— Хочешь помочь мне остановиться?

— Хочу и по пути выбью из тебя всё дерьмо.

Я протянул косяк Эйнджелу. Мэй смотрел на него, пока тот делал затяжку.

— Ты поощряешь его.

— Я курю с ним траву. — Закатил глаза Эйнджел. — Делаю это уже много лет. И предпочел бы, чтобы он курил ее, а не принимал кокаин или кололся.

При мысли о героине мои глаза закрылись. Я принял однажды. Всего один раз. Во время случайной передозировки, но хорошо помнил, как себя чувствовал. Хотелось, чтобы блаженство и онемение снова охватили мои тело и разум. Эти ощущения спасли бы меня от мук. Я желал ничего больше не чувствовать и не замечать в своей жизни ни хорошего, ни плохого.

— Прошла неделя с тех пор, как всё дерьмо свалилось на наших фанатов на «Уэмбли», — сказал Мэй. — Мы, почти, справились с двумя другими концертами. Нолан с целой командой публицистов всё ещё стараются минимизировать ущерб. Все знают, что у Риска был рецидив и говорят, бл*дь, только об этом.

Открыв глаза, я рассмеялся.

— Всем на меня насрать, это просто…

— Нам не насрать, puta! — огрызнулся Энджел. — Я должен быть сейчас в Лос-Анджелесе, праздновать восемнадцатый день рождения младшей сестренки, но я здесь с твоей тупой задницей. Потому что знаю — если ты пройдешь через Мэя и Хейса, то сразу перейдешь к тяжелым наркотикам.

Не говоря ни слова, я уставился на стену.

— Ты должен признать, что у тебя рецидив. — Мэй прислонился к стене и сложил руки на груди. — Ты нюхал кокаин, выпил чертову тонну алкоголя. Просил одного из парней достать тебе таблеток, чтобы заснуть. Когда узнаю кого — уволю его.

Я снова промолчал.

— Мы возвращаемся в ЛА.

— Я, бл*дь никуда не поеду.

Эйнджел что-то прорычал по-испански. Не понимая слов, я предположил, что он красочно назвал меня мудаком. Он демонстративно раздавил косяк в пепельнице, когда я снова потянулся к нему, глядя при этом мне в глаза.

— Риск, — Мэй перехватил мое внимание. — Реабилитационный Центр в Лос-Анджелесе помог тебе раньше, поможет и сейчас.

При упоминании о реабилитации мои пальцы поднялись к монетке на шее, но не нащупали ничего, кроме кожи. Я вспомнил, как сорвал ее и бросил во Фрэнки. Ее широко раскрытые глаза и слезы на щеках — терзали память. Мысли и образы постоянно крутились в голове. Хотелось блевать от силы той боли, что сконцентрировалась в сердце. Необходимо заблокировать этот бесконечный поток в сознании. Нужно найти способ остановить мысли. Надо найти выход.

— Я не могу уехать из Саутволда.

— Мы не долдны были возвращаться сюда, — заявил Эйнджел. — Ты просто уговорил нас. Нужно было остаться в Лондоне. Это место и эта женщина… она, бл*дь, управляет тобой. Посмотри на себя и все это из-за неё.

— Не перекладывай его действия на Фрэнки, — предупредил Эйнджела Мэй. — Он причинил ей столько же боли, сколько она ему. Единственная разница, — он перевел взгляд на меня, — в том, что она никогда не желала разбить ему сердце. Именно он поступил с ней так.

Когда Мэй с выражением отвращения и разочарования посмотрел в мою сторону, я почувствовал себя совсем крошечным. Он и раньше смотрел на меня, как на ничтожество, но никогда с таким безразличием. Мой лучший друг. Он постоянно прикрывал меня, даже когда я этого не заслуживал. Похоже, больше этого не будет.

— Вам, ребята, лучше вернуться в Лос-Анджелес, — сказал я. — Я останусь здесь, что бы разобраться в себе.

Оба мужчины усмехнулись, не поверив мне.

— Эгоистичный мудак, — усмехнулся Эйнджел. — Единственное, что ты будешь делать, если мы уйдем — употреблять. Тебе плевать на нас. Достало уже. Все крутится вокруг драгоценного малыша Риска, правда? Если ты страдаешь, нам всем плохо. Понял? Всем, мать твою!

Я вскочил с кровати.

— Заткнись, бл*дь.

— Нет, сука, — Эйнджел тоже вскочил на ноги. — Думаешь, ты крутой парень? Думаешь, я не выбью из тебя всё дерьмо только потому, что люблю?

