Но обычно всё быстро заканчивалось. Вернее, несколько толчков, и Олег кончал. Я это понимала по характерному стону и паре судорожных дёрганий его ног. Он выдыхал: «Спи, маленькая, спи. Мне хорошо». И быстро проваливался в сон. А мне?

А в те редкие ночи, когда у меня горело между ног и тянуло грудь после близости с мужем, я долго лежала и не могла заснуть, ждала, когда успокоится тело. Наверное, это и были мои редкие оргазмы?

Хотя Света настаивала, что, если у меня будет оргазм, я точно пойму. А я думаю, что это именно они и были. Блогеры-сексологи часто говорят, что у всех женщин оргазмы разные. У кого-то они такие — тихие и спокойные. Как у меня.

А как кричала та шлюшка в туалете… У меня такого никогда не было. Она же претворялась, имитировала? Да? Все эти порно — там просто актрисы, которые стонут на камеру потому, что им платят. Так же фальшиво стонут, как и Олегова любовница.

А как она делает так, что у неё мокро между ног? Может, просто сама плюёт себе на руку, когда никто не видит? Или это со мной что-то не так? Я и, правда, фригидная? Мужчине со мной плохо в постели? И те мои оргазмы, может, и вовсе не оргазмы были?

Олег никогда со мной не обсуждал нашу постельную жизнь. Зато, похоже, он обсуждает её с кучей другого народа. С любовницей, а сейчас с этим странным мужиком. Прямо вслух, и у меня на глазах.

От мыслей, воспоминаний и наглости мужа меня бросает то в жар, то в холод и слегка потряхивает изнутри. Потому что злобный червячок, шевельнувшийся из-за приказа мужика, и принимается расти в размерах, заполняя изнутри, вытесняет стыд.

Если Олегу не стыдно, то почему должна стесняться я? Опускаю руки, повыше задираю подбородок.

Аркадий Петрович теперь одобрительно тянет:

— С характером, барышня. Может, и выйдет толк.

Снова пристально рассматривает, кивает своим мыслям. Потом спохватывается, смотрит на часы.

— Засиделся я тут с вами, молодые люди, — потом задаёт вопрос мне:

— Лера? Правильно?

Настороженно киваю.

— Как будете расплачиваться?

— Что? Я? — моргаю, фотографии в руках начинают жечься. — За что расплачиваться?

Анатолий Петрович смотрит на меня, как на несмышлёного ребёнка, с лёгким умилением и принимается перечислять:

— Вторжение на частную территорию без разрешения, камеры вас зафиксировали, сами видите, это — раз, — делает паузу, как будто этого достаточно для того, чтобы разговаривать со мной в этой странной манере и требовать от меня непонятных вещей.

Видит, что я не прониклась, продолжает:

— Порча имущества клуба — это два, — снова смотрит.

— Какого имущества? — не понимаю, меня скорее волнует вмятина на машине, но до неё пока не дошло.

— Ну, как же, барышня. А унитаз итальянский, подвесной, встроенный, премиум класс, фарфор? Триста штук, как минимум. И то, по оптовой цене.

— Унитаз? — слов нет.

Это он про тот унитаз, который Олег разбил, трахаясь с любовницей? Перевожу растерянный взгляд на мужа. А злость продолжает копиться внутри.

Как же так? Это Олег мне изменял. Это мой муж меня предал. Это он разбил, чёртов унитаз костлявой задницей своей любовницы. Дорогой унитаз.

Но всё, что получается сказать лишь:

— Олег?

Муж собирается повесить на меня не только кредит, но ещё и долбанный унитаз? За триста штук? Так бывает?

Муж пожимает плечами:

— Камеры, Лера. Там в клубе везде камеры.

— Но я же видела, в туалете не было камер.

Разговор сворачивает в странное русло. Почему я должна оправдываться?

Муж добивает:

— Камеры сняли, как ты заходишь в туалет. А кроме тебя, в туалете было ещё двое: я и Виола. Это ты нас толкнула, и поэтому разбился унитаз. Виола подтвердит, если понадобится.

В этом я даже не сомневаюсь.

— Так что, твои слова — против наших, — он усмехается, — вот, ещё и унитаз тебе оплачивать.

Ну, всё. Я разозлилась.

— Урод, — впервые в жизни обзываюсь на мужа вслух, чуть язык не прикусила.

