— Это почему же?

— Так неудобно. Секретарь по идеологии здесь.

— Нет, Анечка, проводи, делай все, как наметила.

Анюта воткнула в землю острый колышек с прибитым к нему картонным щитом, кнопочками пришпилила «Колхозный крокодил», листок-«молнию» и сводку уборки. Посредине «Крокодила» был нарисован парень в ватнике, нога его перехвачена тросом, идущим к трактору «Беларусь». Под рисунком было стихотворение, а рядом, раскрашенная цветными карандашами, выделялась еще одна картинка: за рулем машины усатый человек, во рту у него стариковская козья ножка, сзади, из кузова, сыплется хлеб.

Щит тут же обступили собравшиеся к обеду колхозники: три шофера, подвозчики воды, тракторист.

— Робя́, это же Ваську волокут тросом! Он давеча к Ирке в Сарафаново бегал, вот и продрых!

— А с усами-то кто? Никак, сам Никандрыч? Поспешил да людей насмешил!

— Ну, Анька, усатый не простит тебе, разнесет все твои книжные палаты!

— Не боюсь я ни усатых, ни бородатых! У нас редколлегия. Сергей Григорьевич знает, кого мы рисовали. И ты, Карпов, в «Крокодил» попадешь, если к Любке на свидание на самосвале будешь ездить. Мы видели!

— У, глазастая Белоглазиха!

Ольга Ивановна, устроившись на соломе, наблюдала за этой сценой. Ей было приятно, покойно и все знакомо. «Рассвет» совхоз небольшой, и Сергей Григорьевич Постников, о котором упоминала Анюта здесь, неосвобожденный партийный организатор, механик. Но на все дела находит он время, коммунисты в колхозе дружные, работают на самых ответственных участках, во всем показывают пример. В дни религиозных праздников они проводят свои, колхозные праздники, и действовавшая четыре года назад на их территории церковь заглохла, закрылась сама собой: никто не ходил в нее…

— Накладывать, что ли, лапшу-то? — спросила повариха.

— Обожди, Петровна, Углов еще на загоне, и Василий вот-вот с тока появится.

Комбайн Углова надвигался с правой стороны поля. Подборщик цепко захватывал распластанный по стерне валок, лента конвейера несла сухие пшеничные стебли к барабану, там, внутри комбайна, глухо рокотало, и оттуда стекала в бункер теплая струйка зерна. Федор Устинович Углов стоял на мостике. Он был в приплюснутой промасленной кепке, в рубашке с закатанными рукавами. Сбоку от Федора Устиновича, у штурвала, склонился его сын Андрей, девятиклассник.

Комбайн Углов получил десять лет назад. Но и тогда он был уже не новый. И вот все десять хлебных сезонов машина работает, как часики, по полторы-две нормы дает на ней Федор Устинович. Он спать не будет, пока все не прочистит и не смажет. Завидную любовь к технике принес он с фронта, где был механиком-водителем тяжелого танка. Он вернулся с войны обожженным, инвалидом второй группы, на лице его, через всю левую щеку, жгутом извивался фиолетово-красный рубец. На третий день после возвращения Углов, опираясь на костыль, добрался до МТС и попросил дать ему трактор. Знакомый директор, худой, пожелтевший человек, у которого еще до войны вырезали полжелудка, скривился, как от зубной боли, ткнул костлявой рукой в сторону свалки:

— Вон где наши трактора, Федя… Есть у меня плохонький мотор от СТЗ, а остальное если найдешь там, то действуй, поизносились мы за войну, даже баббиту нет подшипники залить… Да и какой же ты, с клюкой-то своей, тракторист? Погуляй, Федор… Или, хошь, я тебя на заливку радиаторов поставлю?

— Не споткнусь, оформляй приказом!

Трактор Углов собрал и работал на нем несколько лет. Он знал все марки машин, мог водить и автомобиль и комбайн, освоил токарный станок и слесарное дело. И дети пошли по его стезе: Игорь заканчивает факультет механизации сельхозинститута. Борис, вернувшись недавно из армии, электриком в колхозе работает, женился, дом свой построил. Андрей пока в школу ходит, но с малых лет с отцом на машинах. Алевтина в медицинский техникум поступила. Жена Федора Устиновича, Мария, возглавляет огородное звено. Углова любят в деревне. В партию он вступил перед боем на Курской дуге. Он добр, справедлив, спокоен, бессменный председатель товарищеского суда.

