Нет уж, бежать хорошо. Мышцы привыкли, и голова отдыхает, можно о чем-то своем подумать. Да и вполне щадящий норматив по бегу у нас сейчас. Еще месяц назад заподозрил бы каверзу какую со стороны командования. Но последнее время упражнениям на выносливость совсем мало времени уделяется. Только если в каких-то неординарных ситуациях, тогда да, все бросаем и побежали.

Ну вот, половина дистанции пройдена. Теперь обогнем овражек, а там чуть дальше уже будет ручей. Главное, не оступиться, пока его по бревну перебегать буду. Потом финишный рывок и бой. А там пан или пропал, как карта ляжет. Да что меня все Яшку Рябого вспомнить тянет-то. Вот привязался, зараза.

Так, о чем уж я? А, про занятия на выносливость. Точно. Вот так нас в начале месяца уже ближе к вечеру всех сдернули с занятий кросс бежать, а вернее, просто круги вокруг казарм нарезать. Сначала ничего не понятно было. А потом, когда к нам присоединились парни с прошлого выпуска (мы их младшими инструкторами в шутку называем), а старшие засели совещаться, стало еще непонятней.

Когда мельком видишь бледное лицо Макея, нюансы мимики которого до этого три месяца очень внимательно изучал, и понимаешь, что ветеран Халхин-Гола, мягко говоря, чем-то сильно обеспокоен, становится как-то немножечко не по себе.

Вообще, ситуация немыслимая: мы бегаем, инструктора группами стоят, спорят, руками машут и тоже ничего не понимают. Люди какие-то постоянно туда-сюда носятся – и пешком, и конно, и даже на автомобилях. Слишком организованно для паники, но достаточно суетливо, чтобы даже мы догадались: неприятности. Причем серьезные неприятности.

Правда, продлилась вся эта суматоха недолго, практически до того момента, как Мэй и Юи на своих квадриках привезли Пласта и Комиссара. Смешно: оказывается, начальство Рашида не Комиссаром, а Клювом кличет. В особых случаях Долбоклювом. Но откуда я это знаю, секрет. К тому времени мы и так бегать перестали. Столпились или, вернее сказать, сконцентрировались у «штаба» и стали ждать. Уж больно нехороший слух пошел про Командира.

Вот странно все-таки: видели мы его меньше, чем любого другого преподавателя, а все как один, не только я, готовы умереть за него, только приказ дай.

И тут Пласт нас как мешком по голове: «По непроверенным данным, Командир арестован». У меня аж ноги подкосились. Белый рядом стоял, так белый весь стал как снег. Да уж, не будем вспоминать, что здесь началось. Но недолго. Начальство объявило субботник, совмещенный с баней и кино. Ну а как? Все равно в тот день нормально никто заниматься не мог.

Под самый вечер до нас довели информацию, что Командира вызвали в Кремль к самому товарищу Сталину. А там начальник авиации генерал-лейтенант Рычагов обвинил Командира чуть ли не в диверсии. Вроде как из-за него полк бомбардировщиков разбился. Но мы в это, разумеется, не поверили. Вот ни настолечко не поверили.

Наши, конечно, без дела не сидели. Барс в Москву вылетел аж из-под Астрахани, Комиссар в Пензу улетел, а Пласт тут остался, на телеграфе и для координации.

Двое суток поступала противоречивая и недостоверная информация. А уж какие слухи гуляли. То Командир генерала Рычагова прямо при товарище Сталине до полусмерти избил, и его специальным самолетом, закованного в кандалы, выслали в Турцию. То его назначили генералом и отправили на Дальний Восток танковой дивизией командовать. То арестовали прямо в Кремле, потому что он оказался то ли японским, то ли польским шпионом.

А потом прилетел Барс, лично. Занятия, само собой, сорвал. Зато вести привез из первых рук от самого товарища Жукова. Оказалось, Командир вместе с помощником начальника Генерального штаба РККА по авиации генерал-лейтенантом товарищем Смушкевичем обвинили главкома ВВС товарища Рычагова в некомпетенции. Но это еще ладно, полбеды.

