Он резко опустил полупрозрачную штору, и в кабинете поселился мягкий полумрак. Иван Александрович облегченно вздохнул и откинулся в рабочем кресле. Потом наклонился, взял из ящичка сигарету и закурил. Дымок теплыми струйками пополз по щекам.

«Несчастный случай? Исключено. После несчастного случая попадают либо в морг, либо в больницу, либо в милицию и… иногда еще домой. Ни в одно из этих мест Андрей Петрович не попал. А остаться лежать просто так на панели, если тебя сбил автомобиль или упал кирпич на голову, – невозможно. Тут же подберут, позовут милиционера… Не из сердобольности, скорее, из любопытства, но позовут. Люди очень любопытны, и это сильно помогает в работе…» – так думал Иван Александрович.

«Ну, а если его убили? Какая-нибудь шпана, а потом труп спрятали. Куда? Да в любой люк канализации. Надо, чтобы люк оказался рядом. Потом тащить на глазах у всех… Да и люк без ломика, или топора, или двух ломиков – никак не откроешь. Нет, вряд ли попал его помощник в канализацию. Впрочем, все люки на его пути через час проверят…». А потом не мог допустить Иван Александрович, чтобы так просто, как овцу, могли укокошить его помощника. И оружие у него всегда с собой. Нет, это невероятно.

Сам сбежал? Но куда и зачем? Или были враги?

«Или, – тут Иван Александрович неожиданно вспотел от очень неприятной мысли. – Или какое-нибудь темное место в биографии? Но ведь вроде все тысячу

раз проверено…». И тут ему показалось, что в кабинете потемнело, так сумрачно стало на душе у Ивана Александровича от этой мысли.

«А что, если недоглядели? И скрыл пропавший кусочек своей жизни? Тогда и мог он исчезнуть. Вернее, его могли попросту убрать. За что?»

«А, черт!» – он поднял трубку.

– Иван Александрович, – спросила трубка голосом его начальника. – Мне тут позвонили сверху… – трубка многозначительно помолчала. – Ваши сотрудники пытались проникнуть на киностудию. Вы что, забыли, что туда запрещено просто так вот вламываться? – начальственные басовитые нотки катались, как желваки под кожей. – У них сейчас перестройка, и чтобы больше этого не было.

Позвоните мне сначала. Что их туда понесло?

– Катафалк хотели найти.

– Какой еще, к дьяволу, катафалк?

– Со студии катафалк, очень странно себя вел.

Тут трубка, кажется, захлебнулась от возмущения и, прорычав нечленораздельное ругательство, отрывисто клацнула. И тут же коротко запело в ней: пип, пип, пип… занят, занят, занят…

– Ой, Иван Александрович, что же это у вас так темно? – пропело воркующее, грудное контральто секретарши.

Иван Александрович не спеша опустил трубку и поглядел на пышную яркую блондинку перед ним. «Очень аппетитна, или, как теперь говорят: сексапильна», – подумал он, и где-то внизу спины заныло сладко.

– Что у вас?

Блондинка ловко обогнула крутым бедром стол и, встав с ним рядом, положила на стол ворох папок с надписью: «ДЕЛО».

«…И запах от нее, как от спелого яблока… Какая она вся чистая, вымытая и хрустящая. Понимаю садистов, – думал про себя шеф, – так и хочется такой сделать больно…».

Блондинка на мгновение прижалась бедром. Он не выдержал и, обняв ее рукой, потянул к себе. Она, казалось, только этого и ждала:

– Ой, Иван Александрович, пустите, что вы делаете? Вдруг кто зайдет, – горячо зашептала она и тут же на глазах стала таять, прижимаясь к его руке.

Зазвонил телефон.

Блондинка, как толстая рыжая кошка, фыркнув, отскочила и, крутнув хвостом, сгинула…

«Ну вот, сколько ни сдерживался, а все равно начал свою секретаршу обнимать. Почему у нее нет мужа?» – подумал он и снял трубку. Ох, как стукнуло сердце.

– Алло, дядя Ваня, это я. Вы заняты, наверно…

Аннушка. Вот отчего так сладко ныла спина. Образ рыжей яркой блондинки тут же потускнел, увял, и превратилась она в обыкновенную толстую дамочку сомнительной репутации…

– Аннушка, – так звучит грудной, ласковый рык влюбленного тигра, – Аннушка…

А она щебетала, и нежный ласковый голосок, казалось, саму мертвую пластмассу и сталь живил и делал теплее…

– …Ну пока. Не буду мешать вам. Не задерживайтесь…

Он медленно опустил трубку. И почувствовал на этот раз сладкую дрожь, даже боль в сердце. «Господи, старый идиот, неужели ты влюбился?!»

Рывком вскочил Иван Александрович с кресла и, подбежав к окну, рванул шторы.

Но, как об этом написал бы романист, «ликующий солнечный день не ворвался в кабинет». Непонятно и скоро погода переменилась. Быстро разбухая, раздирая в клочья края, неслись тучи. День стал серым и неуютным. И рядом с радостью и болью опять возникла тревога в душе у Ивана Александровича.

А в самом деле, куда же пропал его помощник?

* * *

Эта же мысль почему-то хватала за душу и Василия Петровича. И он ощущал сильную тревогу. «Неспроста, неспроста сгинул Андрей», – шептал голос внутри. По совести говоря, сам Василий Петрович не очень огорчался. В сущности, жизнь полна превратностей и перемен. А для него это исчезновение было бы переменой к лучшему.

Он гнал, конечно, эту мысль, как человек порядочный, который на костях коллеги себе карьеру не делает. Но… что греха таить, мысль была справедливая: лучше будет для него, если не найдут Андрея. Именно поэтому еще так тревожно было у него на сердце, и так яростно он делал все, чтобы найти Андрея Петровича. Чиста должна быть совесть, когда чужое несчастье в руку…

Вот место, где они расстались вчера. Рядом с Василием Петровичем гибко крутилась длинномордая, огромная ищейка с волчьим взглядом. Невысокого роста и непримечательной наружности человек держал ее на поводке и спокойно ждал приказаний.

– Здесь мы расстались, – сказал Василий Петрович. «Возьмет или не возьмет след?»

Человек сунул собаку носом в захваченные вещи Андрея Петровича. Шумно вдохнув его запах, собака закрутилась упруго и… взяла, повизгивая, потянула вперед, тычась носом в асфальт. «Хорошая собака», – почему-то с тоской и смутной злостью подумал Василий Петрович. Он недолюбливал ищеек вообще, а эту как-то сразу невзлюбил.

Они прошли метров сто, повернули круто направо, и тут еще шагов через пятьдесят собака остановилась и стала крутиться на одном месте повизгивая…

– Не идет дальше, – сказал человек, – либо след тут обрывается, либо затерт…

Ищейка гибко металась.

«Дальше через квартал снова поворот, а там метро. Там некуда исчезать», – так думал Василий Петрович, теперь уже просто с ненавистью глядя на елозившую псину.

– Спасибо, – сказал он вслух.

Человек пожал плечами.

– Наверно, в машину сел, – сказал он и, слегка потянув поводок, негромко скомандовал: – Пошли, Стикс.

И они двинулись назад к автомобилю.

Василий Петрович оглядывал дома вокруг. В ближайшем окне мелькнуло и пропало чье-то лицо. А через минуту на улицу выползла старуха и, опасливо косясь на него, остановилась поодаль.

– Что, бабушка, интересно? – задушевно спросил Василий Петрович.

– Да, гляжу с собакой, украли чего или так? – охотно отозвалась старуха и, не в силах сдержать горевшее в ней пламя любопытства, подошла.

Ее глаза лихорадочно косили сразу во все стороны, и всем своим существом она жила в этот момент, потому что чувствовала какую-то жуткую тайну, вот здесь, прямо перед ее окном.

– Ты, бабушка, вчера вечером дома была? – снова ласково спросил Василий Петрович.

– Была, была, – закивала та, а глаза так и горели, дух захватывало.

– Часов в шесть-семь?

– Точно была, я еще с Дуськой, соседкой разговаривала, а та как подхватится… «Ох, – говорит, – уже скоро семь», – и побежала…

– А не видела ли ты, бабуся, машины тут какой? – совсем ласково спросил Василий Петрович.

– Машины? – переспросила старуха. – Машины не видела, а катафалк тут стоял, автобус похоронный. Мы еще удивлялись с Дуськой, чего он стоит. Вроде все, слава Богу, живы еще, – старуха хихикнула.

– Куда он делся потом? – перебил он ее.