– Всегда пожалуйста, – насмешливо отзывается он. – Захочешь помыться ещё – милости прошу!

– Я запомню! Спокойной ночи? – я практически ненавижу себя за вопрос в интонации, но сейчас телом правит то, что сильнее меня. Боль. Тоска. И неотвратимо надвигающееся одиночество.

– Скорее, доброе утро, – улыбается Вадим и не спускает с меня взгляда, пока я не вхожу в родительскую квартиру.

– Кира? – папа не спит.

Сбросив обувь, я аккуратно кладу ключи, чтобы не звякнули, и прохожу в кухню. Единственный источник света – тусклая лампочка в вытяжке и из-за отец выглядит особенно постаревшим. И жутко расстроенным.

– Пап, ты что, всю ночь здесь сидишь? – я останавливаюсь рядом с ним и касаюсь его плеча. – У тебя же сердце!

– Прости дурака, Кирюш! – горьким шёпотом просит он и накрывает мою ладонь своей. – Мама бы нашла правильные слова, я – не могу.

– Па-ап, – я сажусь перед ним на корточки.

– Нет, выслушай! – папа поворачивается и берёт мои ладони в свои. – Ты – другая! Не похожа ни на меня, ни на маму. В тебя есть то, чего всегда недоставало нам – характер, стержень, решительность. Мы всегда боялись, что однажды просто не успеем подхватить, не сможем вовремя остановить, а ты продолжала нестись вперёд, словно сегодняшний день – последний.

Папа замолкает и мне хочется ответить, попросить прощения, что злилась, не понимала их вечной паники, но он продолжает.

– Когда появился Кирилл… – он застывает на мгновение. – Рассудительный, взрослый, умный, мы с мамой надеялись, что хотя бы он сможет тебя удержать. Не дать тебе наделать глупостей. Поэтому и согласились, скрепя сердцем, сделали вид, что не видим скверны в его взгляде. И вот что получилось…

– Вы не виноваты, – папа вздрагивает от моей искренности. – Кто угодно, только не вы с мамой! Только благодаря вам я сейчас здесь – живая, здоровая и готовая убивать за то, что мне дорого!

– Ты всегда плевала на обстоятельства и пробивала лбом стены, – он укоризненно качает головой, но в следующее мгновение улыбается. – Впрочем, не только их, – и мы одновременно фыркаем.

Был в моей жизни и такой случай. Дети жестоки во все эпохи, особенно, когда хорошо учишься, не прилагая к этому практически никаких усилий.

Класс пятый, или шестой, и начинающиеся идиотские мальчишеские замашки из разряда «ударить учебником по голове». Денис, Вова и Лёша зажали меня в углу, во время большой перемены между третьим и четвёртым уроком. Учителя ещё не было и, нахохлившись, я смотрела на веселье популярных парней класса и на смешки остальных.

– Ну что, Карпатова, страшно? – противно хмыкает Вовка и тянется рукой к заплетённым волосам.

– Совсем дураки?! – и ведь действительно страшно.

Это потом, много лет спустя, ты пересекаешься с ними на встречах выпускников и удивляешься, как вот это могло быть популярным десять лет назад.

– Зато ты как первоклашка! – Денис больно дёргает за волосы. – Всё ещё носишь косички!

Слёзы наворачиваются на глаза, некрасивые красные пятна покрывают шею и лицо, кожа горит от стыда. Все хотят быть популярными в школе, но не всем это удаётся. Маринка Иванова, дочка директора, смотрит из-за спин своих подпевал и довольно жмурится, а ведь мне так хотелось с ней дружить!

Не знаю, что на меня нашло. Может, подсмотренный прошлым вечером боевик. Может, сказалась популярная тогда «Зена – королева войнов». А, может, прорезался тот самый характер. Вовка стоял передо мной, ближе всех, и именно ему достался удар лбом в нос. Одноклассники ахнули, обидчик взвыл, а я улыбалась, не обращая внимания на боль в затылке и намечающийся синяк на лбу.

– Вас с мамой тогда впервые вызвали в школу…

– Впервые, – папа улыбается отсутствующей ностальгической улыбкой, – но далеко не в последний раз.

– Я была плохой ученицей, – я сажусь прямо на пол, не вспоминая о бессонной ночи.

– Нет, не плохой, – он качает головой. – Ты была одной на миллион, и остаёшься такой и впредь.

