Представим, что сердце это резиновый шарик, который нужно надуть и подарить кому-то. И вот ты в магазине, перед тобой огромный ассортимент различных шаров: разноцветные, однотонные, с рисунками, надписями, в полосочку, горошек, с мультяшками. Ты выбираешь красивый шарик, просишь, чтобы его наполнили газом, повязали ленточку. Идешь по улице, размахивая этим невероятно красивым шаром, ты хочешь и готова его подарить самому любимому человеку. Ты уверена, что он ему понравится, ведь ты так тщательно выбирала, так аккуратно несла, оберегая как самое дорогое, что у тебя есть. Взбегаешь по лестнице на нужный этаж, звонишь в нужную дверь. Тебе открывают, стоишь и улыбаешься, абсолютно открыто протягиваешь этот шарик, даже не подозревая о плохом.

Бах!

Шарик лопается. А что произошло? Ты стоишь и смотришь на красочное резиновое пятно с дыркой. И слезы непроизвольно скатываются вниз, обидно же. Зачем лопнул? Я же от чистого сердца, так хотела поделиться. Ну ладно, пойду вернусь в магазин и куплю новый шарик. Только вот на полках больше такого шарика нет, он был единственный. И оберегала ты его для единственного.

Как тяжело осознавать, что этот шарик — мое сердце. И оно в единственном неповторимом экземпляре. Глупое сердце выбрало не того мужчину, доверилось не тому. И сейчас я понятия не имею, как собрать его обратно, когда осколки разбежались по венам маленькими фрагментами.

— Маш, — Мот тихо зовет меня. А я молчу. Неужели нужно что-то говорить? Например, как-то нелепо отшутиться. Или закричать? Ударить! Да не, тоже не вариант.

Гадко на душе! Так гадко, словно я шла в своем красивом белом платье навстречу лучшей жизни, а мимо проезжающая машина, наплевав на всех вокруг, просто окатила меня с ног до головы грязной, серой, вонючей водой из лужи. И больше белое платье не такое красивое. И больше сказка, в которую я верила — не сказка.

Так ломаются девичьи мечты? Могли бы и предупредить, что будет больно. Я бы надела бронежилет, а сердце упаковала в панцирь. Надежный такой, из толстого слоя хитина. Или вообще как ежик выпустила сотни иголок. Да что-нибудь уж точно придумала, но не оставляла оголенным. И открытым.

Сглатываю твердый комок в горле, он еще и горький. Это привкус горелой картошки или моей жизни? А может комбо. Говорить нет сил, горло спазмирует, руки дрожат. Матвей пытается до меня достучаться, как-то привести в чувство. Сижу, больше не следя за осанкой, плед сползает вниз, оголяя босые ступни. Поднимается ветер, но дела до него нет. Он только слезы мои иссушает на щеках. Смотрю ровно перед собой, пролистывая свою жизнь как фотоальбом.

Вот здесь я маленькая у папы на руках, мы стоим напротив какой-то древнегреческой скульптуры, это первый раз, когда мы поехали за границу. Это была Греция, остров Родос. Папа сочинил сказку, что если я буду плохо себя вести — меня заберет страшный колдун, который превращает непослушных детей в фарфоровых кукол. Сейчас я не прочь стать той самой куклой. Неживой и бесчувственной.

О! Тут мне десять, я приехала к бабушке в деревню, и меня пытались прокатить на свинье. Она визжала и брыкалась, скидывая меня. Взрослые смеялись, а мне было жалко животное. А сегодня я ела вкусный шашлык. Может за это карма прилетела?

А здесь мне семнадцать, выпускной. Ксю с Никитой целуются, а я тихо завидую в углу. Ни один мальчик меня не зовет на танец. А когда объявили белый танец — я струсила. Нафиг надо еще этих дурацких тупых мальчишек звать куда-то. Пф.

А очень хотелось… Руки на талии, поцелуй в губы, первое признание в любви. Очень!

Тут мне двадцать семь, за спиной неудавшиеся романы. Странные ухажеры, глупые мужчины. А я все еще верю в ту самую большую любовь. Красивую, яркую. С фейверками и фанфарами. И тут я встречаю Его. Красивый, умный, сильный, уверенный в себе. Хочет меня. А я его.

Неужели он тот самый? Конечно, да. Десять минут назад он несомненно был тем самым, глупой розовой мечтой. Я же его так долго ждала.

Но у судьбы свои планы. Увы и ах. Меня не спросили.

— Знаешь, не думала, что будет так больно, — усмехаюсь, слизывая соль от слез с губ, — Что-то екало-екало. И перестало.

— Маленькая, я… — Мот замолкает. И правда, что еще тут можно сказать.

— Ты, что? — закусываю щеку изнутри, на грани, чтобы разрыдаться. Белугой. С воплями, соплями и всеми вытекающими, — Например, ты отменишь свадьбу и мы будем жить долго и счастливо? Только я тебя сначала дождусь из колонии.

— Маш!

— Не-не, погоди, а может ты женишься на Лике. А мы с тобой втихаря будем по углам зажиматься. Или даже иногда для экстрима на вашем супружеском ложе, — прыскаю со смеху. Истерика подбирается, — Точно! Давай по понедельникам и средам у тебя, то есть у вас с Ликой. А в выходные ты ко мне приходи. Хорошо?

— Мария! Прекрати.

— Зачем? По-моему весело. Сейчас план накидаем и расписание, — начинаю шарить по карманам, разводя руки в сторону, — Ой, блокнота и ручки с собой нет. Какая жалость. Ну давай так накидаем, я обязательно запомню.

— Приди в себя, — Мот встряхивает меня как тряпичную куклу, — Что ты несешь?

— Как что? Подстраиваю нашу жизнь под новые обстоятельства.

Матвей тяжело выдыхает, со свитом. Отворачивает голову в сторону, зажмуривая глаза. Так сильно, что на веках появляются маленькие складочки и морщинки. Он продолжает держать меня за плечи, и кажется, его хват становится сильнее. Вот-вот, и кости захрустят. Ну вот как раз к разбитому сердцу в придачу пойдут сломанные косточки.

— Я же сказал, что решу этот вопрос. Почему нельзя просто принять это и успокоится? — рычит сквозь зубы. Кажется моя тирада ему не понравилась. Как жаль, я ведь старалась найти компромисс. Психологи учат находить в таких ситуациях именно его.

— Решишь что? Отменишь свою свадьбу?

— Я что-нибудь придумаю! — рявкает.

— Мот, — тяну его имя, усмехаясь внутри. Он не собирается отменять эту чертову свадьбу, — Так ты отменишь свадьбу?

— Маш, — закидывает голову назад, наконец отпуская мои плечи, прячет руки в карманах, — Я же сказал, что решу вопрос. Что непонятного?

— Матвей! — срываюсь, — Отменишь? Да или нет?

— Маш.

— Хуяш! — кричу, — Пошел к черту!

Хватаю плед и кидаю в него, мне срочно нужно выпустить весь гнев. Пинаю со всей дури ножку мангала, тот со звоном падает на бетонный выступ. Матвей пытается поймать меня за руку, но буря внутри меня только разрастается.

— Не трогай меня! Не смей! — бью по лицу. Получай мои ногти с бесцветным лаком себе в лицо.

— Успокойся немедленно! — Матвею таки удается перехватить меня. Он закидывает мое брыкающееся тело к себе на плечо, и как медверь несет к себе в берлогу. Заносит меня в домик, залетает в спальню и кидает на кровать. Отпружиниваю от матраса, тут же вскакивая на ноги. Порываюсь выбежать, но он преграждает путь. Как скала нависает.

— Если ты сейчас не выпустишь меня, я буду кричать! Очень громко!

— Кричи.

— Матвей. Ты не имеешь права меня здесь держать. Отойди, — бью по стальной груди. Но ему все-равно, даже глазом не моргает.

— Почему нельзя просто послушать меня и успокоиться? — смотрит так пронзительно, что аж выворачивает изнутри.

— Да я наслушалась уже.

— Маш, прекрати эту истерику. Я понимаю, что информация неприятная, но соберись. Прошу тебя.

— Неприятная? — заливаюсь хохотом, — Ну да, Мот, чет совсем информация не очень.

Сарказм так и прет.

— Не паясничай.

— А то что? — кидаю с вызовом.

— А то затрахаю так, что имя свое забудешь. Не выводи меня на эмоции, Мария.

— Браво! — хлопаю в ладоши, — Как же ловко ты придумал. Так теперь я виновата, да?

— Пиздец, как же вы бабы любите все переворачивать. Я где такое сказал?

— Ты намекнул! — тычу в него пальцем.

— Ебануться.

Оба молчим, только тяжело дышим и смотрим друг на друга исподлобья. Вижу как раздуваются крылья его носа. Все еще красивый. Очень. Но гад больно сделал так, что до сих пор сердце каменное. Застыло. Не бьется.