Но внутри как будто что-то освобождается, дышать становится капельку легче. Швыряю стопку фотографий Анатолию Петровичу. Снимки рассыпаются веером, падают на пол, один приземляется на колени владельцу клуба.

Он как будто не замечает моей истерики, сосредоточенно морщит нос, разглядывая фотографию, упавшую ему на колени.

— Я всё верну, — выплёвываю в снобское лицо пожилого владельца.

Я не буду унижаться перед Олегом, выпрашивать у него подачки. Я справлюсь. Лишь бы уйти от него и никогда больше не видеть. Забыть, как кошмарный сон, вычеркнуть, представить, что его никогда не существовало в моей жизни.

Анатолий Петрович отрывается от разглядывания снимка и разворачивает его ко мне.

На фотографии вмятина на серебристом капоте.

— Унитаз — не самое дорогое, за что вам предстоит расплатиться со мной, — встряхивает снимок, привлекая к нему внимание. Хотя, я уже и так заворожено пялюсь на злосчастный клочок бумаги, не в силах смотреть куда-либо ещё.

Судорожно соображаю.

— Разве, это ваша машина?

— Нет, не моя.

Выдыхаю с облегчением. Не его, и пусть тогда отваливает. Те амбалы с такой охраной, подъехавшей на трёх джипах, если бы хотели, уже разыскали бы меня. Значит, есть надежда, что пронесло…

— А клуб мой, — припечатывает Анатолий Петрович. — И машина повреждена на территории перед клубом, а значит, и расходы пришлось возмещать нашему заведению. Деловая репутация, знаете ли. Мы несём полную ответственность за имущество своих посетителей.

Он переворачивает фотографию картинкой к себе, чуть отодвигает вперёд, щурится, рассматривая как будто ему нужны очки.

— Коллекционная модель. Таких всего четыре в мире. Это вам не игрушки в песочнице, Лерочка. Стоимость ремонта вмятины, обошлась в шестьдесят восемь тысяч долларов.

Даже не рублей? А какой сейчас курс доллара к рублю? Капец! Там однозначно миллионы. Внутри всё обрывается.

Анатолий Петрович переводит взгляд на меня:

— Могу предложить поработать танцовщицей в нашем клубе. Ваш муж в красках расписывал ваши таланты. Грамоты показывал за первые места по бальным танцам. Тело, вам, конечно, надо бы привести в порядок. Но то, что я увидел, меня уже порадовало. Ну не расстраивайтесь так, Лерочка. Понимаю… Вас пугает сумма, но в нашем клубе есть дополнительные услуги для клиентов. Вы можете заработать за одну ночь от ста пятидесяти до трёхсот тысяч рублей. Всё зависит от количества партнёров. И да, конечно же, всё это происходит по обоюдному согласию.

— Я — не проститутка!

— Ну, зачем же так грубо. Это — тоже профессия, как и многие другие. Для вас может стать временным подспорьем, — пауза. — Или не временным, — ещё пауза, в страшных глазах разгорается жадный азарт, как будто смотрит на меня, а сам подсчитывает прибыль.

— Я и так проявляю лояльность и иду вам навстречу — предлагая отработать. Вам светит статья сто шестьдесят седьмая Уголовного кодекса с лишением свободы на срок до двух лет, поскольку такие деньги, не заработать честным путём в короткий срок.

Стою, разглядываю грязное пятно на полу. На этих двоих смотреть не хочу. Меня всю трясёт.

— Я повторю. Дополнительное оказание услуг — дело добровольное. Танцовщицы у нас тоже неплохо зарабатывают. Просто будет дольше, — продолжает свою речь Анатолий Петрович, на его лице расплывается фальшивая доброжелательность.

— Стриптизёршей, предлагаете стать? — сжимаю плотнее челюсть.

— Ну-ну, что вы так переживаете? — он изображает искреннее удивление, с примесью сочувствия, отчего мужчина кажется только страшнее. — Потанцуете. Ну, да, пораздеваетесь. Вы привыкнете. Все быстро втягиваются. Как только пойдут первые денежки, так и стеснение пройдёт. Ещё и азарт появится — заработать побольше, чтоб не только мне долг выплачивать, но и себе икорки к хлебушку прикупить.

Взгляд Анатолия Петровича становится мягкий, он по-отечески успокаивает, говорит ещё какие-то странные вещи. Что за бред?