Тогда они вряд ли так считали, когда стабильно, по паре-тройке раз в год, навещали директора. У меня были серьёзные проблемы с поведением.

– Кир, – он приподнимает моё лицо за подбородок, – делай, как считаешь нужным. Ты – моя дочь! Единственное, что у меня осталось, и я поддержу тебя, чтобы ты не решила!

– Спасибо, пап! – на выдохе, и я стираю одиноко катящуюся по щеке слезинку.

Ну, сколько можно реветь?!

В его взгляде смущение, но папа всё же спрашивает.

– Скажешь, где провела эту ночь? – в соседней квартире.

– Колесила по городу, – в конце концов, это не совсем ложь, – думала.

– Ложись-ка ты спать, – он в последний раз ободряюще сжимает мои руки и поднимается. – Тебе нужно выспаться.

– Хорошо.

Когда я уже стою в дверях, он вспоминает.

– Кир, тебе же завтра, – взгляд на часы, – сегодня на учёбу! А Сашка как? Давай я останусь с вами.

– Не нужно, – я оборачиваюсь и качаю головой. – Я созвонилась с Александрой Борисовной, она приедет.

– Чужой человек, – с укоризной морщится папа, – в то время как я могу помочь.

Улыбаюсь и подхожу к нему, чтобы обнять за шею и поцеловать в щёку.

– Пап, у тебя там рассада зачахнет и график высадки собьётся. Не переживай, все нормально! Александра Борисовна нам уже практически родная, да и не хочется мне напрягать твоё больное сердце! Отдыхай лучше!

– Ну, раз ты так говоришь…

Я ухожу спать под его тяжёлые вздохи.

Утром становится по-настоящему добрым. Я просыпаюсь поздно, почти в обед и, пока умываюсь, Сашка прыгает вокруг меня, захлёбывается восторгом и рассказывает, как они с дедом запускали бумажные самолётики. Когда мы заходим на кухню, на столе меня ждёт крепкий кофе, а сына – тарелка супа. До прихода Александры Борисовны остаётся пару часов.

– Пап, а ты не видел мой телефон? – кричу из спальни.

– Нет. А вчера ты с ним вернулась? – спрашивает он, останавливаясь в дверях. – Может, в машине оставила?

Они с Сашкой только что умывались, поэтому рубашка закатана до локтя, а руки всё ещё влажные после детских «морских игр».

– Да, наверное, – ага, в рослой такой машине – генераторе юмористических историй. – Я быстро сбегаю и отпущу тебя! Ты успеешь на автобус? – часы показывают двенадцать дня.

– Успею, не торопись! – отмахивается папа и возвращается к раскрашивающему белую скатерть Сашке.

Переодеваться? Только для того, чтобы сделать два шага по лестничной клетке? Лень. Схватив ключи, и от машины тоже, я захлопываю за собой дверь, надеясь, что Вадим ещё дома. Александра Борисовна плохо ориентируется в этом районе, поэтому телефон мне просто необходим.

Оглядываюсь, хоть и понимаю, что веду себя как идиотка. Можно подумать, папа пойдёт проверять ушла я в машину или к соседу завернула! Коротко нажимаю на дверной звонок, а в ответ тишина. Чёрт! Неужели ушёл? Вчера мне показалось, что он работает, только уезжая в командировки, без графика 5/2. Вдавливаю кнопку до упора, надеясь, что Вадим так же, как и я отсыпается после бессонной ночи.

– Да! – дверь открывается рывком и меня слегка оглушает недовольный рык.

– Привет! – после секундной заминки я нервно переступаю с ноги на ногу. Стоило накинуть хотя бы куртку – в тонкой футболке на одно плечо стоять в прохладе подъезда оказывается некомфортно.

– Кира? – похоже, что он не ожидал увидеть меня так скоро.

В общем-то, я тоже меньше всего ожидала, что выдерну его не из кровати, а из душа. С коротких волос на ламинат капает вода, а явно второпях надетая футболка местами прилипла к телу, потемнев от воды.

– Извини, что беспокою, – я ещё раз оглядываюсь на собственную дверь, – я у тебя телефон не забывала вчера?

– Телефон? – он хмурится. – Понятия не имею. Проходи, поищешь, – при дневном свете это выглядит не так прилично, как в середине ночи, но у меня нет выбора, и я захожу вслед за ним.

– А вот и он! – я хватаю с тумбы у входа сотовый.