— Что-то вы темните.

— И ничего я не темню, — отмахнулся Алекс. — Просто это надо видеть своими глазами. Никакие разговоры не помогут.

— И когда он состоится?

— Через неделю. Надеюсь, к тому времени мы успеем закончить наше расследование.

— А уж я как надеюсь, — пробормотал я себе под нос.

Не увидеть Мириам ещё неделю… Интересно, что-нибудь останется от наших отношений, когда я вернусь?

Алекс говорил, что она — воплощение женского начала. И по этой причине совершенно неспособна на долгий и прочный союз с одним человеком… А я — однолюб. Как и отец.

После того, как мама умерла, у него были женщины — он не говорил, но я и сам об этом догадывался. Но ни одна из них не смогла занять в его сердце достаточно места…

— Приехали, — сказал Алекс. — Выходи.

Кабачок «Вяленый баклажан» сиял неоновой рекламой, изнутри грохотали какие-то скороговорки, а снаружи стояла очередь — видимо из тех, кто жаждал вкусить разрешенных удовольствий.

Алекс, разумеется, прошел мимо всей очереди в её голову, туда, где за бархатным канатом высилась туша охранника.

Вервольф, — оценил я уже с первого взгляда.

Он равнодушно смотрел на толпу. На девчонок, в своих лёгких нарядах чувствующих себя в ночном парке довольно зябко; на парней, которым за отсутствием воспитания даже в голову не приходило предложить девчонкам свои хипстерские укороченные пиджачки…

Потом взгляд мой дёрнулся к банде подростков в спортивных костюмах и с рыжевьём везде, где можно и где нельзя. Но это были обычные люди и я утратил к ним интерес.

— Две жабы в платьях, — не останавливаясь, сообщил Алекс охраннику, и тот успел снять бархатный канат в тот миг, когда шеф должен был на него наткнуться.

— Что за жабы? — спросил я, стараясь из-за его плеча разглядеть внутренности кабачка.

— Пароль такой, — пожал плечами шеф. — Уже много лет — один и тот же. Просто у Володи чувство юмора… Слишком постмодернистское.

Внутри было странно. Никаких столиков, никакой сцены — как я представлял себе кабачок. Было обширное пространство, заполненное народом. С потолка, укреплённого тавровыми балками, светили яркие софиты. Их толстые, почти осязаемые лучи пересекались на крошечном пятачке в центре площадки, окруженной плотным кольцом людей. В лучах стояли двое…

Точнее, трое — считая Владимира. Тот стоял меж двух парней, в руке его был микрофон. Неизменная кепка съехала на затылок, пиджак отсутствовал, жилетка расстёгнута, а рукава белой рубашки закатаны до локтя.

— Итак, в баттле сегодня участвуют Ген, — он наклонил голову в сторону одного из парней — бородатого татуированного шибздика в кожаной куртке и скинхедских ботинках. — И Чебуран, — кивок в сторону второго, высокого тощего парня с курчавой шевелюрой и характерным семитским носом. — Ген коренной московский поэт, много знает, и ловко придумывает ответ. Таких поэтов я повидал — ни один столь искусно стихов не слагал. Как начнёт читать — только держись. Или ногами к взрыву, как на атомной войне, ложись. Противостоит ему Чебуран. Приехал он из сопредельной республики Азербиджан. Откроет рот — льётся из него не мёд и пахлава, а сорок тонн отборнейшего дерьма. Завалит конкурента по самое не балуйся. Ругается — только залюбуйся…

В этот момент Владимир увидел Алекса. Их взгляды пересеклись, Владимир не глядя сунул микрофон кому-то в руки и пошел к нам, раздвигая толпу.

Не останавливаясь, кивнул на ходу, и мы пошли куда-то вглубь зала, к массивным металлическим лестницам, ведущим на верхнюю галерею.

— Ну, — произнёс Владимир, зажав в пальцах крошечную рюмку, из которой пахло горькой полынью и лимоном, — За встречу.

Они с Алексом выпили. Я воздержался.

