– Я тебя найду, – прошептал Лоренц, толком не поняв, к кому он обращается – к мужчине, зажёгшему костёр, или к потерявшемуся Фролу. Медленно покачиваясь, он наконец поднялся на ноги и развернулся обратно, к склону и муравейнику. Ножа ведь так и не нашли, вдруг подумалось ему; и, хоть Марта и предположила, что южанин может быть не связан с Олафом, хотелось всё-таки расставить все точки в их судьбе. Ты потерял столько времени, пытался образумить себя Лоренц; так долго сюда шёл, а мальчишка сейчас может быть где угодно. Но так близко уже маячил муравейник со старым, потемневшим уже пятном крови вокруг. Он вдруг понял, в чём были руки у Марты сегодня утром. Почувствовав резко прилив слабости, Лоренц рухнул на землю, глубоко кашляя, пытаясь справиться с наступившей тошнотой. И уткнулся взглядом в такие знакомые уже глубокие следы от каблуков.

Это ведь не просто так, сказал он сегодня Марте. И тот человек, и удар, и гора со звездой, и расшитая рубаха с ремнями сандалий… он зажал рот ладонью. Щёки были мокрыми от пота, в глазах потемнело. Фратейцы ведь не носят сапог.

Кое-как вытерев грязными руками мокрый лоб, Лоренц поднялся и шатающейся походкой побрёл к склону. Теперь всё складывалось. Теперь всё было понятно. Олаф с южанином упали вместе после удара костылём. Он пытался ползти за врагом, чтоб добить его хотя бы по ногам, но третий человек выбил его меч и ударил ножом в спину. Этот третий – здешний. И он всё ещё рядом с Терновкой.

– Эй, монах, – окликнул Лоренц послушника с метлой. – Не видел, кто уходил в овраг?

– Почём знать, – рассеянно ответил тот, продолжая подметать дорожку.

– Ты как со мной разговариваешь! – вскипел юноша и дёрнул его за рясу. – Не посмотрю, что в храме служишь, выпорю, как собаку! Отвечай, видел кого или нет?! Там костёр горел! Кто зажёг?!

Монах сжался и, оробев, опустил взгляд.

– Не видал никого, Ваше Сиятельство, – пробормотал он. – А что до оврага, так туда много путей, не только у нас.

– То-то же… – прошипел Лоренц, отпустив наконец чужую одежду. Сначала этот караульный с поросями, теперь монах ни во что его не ставит! Запоздало сообразив, что центральная дорога по деревне не очищена, а стража должна всё ещё осматривать дома, он свернул на улочку поменьше. Здесь было куда тише – люди почти не сновали, один одинокий тщедушный солдатик вяло осматривал какую-то хозяйскую постройку. Следы нашествия свиней здесь тоже были видны, но эта дорога пострадала куда меньше. Впереди виднелся большой светлый дом с огромной пристройкой, из которой валил густой дым и раздавались звуки молота. Кузня, куда Лоренц так и не дошёл два дня назад… пальцы сжались на кусках подковы.

– Здесь хозяин? – крикнул он, подойдя к двери в дом. Раздались шаги, задвижка отодвинулась, и он увидел постаревшую женщину с убранными волосами.

– Доброго дня вам, господин, – негромко приветствовала она и поклонилась. – Симон-то в кузне, позову сейчас. Или, может, я чем помогу?

Лоренц покачал головой. Женщина вздохнула и ударила несколько раз в стену.

– Тебя хотят, милый, беги сюда! – крикнула она. – Сейчас, сейчас он подойдёт, – она принялась успокаивать Лоренца, – вы не обессудьте, занятой он человек, подойдёт, поможет, конечно…

– Посторонитесь, – с улицы в дом протиснулся огромный мужик в кожаном фартуке и массивных перчатках. – Брр, ну и холод же! Налей, что ли, чего, чтоб согреться. Чем вам обязан? – с любопытством оглянулся он на Сиятельство. – Юлек всё обещался, что вы зайдёте, но так и не дождались.

Лоренц молча протянул ему находки. Как хотелось ему сейчас спросить про Мерфос, Аннет, вспоминала ли она его, как её отец отозвался! Но слова не лезли в глотку. Такая знакомая кирпичная кладка стены, такие родные кожаные перчатки…

– Где нашли? – Симон покрутил в руках чашу. – Это, похоже, металл лили. Куски инструмента, чтоб проще греть. А это тигель – в нём как раз и плавят.

– Я видел костёр, – слабым голосом отозвался Лоренц. – В овраге за храмом. Не видел, чьё.

