Интересно: Московский дознаватель — полноправный участник интриги, или его Алекс тоже поставил перед фактом в последний момент?

Зная шефа, скорее — второе.

Публика взревела, и в Клетку вошел вервольф. Был он, так же как и я, только в спортивных трусах, с перемотанными руками и босиком.

Рыжие кудри его были связаны в тугой хвост на затылке, покрытая золотым пушком нижняя челюсть упрямо выставлена вперёд. В глазах — торжество и ожидание лёгкой победы.

Я забыл упомянуть: Клетка вервольфов была несколько крупнее обычного октагона. Очевидно это связано с куда большими физическими возможностями оборотней…

Вервольф поднял руки и потряс ими над головой. Толпа взревела с новой силой. По трибунам прокатилась настоящая волна: зрители вскакивали, и падали назад, на свои места.

Я стоял спокойно. Некому было меня приветствовать в этом чужом городе. Даже стригои, коих здесь было немало, болели не за меня.

Чужой среди своих, — усмехнулся я про себя. — Впрочем, на самом деле я так не считал. Стригои — не мой вид. Я — не один из них. Если понадобится, я буду доказывать это всю жизнь, до последней капли крови… Ну, во всяком случае, ещё минут двадцать. Пока меня не убьют…

Я внимательно оглядел противника. Высокий, выше меня на две головы. Широк в плечах, отлично сложен. Я на его фоне кажусь подростком.

Всё тело вервольфа покрывали татуировки. Тут были и горящая голова волка, и скрещенные ветки остролиста, и просто трайблы, которые закручивались в фрактальные спирали… На гладких мышцах играли отблески софитов.

Раздался гонг — начался первый раунд. Вервольф сразу перешел в нападение. Вот только что он стоял спиной ко мне, наслаждаясь восхищением публики, а в следующий миг — летит, распластавшись в прыжке.

Я уклонился.

Публика разочарованно взвыла.

Здесь всё было не так, как на обычных боях ММА. Не было рефери, не было судей. Воздух пах опасностью и кровью — старой кровью, давно ушедшей в песок, и новой, которую пролили буквально вчера…

От публики шли волны жара, вместе с густой смесью запахов, они заполняли Клетку, будоража сознание и взывая к низменным инстинктам.

Я не превращусь в зверя, — сказал я себе. — Я не буду ронять планку. Я останусь человеком.

Вервольф был хорош. Очень хорош: чувствовалось, что Клетка для него — дом родной. Он изучил каждый её сантиметр, знал все сильные и слабые места… А ещё он любил красоваться перед публикой.

Завершив удачный бросок, он беспечно поворачивался ко мне спиной и требовал внимания, потрясая кулаками. На белых бинтах уже проступили красные пятна.

У меня же много сил уходило на то, чтобы сдерживаться. Я чувствовал, знал, что могу размазать противника тонким слоем. Но для этого нужно было выйти за грань самого себя. Нужно было отключить сознание. Стать тем, кем я не собирался быть.

Сначала удар прилетел слева. Голова загудела, глаз словно выскочил из глазницы, повис на тонкой ниточке нерва, как на резинке, а затем влетел обратно. Зубы лязгнули.

Второй удар тоже пришел слева, только не в глаз, а под нижнюю челюсть. Рот наполнился кровью: я прокусил себе щеку.

В голове загудело, как в наполненной камнями бочке, которую столкнули с обрыва.

Я махал руками, пытаясь попасть по противнику. Единственный шанс для меня победить вервольфа — это вырубить его особо удачным ударом, не допуская клинча.

Если будет клинч — он меня просто раздавит.

Текучим движением вервольф поднырнул под меня, обхватил за торс и швырнул через всю клетку. Ударившись о сетку, я свалился кулем на пол.

Толпа взвыла.

Совсем рядом, на уровне пола, я увидал напряженные, магнетические глаза Неясыти.

Вервольф прыгнул на меня.

