, два с четвертого уровня. Самое время подняться и сказать им, что зал захвачен, и ни в коем случае нельзя допустить ударов. Да, он заплатит за правду жизнью, но что она стоит теперь, когда нет Ариоллы? Ее убийца должен быть отмщен…

Но его опережает Адгербал Филин, вскакивает, развевает рот, но не может вымолвить ни слова. Выходит, Боэтарх не в силах лишить его воли, зато может влиять на действия.

Пока Боэтарх, кося глазом на Филина, объясняет, почему выбрал именно такие цели для ударов, робот-уборщик устраняет следы крови убитого Баальбена Барки, которого вынесли минутой раньше.

— Таким образом мы уничтожим врага, а выживших добьет радиация, и наши заводы не пострадают, — улыбается Боэтарх, Гискон отмечает, что его голос изменился, стал механическим, лишенным интонаций.

Встрепанный краснолицый Филин вскакивает, долго возражает ему, а потом опускается в кресло, хватаясь за сердце — то ли природа его недуга естественна, и он просто разволновался, то ли защита Леона не работает, потому что он погиб.

— Голосуем. Кто за удары в кратчайшие сроки — нажимает зеленую кнопку, кто против — красную, — он обводит собравшихся пристальным взглядом. — Генералы, вам известно, что результаты обязательны к исполнению и обсуждению не подлежат?

— Так точно, — вразнобой отвечают трое пожилых мужчин.

— Отлично, приступаем.

На голографическом табло зеленый столбец растет вчетверо быстрее красного.

…Три. Два… Мир будто ставят на паузу. Черный дым над взорванным флаером напоминает застывшие крылья. За ними — отражающий солнечный свет стальной бок неподвижного флаера. Долю секунды кажется, что я тоже застыл, но поворачиваю голову, отыскивая взглядом Вэру, замершего наизготовку с плазменным ружьем.

Выходит, дело не в реальности, а во мне.

И тут поле зрения заливает чернотой, где проступают белые буквы — огромные и будто бы объемные, словно фигурки на торте.

Ты предотвратил преступление против человечности!

Ты получаешь пятый осколок Сферы познания.

Твои способности и возможности приравниваются к способностям и возможностям сущности высшего порядка!

Жду, когда появится развернутое объяснение, что же я теперь могу, но его нет и, похоже, не будет. Надо что-то делать, как-то вытаскивать нас отсюда, но что?

Сознание по-прежнему цепляется за привычную систему координат, а надо перестраиваться. Посылаю запрос: