Я тосковал, терпел и уповал, Вокруг нее, как дурень, танцевал, И был готов служить ей, как вассал, In aeternum. Я ждал, мой преданный, покорный взор Смягчит гордячки строгий приговор И завоюет мне ее фавор In aeternum. Увы, я понял, что труды не впрок, Что лейкой поливаю я песок; Ей даже слово это невдомек — In aeternum. Что ж! из груди навеки вырву я То, что мне грызло душу, как змея. Пусть там покоится печаль моя In aeternum. Влюбленный рассказывает, как безнадежно он покинут теми, кто прежде дарил ему отраду Они меня обходят стороной — Те, что, бывало, робкими шагами Ко мне прокрадывались в час ночной, Чтоб теплыми, дрожащими губами Брать хлеб из рук моих, — клянусь богами, Они меня дичатся и бегут, Как лань бежит стремглав от ловчих пут. Хвала фортуне, были времена Иные: помню, после маскарада, Еще от танцев разгорячена, Под шорох с плеч скользнувшего наряда Она ко мне прильнула, как дриада, И так, целуя тыщу раз подряд, Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?» То было наяву, а не во сне! Но все переменилось ей в угоду: Забвенье целиком досталось мне; Себе она оставила свободу Да ту забывчивость, что входит в моду. Так мило разочлась со мной она; Надеюсь, что воздастся ей сполна. Сонет из тюрьмы Эй, вы, кому удача ворожит, Кого любовь балует, награждая, Вставайте, хватит праздновать лентяя, Проспать веселый праздник мая — стыд! Забудьте несчастливца, что лежит На жесткой койке, в памяти листая Все огорченья и обиды мая, Что год за годом жизнь ему дарит. Недаром поговорка говорит: Рожденный в мае маяться обязан; Моя судьба вам это подтвердит. Долгами и невзгодами повязан, Повержен в прах беспечный вертопрах… А вы ликуйте! С вами я — в мечтах! Прощай, любовь Прощай, любовь! Уж мне теперь негоже На крюк с наживкой лезть, как на рожон; Меня влекут Сенека и Платон К сокровищам, что разуму дороже. И я, как все, к тебе стремился тоже, Но, напоровшись, понял, не резон Бежать за ветром бешеным вдогон И для ярма вылазить вон из кожи. Итак, прощай! Я выбрал свой удел. Морочь юнцов, молокососов праздных, На них, еще неопытных и страстных, Истрать запас своих смертельных стрел. А я побуду в стороне; мне что-то На сгнивший сук взбираться неохота. Сатира I
Любезный мой Джон Пойнц, ты хочешь знать, Зачем не стал я больше волочиться За свитой Короля, втираться в знать И льнуть к вельможам, — но решил проститься С неволей и, насытясь ею всласть, Подальше от греха в свой угол скрыться. Не то, чтобы я презираю власть Тех, кто над нами вознесен судьбою, Или дерзаю их безумно клясть; Но не могу и чтить их с той слепою Восторженностию, как большинство, Что судит по расцветке и покрою, Не проникая внутрь и ничего Не смысля в сути. Отрицать не стану, Что слава — звук святой, и оттого Бесчестить честь и напускать туману — Бесчестно; но вполне достойно ложь Разоблачить и дать отпор обману. Мой друг! ты знаешь сам: я не похож На тех, кто любит приукрасить в меру (Или не в меру) принцев и вельмож; Ни славить тех, кто славит лишь Венеру И Бахуса, ни придержать язык Я не могу, держа иную веру. Я на коленях ползать не привык Пред деспотом, который правит нами, Как волк овечками, свиреп и дик. Я не умею жалкими словами Молить сочувствия или скулить, Ни разговаривать обиняками. Я не умею бесконечно льстить, Под маской чести прятать лицемерье Или для выгоды душой кривить, И предавать друзей, войдя в доверье, И на крови невинной богатеть, Отбросив совесть прочь, как суеверье. Я не способен Цезаря воспеть, При этом осудив на казнь Катона, Который добровольно принял смерть |
