Сидел на иве ворон Сидел на иве ворон И перьями сверкал, А пахарь шел за плугом И громко распевал: «Свежа, как розовый бутон, Молочница моя, Я по уши в нее влюблен, А де́вица — в меня!» Так пел крестьянин на ходу, Ведя по пашне борозду. «Не нужно мне палат златых, Богатства в сундуках, Люблю молочницу мою С румянцем на щеках. Когда она доить коров Шагает по росе, Она, как Феба, хороша В простой своей красе!» Так пахарь пел, и все вокруг Звенело песней — лес и луг. «Моя любовь резва, юна, Жизнь за нее отдам, В холщовом платьице она Не хуже модных дам. Нежна, как лилия в лугу, Как в гнездышке птенец…» Встряхнулся ворон на суку И каркнул: — Молодец! Так пахарь на ходу слагал Свой деревенский мадригал. Наш ворон тоже был влюблен И, чувствами объят, Старался тоже сверху он Прокаркать что-то в лад. А пахарь шел и глотку драл, И нажимал на плуг, И громким эхом отвечал Ему весь мир вокруг: «Люблю молочницу мою И во всю мочь ее пою!» Школьники после уроков Ты слышишь вопль? То стайка дикарей, Смеясь и окликаясь на ходу, Из школьных вырывается дверей, Чтоб на лугу устроить чехарду — Или, обувку сбросив поскорей, Пугать лягушек в илистом пруду И головастиков таскать. Взгляни, Как их ласкает золотым лучом Закатный час, — как счастливы в тени Два друга, на траве к плечу плечом Читающие книжицу одну, Пока не убегут ловить стрекоз… Мальчишки! Улыбнусь вам и вздохну: Вот радость без раскаянья и слез! * * * Взгляну ли в былое — смутны эти дали, Вперед погляжу — там тревога и страх: Судьба, что ни день, умножает печали, Заботы растут у меня на глазах. Увы, не вкусил я от радостей полных, Лишь тень мне досталась удачи земной, Я — лодка на грозно бушующих волнах, Скорее бы риф, что покончит со мной. Как в тучах холодных короткая просинь, Весна ускользнула, и лето вослед, Одна мне надежда — на мягкую осень; Но дни все короче, все пасмурней свет. И сыплются листья сухие на крышу С дерев, где уже не поют соловьи; И близкое веянье смерти я слышу, Что так же рассыплет печали мои. Я под ивой лежал
Я под ивой лежал средь щекочущих трав И, подобно бездельнику, хлыстик сломав, Я хлестал-отгонял надоедливых мух; Я под ивой лежал одинокий, как дух, Я болел, но не чувствовал боли-любви — Лишь любви-красоты лихорадку в крови. От несносного шума толкучки людской Я сбежал в эту тишь, в дремоту и покой, Где во мраке зеленом таится цветок Вдалеке от коровьих и девичьих ног, Где лишь тени скользят и мелькает пчела: Тут себя схороню и истлею дотла. Слишком долго смотрел я в чарующий взор, Но молчал и не мог завести разговор; Мой язык онемел — что сказать я могу? Так мы с ней разошлись на зеленом лугу. Обернулся, да поздно — она далека; Говори же со мною, родная тоска. Видение Я к небесам утратил пыл, От похотей земных устал, Я сон прекрасный возлюбил — И Ад против меня восстал. Ценой утраченных отрад Стяжал я вдохновенья дар И, радости бессмертной бард, Возжег в душе небесный жар. Любимую я потерял, В ней было все мое добро; Но я у солнца луч украл И превратил его в перо. Я жизнь и славу пережил, Преодолел земную глушь И дух свой вольный приобщил К бессмертному созвездью душ. Приглашение в вечность Пойдешь ли, милая, со мной — о девушка, пойдешь ли ты в туман и холод ледяной, в ущелья мглы и темноты — туда, где не видать ни зги, где в никуда ведут шаги и ни звезды во мгле ночной, — пойдешь ли, милая, со мной? Где вал восстанет выше скал, и в прах осядет горный кряж, и превратится пик в провал, и мир исчезнет, как мираж, — не испугаешься ли тьмы, где будем мы — уже не мы, где нет ни рук, ни губ, ни глаз, где братья не узнают нас? Пойдешь ли, милая, со мной в ту смерть, несходную с земной, где станем вместе ты и я жить без имен и бытия — жить вечно — и ничем не быть, лишь зыбкими тенями плыть в пустой бездонности небес — другим теням наперерез? |