Мой голос звенел от эмоций.

— Пошел ты, — прорычал я. — Не люби меня. Ненавидь и тогда всё будет чертовски проще.

— Кому проще? — огрызнулся Эйнджел. — Тебе? Думаешь, если мы тебя возненавидим, то тебе будет легче жить? Почему? Дай угадаю — потому что тогда не сможем причинить боль… так что ли?

Так и было.

— Мне это не нужно, — я покачал головой, чувствуя, как комната смыкается вокруг. — Я не грёбаный ребенок. Больше никто не заставит меня делать то, что я не хочу. Не надо меня ломать, как он.

Эйнджел посмотрел на Мэя, а Мэй уставился на меня широко раскрытыми глазами.

— Мы не Оуэн и Фрида, — грубо сказал Рейс. — Мы слышали всё, что ты сказал тому жирному ублюдку на пирсе… они издевались над тобой, старались сломать, но мы не они. Мы любим тебя, идиот.

Я ощутил, как дрожь сотрясла мое тело.

— Почему ты не сказал мне, шеф? Я же твой Лучший Друг.

Мэй выглядел обиженным.

— Потому что ты бы всё рассказал маме и папе, Хейс тоже. Они бы забрали меня. А вы, ребята, были единственными хорошими людьми, которые у меня были.

— Ты должен был кому-то рассказать, Риск. Чёрт, мужик… Я не знал. Помню, у тебя всегда были синяки и ушибы, но я думал, что ты просто чертовски неуклюжий. Мне так жаль.

— Не стоит. — Я провёл рукой по лицу. — Фрэнки знала.

— Что? — сказали парни в унисон.

— Она что узнала, когда мы были детьми? — запротестовал Мэй. — Ты случайно ей проговорился?

— Нет, она знает уже много лет. Когда нам было по тринадцать, я пришел в школу с синяками по всему лицу. Сказал, что с полки упала сковорода и ударила меня. — Я поднял руки к глазам. — Она не поверила. Выкрикнула это, а ведь была ещё ниже ростом, чем сейчас, и не приняла ту чушь. Я заставил её пообещать держать все в секрете. Она ненавидела это, но сделала ради меня. С тех пор Фрэнки заботилась обо мне, понимаете? Всегда заботилась. И посмотри, что я с ней сделал, Мэй? Она моя девочка, а я её уничтожил.

Бл*дь. Слезы готовы были пролиться из глаз. Я прижал кулаки к глазам и прохрипел:

— Это так хреново. Думал, она врет. Она сказала, что слышала наши записи. Я не подумал, что она имела в виду инструменталки. Не знал, что она не может слышать меня без боли… Верил, что прогнала меня потому, что так хотела. Я все неправильно понял.

Парни ничего не сказали и я опустил руки.

— Я вытащил её на сцену к сотней тысяч людей и унизил, оскорбил… а всё потому, что мои чувства были задеты. Снова. Ребята, я так облажался. Чертовски сильно. Она попрощалась со мной на пирсе. — Потряс головой. — Даже когда мы расстались, она не говорила «прощай».

Мэй и Эйнджел подошли ко мне и хлопнули по спине. Только они собрались произнести речь о том, что первым шагом к исправлению ситуации будет возвращение в реабилитационный центр, в комнату вошёл Хейс. Его лицо было бесстрастным.

— Риск.

Я пристально посмотрел на него.

— Что?

— Только что звонила Энда Петерсон.

Я моргнул. Медленно.

— Кто?

— Миссис Петерсон? — Хейс нахмурился. — Друг семьи Фултон.

Понятия не имел, зачем мне эта информация.

— И что она хотела?

— Она думает, что один из нас должен пойти и побыть с Фрэнки.

Моё тело было как провод под напряжением только при упоминании её имени.

— Зачем? — потребовал я. — Она не хочет меня видеть. Она ушла от меня тогда на пирсе. Зачем ей кто-то из нас?

— Потому что мы её друзья и нужны ей.

— Зачем ты ей нужен? — огрызнулся я. — Зачем?

— Потому что миссис Петерсон сообщила плохие новости, эгоистичный ублюдок! Вот почему!

Потребовалось мгновение, чтобы его слова дошли до сознания.

— Какие плохие новости?

Хейс посмотрел вниз. Моё нутро сжалось.

— Хейс, — я шагнул вперёд. — Что за плохие новости?

— Это о маме Фрэнки, — он поднял руку и потер лицо. — Сегодня… она умерла, Риск. Умерла на глазах у Фрэнки и девушка разбита. Энда очень переживает за неё.