— А как же шеф? — сдув с лица непослушную прядь, Антигона выставила перед собой бутылку, как оружие массового поражения.

— За колдуном побежал, — ответил Котов. — Хрен его знает, где он может быть.

— Так может, ему помощь нужна? — я обвёл взглядом побоище. Сцена была пуста, даже Амальтея с козлом куда-то запропастились.

— За Сергеича не волнуйся, — бросил Котов, отпихивая особо ретивого папика.

Глаза у того были белые, морда потеряла всякое осмысленное выражение.

Опомнившись, я принялся шарить взглядом по полу: Ахмеда рядом не оказалось.

Зато из-за кулис, колонн, из каких-то тёмных промежутков, полезли фигуры в чёрных чулках на головах, с прорезями на месте глаз. Было их много, пара дюжин.

— Уходим, — скомандовал Котов.

Черноголовые пробивались целенаправленно к нам. Было в них что-то неправильное, но что — я сформулировать не мог.

Котов, как тараном, разбрасывал толпу. Я, схватив Антигону за руку, устремился за ним. Энтузиазм особо ретивых нападающих приходилось охлаждать пинками.

У выхода в коридор черноголовых столпилось больше всего. Они хлынули в зал, как муравьи, окружая нас троих, беря в клещи. Майор зарычал, сбрасывая пиджак.

— Валите, — бросил он нам с Антигоной. — А я тут побарахтаюсь маленько.

— Есть другой выход, — я вспомнил про подъезд, где мы курили с ударником. — За сценой.

— Веди, — кивнул майор, отпихивая с дороги официанта.

Я повернулся, и в этот момент меня сбили с ног. Сверху навалилась дубовая колода — создалось такое впечатление. Тяжелая, неповоротливая и твёрдая, как чёрт знает что. Но у колоды были руки и ноги, и самое неприятное — голова. Наконец-то стало понятно, что с черноголовыми было не так: это не чулки с прорезями. Сама кожа была чёрной, лаково поблёскивающей, совершенно безухой, безволосой и гладкой, как бильярдный шар.

А потом чёрная голова распахнула пасть и вонзила мне в шею клыки…

Боль была адская. Я окаменел. От неожиданности, от дикости происходящего.

К счастью, майор с Антигоной остатков разума не растеряли. Схватив с двух сторон, они оттащили черноголового, и Котов что-то с ним такое сделал, от чего тот больше не шевелился. Я смог подняться. На ощупь вместо шеи был фарш. Я осторожно повёл головой, и перед глазами поплыло, но Антигона уже подставляла плечо, закидывая мою руку себе за спину.

— Идти можешь? — голос её донёсся издалека. Я хотел кивнуть, но вовремя опомнился и просто моргнул.

Майор расшвыривал черноголовых, как кегли. Он ворочался среди них, подобно медведю, забравшемуся в пчелиный улей. Уроды пытались вцепиться ему в руки, запрыгнуть на спину, но соскальзывали и падали.

В зале за спиной творилось страшное. Вероятно, бросившись на меня, черноголовый нажал какой-то психологический спусковой крючок, прорвал барьер.

Его соратники-подельники кидались на людей, как голодные бродячие псы. Во всяком случае, рычали они точно так же. Тут и там брызгала кровь, которая возбуждала черноголовых ещё больше.

Народ кидался от них врассыпную, сбивая друг друга с ног, топча, прорываясь к выходу. Черноголовые не отставали. Хватая человека вдвоём-втроём, они оттаскивали его от основной давки и вцеплялись в горло…

Каким-то чудодейственным образом Котов пробил нам выход наружу — коридор был узким, в нём толпились черноголовые, но майор просто выдавил их своим весом, кинувшись в толпу, раскинув руки.

Стальную дверь выбило волной непреодолимой силы. Антигона помогла мне подняться по ступенькам, буквально выволокла за порог и потащила дальше, по улице. Холодный воздух и морось помогли прийти в себя.

— У меня машина! — крикнул Котов, захлопывая дверь в бомбоубежище. Кажется, с этой стороны осталось несколько пальцев…

Подогнав к нам потрёпанный джип «Чероки», майор выпрыгнул из-за руля и толкнул на своё место Антигону. Меня он, как щенка, за шкирку, забросил назад.