Удары посыпались со всех сторон, и оставалось только прикрывать голову, чтобы кулаки противника не ободрали мясо с лица…

Ни о каких перерывах или раундах речи не шло. Когда прозвучал гонг, я решил, что это — начало первого раунда. Но сдаётся мне, второй раз он зазвонит только тогда, когда кто-нибудь из нас умрёт…

Как сквозь толстый слой ваты доносились крики толпы. Они накатывали волнами, почти ощутимыми, болезненными.

Я проиграл, — билась в голове одна мысль. — Я, чёрт меня подери, проиграл…

Насладившись моим бессилием, вервольф отпрянул и затанцевал на кончиках пальцев. На лице его блуждала плотоядная улыбка, во рту мелькали очень белые клыки.

— Привыкай лежать, упырь, — промурлыкал он так, чтобы никто, кроме меня, не услышал. — В гробу только это тебе и удастся.

Я чувствовал вкус своей крови и запах разгоряченного тела вервольфа. Пот, мускус, не выветрившееся перебродившее пиво — будоражили мой воспалённый разум, сдвигая, проламывая какие-то невидимые барьеры в душе.

Я поднялся.

Противник не препятствовал — мог позволить себе такую роскошь.

По собственным расчётам, я давно должен был отключиться. Я прекрасно знаю пределы своего организма: он способен на многое. Но не на всё. Быть быстрее, чем обычный, среднестатистический человек. Лучше чувствовать запахи, видеть и слышать. Обладать чуток большей силой… Но с силой оборотня, взрослого вервольфа, моя не шла ни в какое сравнение.

И тем не менее, я поднялся. Шатаясь, мотая головой, как лошадь, которую одолевает мошкара — но на ногах устоял.

Пришло понимание: я не хочу умирать. Нет, не так: я всё ещё хочу победить!

Откуда взялось это чувство — я не знаю. Возможно, пробудил его яростный, исступлённый взгляд Неясыти, который я изредка ловил сквозь прутья Клетки. Но скорее всего, оно с самого начала было во мне.

Я всегда был упрям.

И когда добровольно записался в армию, и когда не хотел умирать от осколочного ранения в живот. И когда на меня напала та тварь в переулке… В тот самый день, когда я встретил Алекса.

Вервольф нанёс очередной удар — справа, раздробив мне скулу. Я почувствовал, как хрустнула кость… Упав на колено, я закрыл глаза, пережидая пульсирующую вспышку боли.

Это ерунда, — уговаривал я себя. Гроб, обёрнутый серебряными цепями — вот это не ерунда. То же серебро, вплавившееся, въевшееся в кожу, и от этого жгучее, словно раскалённый уголь из печки — вот это не ерунда.

Жажда — бесконечная, глубокая, как чёрная дыра, которая не ослабевает, которая присутствует всегда… Жажда, которая может свести с ума, если поддаться ей хотя бы на миг — вот это не ерунда.

Никакое сырое мясо, никакие витамины, железо и искусственный гемоглобин не заменят вкуса настоящей человеческой крови. Не сравнятся с горячим током, который бежит по венам, с сытой тяжестью в полном желудке, с ощущением могущества, которое даёт только она. Тёплая человеческая кровь из отворённой вены…

И бороться с этой тягой каждый день, каждый миг своего существования — вот это не ерунда. Я не стану стригоем, как бы им этого не хотелось. Я не сделаюсь упырём, вурдалаком, кровожадной нежитью.

Ни. За. Что.

Я поднялся на ноги. Вервольф, беспечно повернувшись ко мне спиной, потрясал кулаками и победно выл, задрав лицо к сходящимся прутьям Клетки.

Я прыгнул на него и повалил. И взял на болевой.

Правильно Алекс говорил: злость накануне драки только на пользу. Он правда не уточнил, что злость эту надо переварить, преобразовать, превратить в источник силы. Использовать для того, чтобы победить.

Барьеры внутри меня лопались, как весенние почки. Я чувствовал, как вспухает поток силы, как он, подобно цунами, сметает всё на своём пути, как разбивается о свод черепа и выплёскивается наружу в дикарском крике.

Шея вервольфа была рядом, всего в паре сантиметров от моего лица. Я видел, чувствовал, как бьётся горячая жилка под кожей, как кровь бежит по его венам.