Потом было разбирательство у товарища Сталина. А там присутствовало практически все руководство страны, ответственное за авиацию. Барс как начал перечислять, какие люди там были. Ох, мамочки! Начиная от наркома Тимошенко и начальника Главного управления противовоздушной обороны генерал-полковника Григория Михайловича Штерна до наркома авиапромышленности Шахурина и самого Георгия Константиновича. Так вот, Командир, отвечая на какую-то реплику Рычагова, и заявил, что нет у Красной армии военно-воздушных сил, а есть самолетики, кое-как разбросанные по аэродромам, а что с ними делать, внятного представления у товарища Рычагова нет.

Тут товарищ Сталин не стерпел и велел нашего Командира на губу посадить. В Кремле! Но… Просидел он там меньше суток. За это время руководство страны и лично товарищ Сталин во всем разобрались. Рычагов и еще чуть ли не с десяток генералов авиации были освобождены от занимаемых должностей и отправлены в распоряжение отдела кадров КА. Товарищ Смушкевич возглавил авиацию Советского Союза, а Командир буквально со дня на день вернется целый и невредимый.

Через два дня, как Барс и обещал, Командир вернулся и сразу огорошил нас новостью, что через недельку-другую нас посетит сам начальник Генерального штаба товарищ Жуков.

Правда, пробыв с нами менее суток и показав, что с ним все в порядке, Командир снова улетел. А мы остались. Комиссар и капитан Живин, наверное, от нервов, вдруг решили, что для приема Георгия Константиновича у нас недостаточно прибрано, и решили чистоту навести. Так что физкультура у нас моментально превратилась в строительные, вернее даже, дорожные работы. Все, что можно, красили, что нельзя, белили, а грязь засыпали – ладно, пытались засыпать – песком.

Когда Пласт все это увидел и схватился за голову, уже было поздно. Мало того что песок проник во все помещения, так он еще и случайным образом окрасил окрестный снег во все оттенки желто-коричневого.

Что потом Ерофей Степанович говорил горе-строителям, курсанты не слышали, но не хвалил уж точно. Капитан Живин после этого разговора от руководства, по сути, был отстранен. Да, наверно, и правильно, как-то не получалось у Живчика командовать. Суетился все чего-то, дергался, даже на курсантов срывался, чего сроду не было. Наверно, доказать себе что-то хотел. Может быть, что на самом деле может Барса заменить. Ай, да бог с ним.

А вон за тем ельником кореец Пак из второго взвода лодыжку подвернул и лыжу сломал. Оказалось, там под снегом одни кочки, и даже инструктора об этом не знали.

Так что под ноги смотреть! Не расслабляться! А то вон как я вчера опростоволосился. Это ж надо! Перепутать вертикальную и горизонтальную наводку у пушки. Смотрю, ствол вниз идет, и продолжаю наяривать. В итоге худший результат во взводе. Срамота! Что тут еще скажешь.

Смотри-ка, следы. Волчьи? Или собака умудрилась сюда забрести? Отец, помнится, учил отличать. У пса след более разлапистый, у волка более узкий. Еще у волка два передних пальца выдвинуты так далеко вперед, что целиком оказываются впереди боковых. Да и цепочка следов не зигзагом, а прямая. Точно волк. А чего он один? Больной? Больной зверь – это плохо, тогда на всякий случай нужно доложить, как добегу.

Жуков постарался сконцентрироваться, но получилось плохо, больно уж много произошло за последнее время событий. И приезд к ним в гости аж самого начальника Генерального штаба был среди них для Ивана, пожалуй, самым малозначительным.

Сказал бы кто такое в прошлом году, опять бы не поверил. Не жизнь, а сказка. И ладно бы дело ограничилось только общей фотографией курсантов с Георгием Константиновичем, что само по себе достойно того, чтобы внукам рассказывать.

А его Командир лично товарищу Жукову представил. «Вот, Георгий Константинович, Иван Жуков. Пока сержант, но парень толковый, смекалистый, хваткий. И главное, поле боя видит». Генерал армии руку простому сержанту крепко пожал, покивал и посмотрел так со значением. Аж сейчас мурашки по спине побежали.

Правда, из его взвода товарищ Жуков и Игорю Белову руку пожал. А как иначе, Белый свой в доску, проверенный кадр. И в Зимнюю, считай, вместе с Командиром воевал. Да и взводный он надежный, как штык от трехлинейки.