«На чужбине невеселой…» На чужбине невеселой Эти песни я пою. Через горы, через долы Вижу родину свою: Жигули в обновах вешних, Волга… Улица села… В церковь, солнышка утешней, Ты лебедкою плыла… – Не найти нигде чудесней Русых кос и синих глаз! Из-за них Кольцовской песней Заливался я не раз… Я ушел… я ждал иного, Не к сохе влеклась рука… И уплыл… А ты с крутого Мне махала бережка… На сторонке чужедальней Позабыть тебя не мог… Снится грустный взгляд прощальный, Вижу беленький платок… Что сулит мне воля божья? Ворочусь ли я назад? – Пусть к родимому Поволжью Песни звонкие летят! «Не надо мной летят стальные птицы…»
Не надо мной летят стальные птицы, Синиц с Дуная мне прилет милей! Я наяву, – да это мне не снится! — Плыву в шелках червленых кораблей!.. – Вокзалов нет!.. Железных хриплых ревов! Нет паровозов черных! – я не ваш!.. – Есть вешний шум в сияющих дубровах, Запев Садко, звон богатырских чаш!.. «Не сдержали станичники атаманов зарок…» Не сдержали станичники атаманов зарок: Схоронить атаманушку промеж трех ли дорог, — На Болотной на площади на колу голова, — Так с повольницей царская расплатилась Москва! Стихла голь, и не пенится в Жигулях пьяный мед, Снова Кривда кобенится и с побором идет… Да зато Стеньки аховый не забудется клик, Пусть монахи с анафемой, – песней вспомнит мужик! Ноябрь 1917 г. «Никогда старина не загаснет…» Никогда старина не загаснет: Слишком русское сердце мое. Позабуду ли песни на Клязьме! Как я мчался с тяжелым копьем. Разгорается удаль Добрыни! Звяк железный кольчужных колец… Глядь, я в лавре у древней святыни Ставлю свечи, тихоня-чернец… Вечевые прибойные клики! Ветер Волхова вздул паруса! То палач я, то нищий-калика, То с булатом в разбойных лесах… Не припомню, какого я роду, Своего я не знаю села… Ускакал я в бывалые годы, Старь родная меня занесла. 1924 «О, сколько их, просящих хлеба…» О, сколько их, просящих хлеба На тротуарах, папертях! Зачем вас осудило небо Влачиться у нужды в когтях! Или к молитвам вашим глухо, Или не видит, как толпой Ребята, старики, старухи Стоят с протянутой рукой?! А тут же рядом блеск богатства, Веселый говор, сытый смех… Одним – утонченные яства И ряд утонченных утех, Другим – скитание до ночи Из-за гроша, из-за куска, Всегда заплаканные очи, Всегда голодная тоска!.. 1909 «Одному-то сужено – ряса да скиты…» Одному-то сужено – ряса да скиты, А другому – бархаты, Жигули да нож. – Путь – моя дороженька, и куда же ты, Да в какую сторону парня поведешь?.. Где-то: в дыме ль ладана, о грехах стеня, В келье я последнюю перейду межу, Аль на площадь Красную поведут меня И на плахе голову буйную сложу?.. ? января 1917 Осеннее Догорают, червонятся листья опавшие, Тянет в степи сожженные петь на ветру… Нынче снилась Аленушка, горько рыдавшая Во сыром, обнищалом, осеннем бору… Шелестела дубровушка, словно ласково сетуя, А она разливалася – ни кровинки в лице… И всплакнул я во сне над весною отпетою, О загубленных силах, о близком конце… 1919, 1922 Палач Песенный сказ I День ласкался, весел и лазорев, Малым, старым будоражил кровь. В этот день он по цареву слову Пять удалых отрубил голов. Четверо-то были супостаты, Кровянили все пути на Брынь. Пятый был веселым, кудреватым, Не хватался в страхе за вихры. Не скулил, как те, на комья глины Не упал, не плакал, не просил… Вышел к плахе, словно именинник, Поклонился нищенской Руси: – Вы простите, сирые и смерды! Не вините – ради вас я сгиб! Посытнее, царь-отец, обедай, Голову возьми на пироги! Оттолкнул попишку в черной рясе, Усмехнулся палачу – ему: – Ну-ка, братец, половчее хрястни! — И скатился в земляную тьму… День плескался лаской и лазорью, Девьи щеки рдели, как кумач. Веселились и луга, и взгорья, Но не весел был седой палач. Ночью месяц заиграл на скатах, Вспыхнули кресты у Покрова. А ему все снился кудреватый, Чудились последние слова. II Кажет солнышко Лицо вешнее, В зарянице Купола. – Что же, женушка, Не прежняя, Отчего невесела? У божницы Хороводиться Со свечами али прок? Брось угодников и угодниц-то, Государев вспень медок! Молча женка снеди ставила, Полнит чашу до краев, Только вспыхнула черным заревом От усмешливых этих слов. – Ну и ладная! Ну и баская! Слаще пасхи-кулича! Да почто ж глядишь с опаскою На хрыча, на палача? Ой, как вздрогнула! Ой, как грохнулась На дубовую скамью! Да вот крикнула, да вот охнула, Тайну выдала свою… Ай, проклятье, ай, бездольице! Что ж угодники молчат! Ведь как молится! Только молится Не за старого хрыча — Палача. III В кружале крик — Гуляет сброд. Гроза-старик Запоем пьет. – Чего жалеть! К чему добро! Спускай и медь, И серебро! Трень-трень-трень-трень-трень! Ха-ха-ха! Топ-топ! А палач, как пень, Не расхмурит лоб. Трень-трень-трень-трень-трень! Языком звони! – Эй, кафтан надень! – Ковшик хватани! Гугнявит дьяк: – Ах, мать растак! Винюсь: люблю Жену твою! – Что? Ах, ты… — Бац! Дрожит изба! Дьяка за дверь, — Гугни теперь. Трень-трень-трень-трень-трень! Языком звони! Эй, запрячь кистень, Ворот расстегни! Кто там сказал про кровь?.. – Вина! Да чьи ж глаза В слюде окна? С чего знобит, Мутит мозги? Чей смех: руби! – Уйди… сгинь! сгинь! Трень-трень-трень-трень-трень! Бряк об стол, как пень. Трень-трень-трень! Ха-ха! Долго ль до греха? IV Наорались вдосталь певни, Синим небо залило, Солнце кинуло молельни, В гусли загуслярило: Эй, вставайте, лежебоки! Выходи, не мешкая! А не то слетят сороки, Заклюют усмешкою! За работу с песней красной, С думами сокольими, Чтобы молвить: не напрасно Жили – своеволили! V Брел домой, сгибая плечи, Муж-запойник в третий день, Не горят пред Спасом свечи, Нету женки, нет нигде. Сапожок сафьянный брошен, Кольца, серьги на полу. Только кошка с пухлой рожей Отсыпается в углу. – Нет. Ну, ладно же! Достану! Вздыблю! Не уйти тебе! Веницейские стаканы Раззвенелись по избе. Аксамиты смяты в груду. – Да куда ж бежать с тоски? — Перегляды, пересуды, Чешут бабы языки. На знакомый полушалок Харкнул, сапожищем ткнул И опять, опять в кружало К балалайкам и вину. – Эй, пляши, леса и горы! Нету счета серебру!.. И опять царевны свора Кличет к делу-топору. VI Ой, и мчатся дни-быструхи |
