Вспомнился еще анекдот про Резерфорда. Он однажды зашел в свою лабораторию поздно вечером и застал там работающего аспиранта. «Вы еще на работе?» — «Я всегда работаю до поздней ночи» (Ожидая, что его похвалят). — «А что же вы делаете днем?» — «Днем я тоже работаю». — «А когда же вы думаете?»
На карантине времени для «думания» достаточно. Даже слишком много, как у сидельца в тюрьме. И поскольку времена такие, что кроме вируса, хватает всякой «злобы дня» и порой кажется, что деваться от нее некуда, — прогуляться в другой век, например, в шестнадцатый, бывает полезно для здоровья. Заодно посмотреть, как там, — и сравнить.
Жизнь открывается снова — на тыща пятьсот
девяносто третьем годе.
Сэр Уолтер Роли
пишет из Тауэра отчаянное письмо
«От Океана к Цинтии». С воли
доходят верные слухи, что сэру — секир башка,
какие бы он ни примеривал роли,
от пастушка
до Леандра, потерявшего берег из виду…
В то же время,
но в другом заведении,
Томасу Киду
очень и очень не советуют
выгораживать своего дружка.
И косясь на железки, испуганный драмодел
закладывает другого, а именно Христофора
Марло (тоже драмодела), который
не столько сам по себе
интересует Секретный Отдел,
сколько то, что имеет он показать
об атеизме сказанного Уолтера Роли
и его гнусном влиянии на умы.
Той порой Марло прячется от чумы
в доме Томаса Вальсингама (вот именно!)
в Кенте.
Что он там сочиняет в последний раз,
неизвестно, но выходит ему приказ
прибыть в Лондон,
где ударом кинжала в глаз
он убит.
Потужив о двойном агенте
лорда Берли и Феба,
друзья дописывают последний акт
«Дидоны» и историю о Леандре.
Чума то уходит, то возвращается как
придурковатый слуга, и театры
то открываются,
то закрываются на неопределенный срок,
и Шекспир,
рано утром поскользнувшись на льду,
едва не разбивает голову,
которой пока невдомек,
какими словами горбун соблазнит вдову,
но он знает, что такие слова должны найтись,
и он находит их —
в тот самый миг,
как летящий с Ламанша
незримый бриз
оживляет, как куклу,
уснувший бриг.
В тот раз Рэли просидел в Тауэре всего лишь несколько месяцев и был освобожден, но не благодаря своим стихам и петициям, а потому что без него было трудно обойтись в государственных и морских делах.
Но в 1603 году королева Елизавета умерла. На трон взошел Яков I, шотландский племянник, новая метла, которая, как известно, чисто метет. Одним из первых, кого она замела, был сэр Уолтер Рэли. Нашлось достаточно завистников и врагов, в том числе и в Тайном совете, чтобы бросить его в Тауэр, обвинить в государственной измене (а то в чем же!) и приговорить к смерти. Под знаком этого приговора, не отмененного, но как бы отложенного на неопределенный срок, он и прожил в Тауэре более десяти лет.
Здесь он занимался, ставил химические опыты, составлял лекарства из трав, писал свою фундаментальную «Историю мира», преподавал принцу Генри науки. Государственный преступник учил наследника трона — ситуация пикантная! — но, видимо, не так много было в Англии голов такого класса, как у Рэли. Более того, когда в 1612 году за принцессу Елизавету посватался какой-то не то испанский, не то итальянский принц, именно к Рэли обратились за советом, выгоден ли Англии этот брак. И тюремный сиделец, десять лет, как говорится, света Божьего не видевший, сочинил целый трактат, в котором исчислял всех родовитых женихов в Европе и все родственные связи между царствующими домами — и после исчерпывающего геополитического анализа приходил к выводу, что брак с этим принцем невыгоден, а лучше всего было бы выдать девушку за немецкого (протестантского) князя Фридриха, пфальцграфа Палатинского.
Самое смешное, что арестанта послушались: послали послов, сговорились и выдали принцессу за Фридриха! Свадьбу праздновали пышно, эпиталаму для новобрачных сочинял сам преподобный доктор Джон Донн, поэт и проповедник. Под шумок, видимо, отравили принца Генри — ну с чего бы восемнадцатилетний абсолютно здоровый парень вдруг умер на свадьбе собственной сестры? Вся английская история могла пойти по другому, если бы умница Генри, ученик Уолтера Рэли, наследовал трон. Но Генри умер, и трон в конце концов занял слабовольный Карл, разваливший королевство и кончивший свои дни на эшафоте.
Принц Генри умер, и за жизнь Уолтера Рэли никто бы теперь не дал ломаного гроша, тем более что его казни по-прежнему добивалась Испания, с которой Яков стремился ладить. Он сделал последнее отчаянное усилие вырваться из смертельных пут: соблазнил-таки короля золотом Эльдорадо, добился второй экспедиции в Гвиану и отплыл добывать сокровища для английской короны. Но из этого предприятия ничего не вышло, и по возвращении в Лондон в 1618 году Рэли отрубили голову: даже и судить не стали, а просто припомнили, что казни, к которой его когда-то приговорили, никто, собственно говоря, не отменял.
Последним стихотворением Уолтера Рэли считается «Странствие» (с подзаголовком: «Написано, как полагают, кающимся на пороге смерти»), в котором последний путь человека представляется паломничеством на небеса, в край бессмертия. Начинается оно с уже знакомого нам образа «ракушки на шляпе»:
Возьму я крепкий Посох рвенья,
Ракушку странника возьму,
Баклагу, полную спасенья,
И чистой радости Суму;
Как подобает пилигриму,
Другого скарба я не иму.
Ракушка девятая. Уолтер Рэли
(Продолжение)
Когда я рассказал историю Уолтера Рэли своему одиннадцатилетнему другу Арсению и дошел до казни, он воскликнул:
— Фу, какое варварство! К чему такие ужасы: палач, топор, плаха?
И он напомнил мне, как воспитатель из старой комедии укорял детишек: «Представьте, как огорчатся родители, когда узнают о вашем плохом поведении. А ваша бабушка? Вы ее просто убьете!»
— Вот так бы и король Яков, — говорил мне остроумный мальчик Арсений. — Лучше бы он убил Уолтера Рэли своим плохим поведением.
Однако все это было — и топор, и плаха. Рассказывают, что перед казнью Рэли выкурил трубочку. Ведь это именно он ввел в Англии моду курить табак. А набожный король Яков был ярым врагом этой моды, написавшим даже памфлет против табака.
Сэру Уолтеру Рэли приписывают и следующие иронические строфы:
