— И такая степь везде была? — спросил я, оглядывая окрестности.
— На тысячи верст… Равнина, ковыль, редкое озеро, овражек с ручейком, и опять равнина…
— Жалко немножко…
— Чего жалко?
— Степь, конечно… Живое существо, природа…
— И нам было жалко сначала… А хлеб? Хлеба очень много нужно. Вон как красиво колышется хлебная нива. Степь не в обиде, она же человеку служит…
Земля родная… Во все времена года и повсюду привлекает она неповторимой красотой своей. Всегда на ней легко и покойно. И весной, когда шумят по оврагам полые воды, летят в поднебесье косяки журавлей, цветут яблони, зеленеют на полях всходы. И в пору жаркого лета, когда можно пройтись босиком по мягкой душистой мураве, подышать ароматами подсыхающего сена. А в июльские ночи начинают ходить по полям беззвучные зарницы, вспыхивает и гаснет над поспевающими хлебами розоватое яркое пламя. Тут вскоре и сады поспевают, и уже другими красками, другими запахами манит земля. Леса задумчиво вспыхивают золотом, багрово рдеют по опушкам рябины. И вот уже легла на поля первая пороша, петли заячьих следов повели к стогам и ометам, из полыньи на речке, где берут воду для бани, целый день идет пар…
Всегда хороша она, земля родная. Она ведь не только плодородная нива, поля и сады. Она — Родина наша, Отчизна. На ней наш дом, могилы отцов и прадедов. Беречь ее надо, лелеять. И любить, как мать.
АРЗАМАССКИЙ ГУСЬ
Не вызывает особого удивления, когда твоему взору открывается большое поле, засеянное, к примеру, пшеницей. Пусть даже огромное. Мы к просторам привыкли. Но вот лук… Обширный массив лука гектаров под двести. Всю жизнь вроде видел его на грядках рядом с укропом и другой огородной мелочью, и вдруг такое обширное луковое поле. Недавно поработала тут дождевальная установка, и на обмытых стреловидных перьях еще держались капельки воды, отражая яркое июньское солнышко. Темно-зеленые ухоженные грядки тянулись аж к дальним лесопосадкам…
— И это все лук? — уже который раз повторяю я свой удивленный вопрос — Во все стороны один лук?
— Причем наш, арзамасский, вот в чем главное-то! — говорит Михаил Федорович Балакин, которому, по всему видать, приятно мое удивление. — У нас все луковые площади крупные, так удобнее, есть где технике разгуляться…
Наше знакомство состоялось несколько часов назад. Ехали мы в Болдино на Пушкинский праздник поэзии, и перед Арзамасом, куда нам предстояло заглянуть согласно программе, все обратили внимание на дорожный щит с нарисованной на нем луковицей. Что-то вроде городского герба в современном варианте. Сейчас вообще стало модным вывешивать перед въездами в хозяйства какие-то символы: свиную голову, доярку с ведром, сноп пшеницы. И это правильно, сразу узнаешь, чем здешние края знамениты. А тут, помимо луковицы, увидели мы еще и белого гуся. Этот упитанный красивый гусь был изображен на значке «Арзамасу — 400 лет», который подарили нам при встрече. И сразу многим вспомнилось: братцы, да ведь этот город редким своим луком славен да гусем уникальным! Даже в энциклопедии о здешнем гусе много сказано…
Об Арзамасе, о прошлом его и настоящем, рассказал нам Михаил Федорович Балакин, первый секретарь горкома партии. Говорил он интересно и увлеченно. Конечно, не узнал бы сейчас своего родного города Аркадий Гайдар, а Алексей Максимович Горький, возможно, не нашел бы того деревянного дома, в котором жил когда-то под охраной царских стражников. Преобразился Арзамас. Это, по сути, новый город со стотысячным населением. Промышленный, культурный, молодежный…
Слушая Балакина, я все вылавливал момент, чтобы как-то удобнее вклиниться со своим вопросом об арзамасском гусе и луке. И только в конце беседы мне удалось об этом спросить. О гусе Балакин ответил туманно и уклончиво, а что касается лука — тут же повез меня в поле, чтобы показать его. И вот мы ходим с ним по кромке плантации, то и дело склоняясь над тем или другим рядком. Балакин инженер по образованию, кандидат экономических наук, но сейчас взыграла в нем крестьянская жила: деревенский он родом, почти местный, сын колхозного пастуха. Всю луковую подноготную по-агрономски знает, поясняет бойко, как практик…
— Ох, и хватили мы лиха с этим лучком! — вздыхает Балакин.