Сказав что-то Андрею, Федор Устинович свернул комбайн с загона, остановил его вблизи грузовиков, заглушил мотор. Все знали, что Чурилова будет вручать Углову переходящий флажок, и встали, пошли вместе с Ольгой Ивановной к комбайну. Вытирая руки паклей, Федор Устинович спустился с мостика.

— Разрешите, товарищ Углов, — волнуясь, сказала Ольга Ивановна, — по поручению бюро райкома партии и исполкома райсовета вручить вам как передовику механизатору этот вымпел!

Федор Устинович неловко переступил с ноги на ногу, улыбнулся, и шрам его резче обозначился на щеке.

— Благодарю, конечно… Спасибо! Работаем вот. Лето нынче хлебное, бункер с ползагона с верхом. Зерно тяжелое, литое…

Он принял из рук Чуриловой шелковый флажок, повернулся к машине:

— Андрей, прикрепляй!

Сын взял флажок и стал привязывать его к стойке у штурвала. Все захлопали, шофер самосвала дал длинный сигнал.

А поварихи уже расстелили брезент, поставили термос, флягу, алюминиевые чашки. Все расселись кружком. Ольгу Ивановну посадили рядом с Угловым. Позвали и Сидоровича. И пока Петровна резала круглый хлеб, Анюта рассказала, что их колхоз по уборке на третьем месте, что соседей, с которыми они соревнуются, обогнали. Она назвала отличившихся механизаторов и сказала, что в воскресенье вечером в их честь в клубе будет хороший кинофильм и концерт силами колхоза.

— Молодец, Белоглазиха! — сказал Карпов, пережевывая хлеб. — А танцы будут?

— Ешьте, милые, ешьте, — торопила Петровна. — Соловья баснями не кормят. Лапша у меня домашняя на куриных потрохах. Председатель велел всех кочетов порубать, жалеть, говорит, Петровна, для страды петухов не надо, они яиц не несут. И картошка вот молодая с бараниной, и квас…

Все было очень вкусное, особенно хлеб, испеченный на капустном листе в русской печи. Только квас сильно кислил, и у всех скрипело от него на зубах.

За обедом Ольга Ивановна сообщила об обстановке в районе, коротко пересказала международные новости, шутила вместе со всеми.

— Кому добавки? — предлагала Петровна. — А ну налетай! До звезд-то на небе еще ой как долго…

В пионерский лагерь Ольга Ивановна не попала. Она была на вечерней дойке на Козлихинской ферме, проводила там беседу, отчитала бригадира за сломанный телевизор в красном уголке, заезжала к льнотеребильщикам. Потом из сельсовета, взяв у сторожихи ключ, звонила Ведерникову, предупредила, что остается в колхозах дня на три, рассказала ему о Гумнищах, о Петухове; о жатве в «Рассвете» и «Борце». Ведерников одобрил ее намерение остаться, обещал похлопотать о кинопередвижке.

Звонила Чурилова и Клавдии Ефимовне, заведующей кабинетом политпросвещения. Клавдия Ефимовна отвечала за информационную группу. Чурилова сообщила ей свежие данные для листка-«молнии», районной газеты и сатирического выпуска.

— Завтра же развезите листки по всем колхозам, — сказала она в трубку. — Да, немедленно, завтра же!

Ночевала Ольга Ивановна в семье Угловых. На их доме еще засветло были прикреплена доска, сообщающая, что здесь живет герой жатвы.

Жена Углова, Мария, напоила ее парным молоком, зачерпнув его прямо из подойника. Ольга Ивановна сдула шапку пены и выпила молоко медленными глотками. У ее ног стоял шестилетний Сережа, сын Угловых, и с любопытством смотрел на нее.

— Последыш наш, — пояснила Мария и слегка покраснела. — В сорок лет рожала, стыдно вроде было, а Федор-то так прицыкнул на меня. Ничего, растет вот…

— Хороший мальчик, на вас похож, — сказала Ольга Ивановна и посадила Сережу на колени, прижала к себе.

— Смирный. Алька читать его научила. Это хорошо, когда маленький есть, молодой себя чувствуешь. Дети — это хорошо. Я дочку хотела, а хвать — сын…

Постелили Ольге Ивановне в горнице, на высокой кровати. Она уже стала засыпать, когда затарахтел мотоцикл и приехал Федор Устинович. За окном, на большаке, беспрерывно вздрагивал свет автомобильных фар, шарил по стене. Было слышно, как в сенях Мария поливала на руки мужа воду. Углов умывался, отфыркиваясь.