Морока Ты меня задушила снегами, И туманом упала на грудь. Опоен беспокойными снами, Я иду, чтоб в снегах утонуть. Проняла меня песней унылой, Красным звоном, присядкой лихой, Волжским гневом, тайговою силой, — Вечным призраком ты предо мной. Обняла Володимиркой пыльной, — Но с тобой куда хочешь пойду! И недаром печально застыли, Как глаза твои, звезды в пруду. Вдруг в пути замаячат в тумане Вихорьки придорожных костров. Так и кажется: гикнут цыгане И – вприсядку под звон бубенцов. Пусть летят с кистенями ватаги Свистом по лесу, – я не боюсь! Может быть, мне от выпитой браги С опохмелья мерещится Русь? 1920 «Обветренное тело…»
Обветренное тело Осеннего цветка Поблекло – облетело И сморщилось слегка. Товарищи, мы тоже В просторе ветровом, Что нам всего дороже Теряем… и живем! Жестокие утраты Мы забываем в час. Не край ли синеватый Глядит из наших глаз? И кто нас разгадает? Всему свой час и срок. Недаром увядает По осени цветок! 1927 Обедня Подойду я к озеру студену, Помолюсь седому в камышах. Помолюсь на древнюю икону В голубых над полем облаках. Затрезвонит озеро обедню, На камыш налепит вспыхи свеч. Буду слушать птиц степные бредни, Птичьи песни помнить и беречь. Повернусь к заутреннему лесу И ему поклон отдам земной. Тростником заплачу я чудесным Над зеленой в поле целиной. Лес на пашню голову положит, Поведет березовой ноздрей. На долинах с посохом прохожий — Опояшусь лыковой зарей. Подниму обветренные длани, О погибших братьях помолюсь. Воспою их тяжкие страданья И твои, моя родная Русь. Под ремнем опухли в небо плечи, Под котомкой с новым сбором слой. На меня, великого предтечу, Смотрит Русь полей и родников. Отслужило озеро обедню, Отзвонили дней колокола. Над полями выше и победней Радость наша крылья подняла! 1917 Письмо с позиций Если умру я, усну навсегда, Кто пожалеет? Может быть, солнце могилу мою В полдень согреет? Может быть, ветер в могильных кустах Ночью заплачет? Может быть, месяц, как по полю конь, Мимо проскачет? Все позабудут! Напрасно себя Памятью тешим. Время закроет дороги-пути Конным и пешим. Как я любил! Лишь родная моя Это оценит. Или и ей, как и всем на земле, Память изменит? 1916 Привычка Любую птаху назову по крику. Мила мне в селах праздничная сонь. Люблю послушать песню-горемыку И свист в два пальца ночью под гармонь. Глаза мои привыкли к перевалам, К степной избе, к запаханным буграм, Где золотая тучка ночевала И шум зеленый шел по деревням. Привыкли ноги мять траву и вьюгу, Месить в дороге столбовую грязь! Земля родная, черная подруга, В тебя ложиться буду я, смеясь! Привыкли руки гладить сивке гриву, Звенеть косой и нажимать на плуг. И сладко им обжечься о крапиву, И отдохнуть в нечаянный досуг. Не задержусь на этом свете долго, Пришел я гостем в этот светлый дом. Да как же я не залюбуюсь Волгой И не поплачу над родным селом?! Да что же будет, если я покину И разлюблю тоску степных берез, Перед окном осеннюю рябину И дальний скрип и разговор колес! 1924 Ржаное солнце Буду вечно тосковать по дому, Каждый куст мне памятен и мил. Белый звон рассыпанных черемух Навсегда я сердцем полюбил. Белый цвет невырубленных яблонь Сыплет снегом мне через плетень. Много лет душа тряслась и зябла И хмелела хмелем деревень. Ты сыграй мне, память, на двухрядке, Все мы бредим и в бреду идем. Знойный ветер в хижинном порядке, Сыплет с крыш соломенным дождем. Каждый лик суров, как на иконе, Странник скоро выпросил ночлег. Но в ржаном далеком перезвоне Утром сгинет пришлый человек. Дедов сад плывет за переулок, Ветви ловят каждую избу. Много снов черемуха стряхнула На мою суровую судьбу. Кровли изб – сугорбость пошехонца, В этих избах, Русь, заполовей! Не ржаное ль дедовское солнце Поднялось над просинью полей? Солнце – сноп, а под снопом горячим Звон черемух, странник вдалеке, И гармонь в веселых пальцах плачет О простом, о темном мужике. 1922 |