— А что? Сложна технология?
— Да если бы только это! На грани исчезновения он был. А ведь это фирменная наша продукция, честь и слава района. Позор-то какой: деды и прадеды умели, а мы, стало быть, не можем. Сверху нас за этот лучок стукнули маленько, пристыдили. Но мы и сами уж к тому времени взялись на дело, прошлые грехи на погоду да на разные нехватки валить не стали. К чему это? Ведь в основном мы виноваты, нам и выправлять положение. Вся районная партийная организация подключилась, весь комсомол, старые луководческие кадры стали расшевеливать, молодежь учить…
— А чем он хорош, ваш арзамасский лук?
— Ну как же! Это же редкий сорт. Он хранится долго, не портится, на вкус свеж и приятен. Полезных веществ в нем очень много. И вот еще чем выделяется он…
Балакин шагнул к рядкам и выдернул два растеньица. Сбивая пальцами землю, стал объяснять:
— Видите сколько луковиц в каждом гнезде? Здесь две, кажется, а тут вон четыре. Мы постоянно увеличиваем площади, отводим под лук лучшие земли. Сейчас у нас больше двух тысяч гектаров под луком. Растет и урожайность. В прошлом году под сто шестьдесят центнеров с гектара на круг взяли. Конечно, это первые шаги, хвалиться пока особо-то нечем, но разбег взят, в лук мы вцепились крепко и будем держать свою марку…
Мы какое-то время идем по обочине, потом садимся в машину и катим дальше. Все эти дни палит невыносимо. Ни ветерка, ни тучки. А дождя ох как надо бы, лук влагу любит. Да и другие культуры пить просят. Район большой, самый крупный в области, и от него ждут хлеб, молоко и мясо, овощи. Один полуторамиллионный Горький сколько всего требует. Тяжелая ноша на плечах у Балакина. И как он только управляется. С виду и не подумаешь, что таким районом заворачивает, росточка невысокого, молодой, быстрый, в толпе парни его за ровню свою принять могут и запросто прикурить попросят…
За леском сворачиваем на проселок, и сразу же клубы пыли встают за машиной. В деревнях тихо, не видно ни души. Все на прополке лука. И стар и мал. И колхозный лук обрабатывают и свой, приусадебный. Жарища, сорняк, проклятый, вовсю полез. Белеют женские платки на поле, цветастые сарафаны.
Останавливаемся возле деревни Васильев Враг. Дворы и огороды одной улицы выходят к дороге. Копаются на участочке две фигуры: старая бабка и девчонка молоденькая. Бабка собирает сорняки в подол передника, а внучка ее, полураздетая, как на пляже, держит травинки в руке.
— Чресла-то хоть прикрой, охальница, — шипит на девчонку бабка и приветливо здоровается с нами.
— Ну вот еще, я же загораю! — обижается девчонка.
— Глядите, люди добрые, загорает она. Мы вот всю жизнь работали на поле, а не загорали. Из городу помогать мне приехала, лучок надо обихаживать. Он силу потеряет, ежели опоздаешь с прополкой…
Луку у бабки двенадцать соток. У других и побольше участки. Сорт «арзамасский». Не только из-за одной выгоды «водят лук» в деревнях и селах. Его здесь любят. Но и плата хорошая — пятьдесят копеек за килограмм. Раньше на Север возили продавать. А теперь не слыхать что-то. Хлопотно больно. Да и зачем? Лучок на месте принимают и тут же выдают деньги. Жаловаться не на что, сумели дело организовать. У многих вон «Жигули» да «Москвичи». И все он, лучок арзамасский, от него подспорье для семьи идет. И подспорье немалое, нужное…
— А гуси, бабушка, в вашей деревне есть?
— Ты, чай, приезжий? — в свою очередь, спрашивает меня бабка. — Вот то-то и видать. Нет у нас, милок, ни единого гусика. А ведь был всем гусям гусь. По полпуду гусаки вытягивали. На безмене, бывало, взвесишь — как раз полпуда. До войны, дай бог память, матушка моя домашнюю лапшу варила. С гусиным потрохом. Ну, скажу я тебе, парень, не лапша, а объедение…