— А ты как же? — крикнула Антигона, лихорадочно сражаясь с коробкой передач.

— Нужно позаботиться о людях, — ответил Котов. Одновременно он говорил что-то в телефон — наверное, вызывал подмогу…

Мы неслись по пустым улицам — по крайней мере, мне казалось, что они пустые. Я не видел ни фар, ни фонарей. Тьма сгущалась, подобно высоким сходящимся стенам. Движение угадывалось лишь потому, что время от времени джип подбрасывало на ухабах.

Кровь из раны на шее течь перестала удивительно быстро — рукой я чувствовал только бугры разорванной плоти и подсохшие сгустки.

Постепенно начало казаться, что мы не в машине, а в лодке — вокруг угадывалась чёрная вода, в которой плавали белые лилии…

— Сашхен! Не молчи, — позвала Антигона. — Тебе нельзя отключаться.

Сделав усилие, я сел прямее.

Обивку придётся менять, — подумал о сиденье, покрытом сереньким плюшем. На нём отчётливо проступали тёмные пятна — там, где я привалился головой.

— Что это было? — с трудом ворочая языком, спросил я. — Вернее, кто это.

— Тератосы, — злобно выплюнула Антигона. — Грязно играет товарищ колдун.

— И что это такое?

Не отключаться было трудно. Голова клонилась набок, мышцы с покусанной стороны отказывались её держать.

— Умертвия, — пояснила девчонка. — Вурдалаки, или упыри. Как больше нравится.

— Откуда они взялись? — почему-то сам факт явления упырей меня не удивил.

— Их делают из людей. Из тех, кто добровольно соглашается служить. Но не оправдывает надежд мастера. Отработанный материал.

— Их что, гипнотизируют, или как?

— Или как, — девчонки я за широким сиденьем не видел. Слышал лишь голос. Но вода вокруг пропала, впиталась в пол, и сквозь неё проступили очертания салона джипа.

— Эй, как ты себя чувствуешь? — позвала она.

— Будто собака покусала, — сказал я. И понял, что соврал: я не знаю, как кусают собаки. Меня они в жизни не трогали…

— Ничего, Амальтея тебя починит, — буркнула себе под нос девчонка.

— Со мной что-то серьёзное? — спросил я. — Тоже стану вампиром?

Я хихикнул — нелепости своего предположения. А потом к горлу подкатила тошнота: я вспомнил чёрную обтекаемую голову тератоса…

— Меня сейчас вырвет, — промямлил я и попытался нашарить кнопку открывания окна, но вместо неё, видимо, нажал другую, и дверь джипа неожиданно распахнулась.

Если бы я не был пристёгнут — вылетел бы на дорогу.

Но я всего лишь свесился за борт и изверг всё, что было в желудке — совсем немного. Перед глазами на бешеной скорости проносились трещины в асфальте, мелкие камушки, разметка…

Антигона, вытянув руку назад, дёрнула за ремень и вернула меня на сиденье.

— Как дитё малое, ей Богу, — пожаловалась она.

Мне стало легче. Наверное, с содержимым желудка я изверг какие-то токсины, потому что в голове прояснилось.

С кристальной ясностью я разглядел каждую ворсинку на обивке, каждое пятнышко. Почувствовал и различил все запахи — застарелый сигаретный дым, бычки в пепельнице, крошки чипсов, пролитую кока-колу, несколько оттенков грязи. А под всем этим — тяжелый, маслянистый запах старой крови…

В следующий миг я понял, что кровью пахнет от меня. Что характерно: я чувствовал цвета и видел запахи. Моя собственная кровь полыхала оранжевым и голубым. Она была гладкой, блестящей, как шелковая лента, и вибрировала на высокой ноте.

Старой крови было меньше. Цвет она имела синюшный, как флегмона, и скрежетала, подобно гусеницам ржавого танка.

— У тебя сепсис, — вдруг голос Антигоны пробился сквозь веер цветов и запахов. — Тератос отравил тебя трупным ядом.