Котов тут же достал из-за пазухи фляжку, свинтил колпачок и отхлебнул. Передал фляжку отцу Прохору.

— С ума меня сведут эти подземелья, — пожаловался он сердито. — Как маньяк — так сразу подземелья. Мёдом им тут намазано, что ли?

— Не мёдом, — откликнулся Алекс. — Кое-чем похуже.

Фляжка пошла по кругу. Хафизулла пропустил — он был правоверным мусульманином. Без дураков. Без всяких там поблажек и отмазок типа: — Аллах не видит… Я его не понимал.

Не всё равно уважал его позицию. Видел, что в ней-то он и черпает силы жить дальше. Было время, когда я завидовал таким людям, как Хафизулла. Вера для них была — нечто большее, чем старец в чалме, смотрящий на мир с высокого неба.

— Как думаешь, далеко нам ещё осталось? — вдруг спросил Алекс.

Я честно прислушался к себе. Крючок, с тех пор, как отец Прохор одолжил мне крест, больше не тянул, но чувство направления всё же осталось. Разумеется, оно указывало вглубь туннеля — а куда же ещё?

— Не очень, — сказал я. — Метров семьсот — восемьсот.

— Странно, — поджал губы шеф. — Я думал, будет гораздо дальше.

— Он нас не боится, — тихо сказал Гиллель. — Против его воинства, мы — пылинки.

— Не прибедняйся, жидовин, — отец Прохор, казалось, за то время, что мы не виделись, прибавил в росте. — Такую пылинку, как ты, тараном не сдвинешь.

— Так я и не о себе, — поддел его сторож.

— Хочешь сказать, я пылинка?

Для них это тоже способ расслабиться, — подумал я. — Как солдаты, которые перед боем выстраиваются в очередь перед сортиром и травят анекдоты… Причём, чем неприличнее, тем лучше.

— Как думаешь, Сергеич, что нас там ждёт? — тихо спросил Котов.

— Судьба, — пожал плечами шеф и улыбнулся, зажав сигару в зубах. Майор сплюнул.

— Толку от тебя…

Он смолил сигарету, и сизый дым уносился туда, откуда мы пришли.

— Ты говорил, что уже встречался с Лавеем, — зашел он с другой стороны. — А значит, представляешь, что он может нам противопоставить.

— Да не знаю я ничего, — огрызнулся шеф. — В тот раз всё было совсем по-другому… Он был один, я был один. Мы стояли друг напротив друга, и шансы были равны. Мне казалось, я его убил тогда, — добавил он тихо. — Но меня тоже неоднократно убивали. А я вот ничего. Жив…

— Пора, — вдруг ни с того, ни с сего, сказал отец Прохор.

— Присядем на дорожку, — кивнул Алекс и уселся на свой чемодан с гранатами. Остальным присесть было не на что, и мы просто встали в кружок, глядя в землю.

— Тебе не надоело его тащить? — тихо спросил Котов, носком ботинка постукивая по чемодану.

— Хочешь помочь? — язвительно спросил шеф.

— Да не особо.

— Тогда не вякай.

И тут мы услышали пронзительный женский крик. Шел он с той стороны туннеля, куда мы шли. И мне почему-то стало понятно, что кричит Антигона…

— Погнали, — шеф вскочил и ухватив ручку своего ящика, устремился вперёд.

Всё смешалось в доме Обломских. Алекс с громыхающим чемоданом вырвался вперёд, за ним еле поспевал я. Гиллель и отец Прохор шли степенно, неторопливо — и каким-то образом не отставали от нас, бегущих. Котов замешкался: то ли шнурок у него развязался, то ли ремешок зацепился… Хафизулла отстал.

Молодец, — подумал я на бегу.

Множество атак захлебнулось именно по этой причине: все сломя голову бежали вперёд, и никто не оглядывался назад. А зря. Там, за спиной, могут скрываться неприятные сюрпризы.

Чемодан шефа громыхал и подскакивал на шпалах. Когда он задевал рельсу колесом, летели искры.

— Стойте! — нас догнал Котов. — Сергеич, ты что, не понимаешь, что это ловушка?

— Засунь своё понимание сам знаешь куда, — не сбавляя хода, доброжелательно посоветовал шеф.

— Ну подумай сам: как здесь могли оказаться твои девчонки?

Значит, не мне одному показалось, что голос знакомый…

— Это моя вина, — не слушая майора, Алекс смотрел только вперёд. — Не доглядел, не уберёг…

— Поп, хоть ты ему скажи, — воззвал майор к отцу Прохору.

— Нет, это ТЫ мне скажи, — Алекс, бросив чемодан, схватил Котова за грудки, и стало видно, что он на целую голову ниже. — Чувство вины, которое терзает тебя целую вечность… Ты к этому готов? А я нет, — он вновь ринулся вперёд.

— Я тоже виноват, — сказал я.

— Это как-то должно помочь?

— Не знаю…

— Тогда заткнись.

Из туннеля донёсся низкий утробный рык. Он был густой, как мазут, и такой же вонючий. Лучше объяснить не могу: вонь была ментальная. Казалось, что по мозговым извилинам ползают муравьи. Хотелось сорвать крышку черепа и ногтями расчёсывать извилины, до крови, до серых ошмётков…

Споткнувшись, я упал на руки и колени. Рядом рухнул Алекс. По лицу шефа, оставляя дорожки на пыльных щеках, бежали слёзы. Он мычал нечленораздельно, на грани истерики, но по интонации чувствовалось, что это что-то ругательное.

Рык раздался вновь, муравьи под черепом забегали с новой силой. Схватившись за голову, я принялся рвать волосы. Не думая, не отдавая себе отчёта, я просто хотел прекратить это изнасилование.

Рядом, почти над ухом, раздался выстрел. Другой, третий… Краем глаза я заметил вставшего на одно колено Котова, с пистолетом в руках. Он целился во что-то для меня невидимое, и раз за разом жал на спусковой крючок.

Рычание стихло.

Секунду или две казалось, что всё кончилось. Я пытался проглотить сердце, которое почему-то застряло в горле…

И тут вонь вернулась. Она навалилась вдесятеро, в сотню раз сильнее. Я открыл рот и заорал. Голоса не было. А может, я просто не мог услышать сам себя…

Сквозь слёзы, сквозь зажмуренные глаза, я увидел белую фигуру. Она вышла откуда-то из-за спины, прямая и высокая — голова почти упиралась в потолок туннеля. В руке — светящийся посох с ослепительной звездой в навершье.

Смутно я понимал, что это Гиллель. Но в тот момент он представлялся древним пророком, по мановению руки которого расступаются воды и начинается огненный дождь.

Гиллель выкрикнул какое-то слово, и ментальная вонь отступила. Осталась неприятная дрожь, как бывает при сильном холоде.

— Ну чисто Гендальф, — Котов поднялся на ноги. Прятать пистолет он не спешил.

Гиллель уже стал обычного роста, и более не светился.

— Сефира Пачад? — к нему подошел отец Прохор. — Ну-ну… На мелочи, значит, не размениваемся?

— Некогда было выбирать, — смущенно ответил сторож.

— Однако, — Алекс оказался рядом. Лицо его уже было сухое, в зубах — сигара, в руке — револьвер. — Это было что-то новенькое.

— Ага, — хмыкнул отец Прохор. — Со старыми дырками. Помнишь, как в тридцать восьмом?.. — Алекс передернул плечами, словно стряхивая пауков.

Чудо-отрок пошел вперёд, водя вокруг себя кончиками пальцев так, словно брёл по пояс в воде.

— А вот и чудовище, — остановившись, он потрогал что-то носком ботинка.

Я тут же подумал о следах громадной крысы, которые отпечатались в пыли. Но увиденное превышало всякое воображение…

Поначалу в глаза бросались лишь отдельные фрагменты. Ноги, обутые как в мужские ботинки, так и в женские туфли. Смутно белеющие лица. Туловище — такое толстое, что хватило бы на несколько человек… И вот когда я так подумал, всё встало на место. Точнее, перевернулось с ног на голову.

Отец Прохор сказал: — чудовище. Я бы сказал, что чудовищем, монстром, был тот, кто это сотворил.

Человеческие тела были склеены, сплавлены между собой. Руки, ноги, головы — торчат из единого, непомерно раздутого тела. Обрывки костюмов, рубашек, платьев и кофт свисают неопрятными лохмотьями.

— Ох, грехи мои тяжкие, — пробормотал Котов. Я не заметил, как он оказался рядом — всё внимание поглотил этот… это насилие на человеком.