В кабинет Владимира не доносилось ни единого звука с площадки, на которой бесновались участники баттла, поддерживаемые каждый своей командой. Весь зал, сектор за сектором, был виден на широких мониторах, украшавших одну из стен кабинета. Но звука мониторы не передавали, от чего толпа на экранах, облитая электрическим светом, выглядела несколько сюрреалистично. Сразу вспомнился фильм «Блэйд». Это где показывают сначала обычный ночной клуб, а потом из форсунок под потолком начинает брызгать кровь…

— А где твой подопечный? — поинтересовался шеф.

— Митроха? — поморщился Владимир так, словно у него ныл больной зуб. — Забрали его у меня.

— Давно?

— Сразу после Питера, — наш хозяин взял крошечную бутылочку зеленоватого стекла, и накапал в две рюмки по второй. — Мы там в Петергофе знаешь, как развлеклись!.. Не слышал?.. Хочешь, расскажу?

— Позже, — вежливо отклонил шеф. — Давай лучше о кладбище. Ты знал, что там таки есть проклятье?

— Догадывался, — вяло кивнул Владимир. — Но ты же знаешь, Сергеич, я твоими талантами не обладаю. Ауры щупать, источники силы находить, проклятья, опять же, видеть… Я человек простой. От сохи. Дай мне молоток — и я расшибу им чью-нибудь бошку. А колдовство, магия — шмагия — это не моё.

— Но охранять наследника ты взялся.

— Было дело, — откинувшись на стуле, Владимир добыл из ящика стола портсигар, из него — папиросу, и постучав пустым кончиком о сгиб большого пальца, закурил. Дым поплыл по кабинету сизый, как утренний туман. — Но у меня его забрали.

— Как так? — флегматично спросил шеф. После выпитого, глаза его увлажнились, в них добавилось живого блеска. На щеках выступил румянец.

— Пантелей дёрнул за кое-какие ниточки в Совете, — поморщился Владимир.

— У Совета появились ниточки, за которые можно дёргать? — поднял брови шеф. — Интересно…

— Ты же его видел, — Владимир проникновенно посмотрел шефу в глаза. — Такому человеку трудно отказать.

— Ты хотел сказать: вервольфу, — хмыкнул шеф.

— Они ведь поэтому тебя и позвали, — приложив огромные ручищи к груди, продолжил Владимир. — Меня с волками связывают давние узы. Слишком много пройдено вместе. И мне…

— И тебе сложно адекватно оценивать уровень угрозы, — кивнул шеф. — Понимаю. Но всё равно обидно, да?

— Не без того.

— Будем работать вместе, — решил шеф. — Я не собираюсь держать тебя за дурачка. Совет — Советом, а дружба дружбой.

— Я перед тобой в долгу, — пыхнул папиросой Владимир.

— На том свете сочтёмся, — отмахнулся Алекс.

— Так что всё-таки с кладбищем? — не удержался я. Понимаю: в разговоры старших по званию встревать не положено, но всё это нагнетание вокруг Совета заставило меня нервничать. Хотелось уже отвлечься на что-нибудь конструктивное.

— А что с ним? — невинно спросил Алекс. — С проклятьем мы вроде бы разобрались…

— Да нифига. Какого рода проклятье, могло ли оно поспособствовать смерти людей… Мужик этот лукавый, с малиной.

— Мужик? — живо переспросил Владимир. — Какой мужик?

— Отирался там один, в медвежьей шкуре… — я покрутил шеей: жесткий воротничок просто таки впивался в кожу. Как гаррота. — Из лесу вышел. Советовал на кладбище больше не ходить. Грозил, что съедят.

— Кто?

— Не знаю, кто, — я смотрел на мониторы. Гулянка внизу набирала обороты: людское море волновалось, лучи софитов метались по залу, выхватывая из толпы то одно лицо, то другое. — Нам просто пригрозили… Да нет, запретили, являться туда после темноты.

— И правильно, — одобрил Владимир. — Нечего шалаться по ночному кладбищу, — движения его сделались резкими, а голос глубоким, словно он говорил в пустую бочку.

Алекс сидел прямо, с серьёзным лицом, и неотрывно смотрел в какую-то точку, мне невидимую.

Да они наклюкались! — понял я через секунду. — Выпили по два напёрстка, и наклюкались в зюзю. Ничего себе, настоечка…