– Чаша крошечная, – задумчиво продолжил кузнец. – Похоже, что-то маленькое лили. Печать, монеты, браслет. Паршиво дело. Надобно будет Его Благородию сказать и на рынке объявить, чтоб проверяли, чем платят.

– Вот как… – задумчиво протянул Сиятельство. – Благодарю. Я передам старосте.

– Уже староста, – плюнул Симон. – Не успела мамка его упокоиться, как уже в должность вступил… только и ждал ведь, пока та помрёт. Ничего, не долго ему над нами стоять. Но вы ж не по этому поводу пришли, Ваше Сиятельство? – он подмигнул и потёр руки.

Лоренц закрыл глаза. Так он обо всём знает.

– Я слышал, что у вас останавливался Фран, городской кузнец. Он не передавал чего из Мерфоса?

– Он – нет, – улыбнулся Симон, – а девка его передала. Эй, Жана, возьми с комода свёрток, передай господину.

Юноша принял подарок дрожащими пальцами, и вдруг подумал, что сейчас куда больше был бы рад весточке от Катарины, чтоб она сказала, что с ней всё хорошо. Или письму от Анны-Марии, где поведали бы о настроениях в семье. Тонкий свёрнутый в узел платок, казалось, жёг его кожу.

– Спасибо… спасибо, – прошептал он, сжав ткань в руке. Внутри неё что-то смялось. – Я… пойду, поговорю с Его Благородием.

– Поговорите, – кузнец расплылся в улыбке. – Хороша шельма, а? Если б не Жана, то и сам бы не против. Понимаю молодое сердце.

Лоренц вздрогнул. Всё ведь было не так просто…

– Мы, верно, встретимся ещё, – отозвался он, отведя взгляд, – так что не прощаюсь. Не видели ли кого подозрительного в деревне в последние дни?

Симон задумался. Супруга подала ему чашку, от которой поднимался пахнущий смородиной пар.

– Не припомню, Ваше Сиятельство. Чужих у нас всегда полно из-за знахарского дома. Их разве всех упомнишь! Да и ко мне ходят люди одни и те же – конюший, пахари, мясник, редко кто другой зайдёт за товаром. Нет, не видал.

– Спасибо, – в который раз уже поблагодарил его Лоренц. На душе было тоскливо. Он так откладывал беседу с кузнецом, а он так и не смог сказать ничего полезного. Выйдя во двор, он решился-таки развернуть платок. В углу его были вышиты сине-зелёные полосы и вепрь. Так это вещи Катарины!

– Как же она благородна, – прошептал Лоренц, крутя в руках платок, – что готова была принести её послание… – внутри оказалась записка с изящным женским почерком. «Мы в добром здравии», писала жена, «батюшка ваш ещё жив, а наследник уже вовсю толкается; брат ваш названный ведёт себя скромно и почтительно». Хвала Всесветному! Какие же это были славные новости. «Ждём всей семьёю Вашего приезда». Так хотелось успеть вернуться, пока отец его ещё ждёт. Лоренц перевернул записку – на обратной стороне были неуверенно выведены кривые буквы дрожащей неумелой рукой. «Возвращайся живой». Я вернусь. Он коснулся губами неровных букв. Обязательно вернусь.

– Господин, по этой улице всё проверено! – тот тонкий солдатик вышел из последнего дома. – Куда прикажете двинуться?

– Идите в необжитые места, – велел Сиятельство. – Погоревшие дома, закрытые улицы на окраине. Чтоб все закоулки были осмотрены!

Караульный поклонился и отправился вниз по улице, зазывая своих. Надежды у Лоренца оставалось всё меньше. Конечно, Фрол мог запрятаться в склепе, или и вовсе выйти за ограду в поисках спокойного места. Но каждый раз, когда юноша воображал себе, как он находит мальчугана, перед глазами упорно вставал слепец с разрисованным лицом и мёртвый южанин с объеденным носом. Человек, на которого можно подать жалобу только за фальшивомонетничество, кажется, имеет отношение к смерти Олафа. Быть может, рассказать о нём не только Юлеку, но и все караульным?..

Староста был во дворе управы. Он уже переоделся и в полный голос отчитывал бедную усталую Анешку.

– Я тебе что говорил, а? Пошто сама не подняла? Вишь, теперь сколько всего придётся стирать! Я добрых полдня потратил, чтоб найти, а ты и бровью не пошевелила!

– Извините, Ваше Благородие, – слабым голосом отвечала она. – Я, право, не заметила, что задела.