— Надо вставать пораньше да болтать поменьше! — ответил как-то на мое удивление запущенностью полей Леонид Михайлович Малков. — Надо, понимаешь ли, земле больше кланяться, спины не жалеть…

Я заметил, что Малков частенько произносит эту свою излюбленную фразу: «Земле больше кланяться». В ней заложена вся мудрость крестьянская: с земли все дела начинай. Земля, которая кормит — главная земля. О ней — первая забота. Но и о той, которая просто земля, природа с лесами и лугами, заботиться надо не меньше. Бесполезной земли не бывает, она вся — бесценное наше достояние…

Пустующие или запущенные земли, поля, где сорняков больше, чем злаков, удручают, камнем ложатся на душу, сердце сжимается от боли при виде их. И страшно, если к этому привыкают. А такое еще можно встретить нередко! Гниющая солома у обочины, рассыпанное на дороге зерно, луговина, где давно уже не растет трава, лопухи и крапива на месте снесенных деревень. Видят это люди и проходят мимо. Не возмущаются, не стучат кулаками по председательскому столу, не бегут сами, чтобы поскорее убрать, обработать, пустить в дело. Равнодушие к земле, к плодам ее, к извечной святости этой только там пускает корни, где нет хозяйственного порядка, где запущена дисциплина, воспитательная работа. Настоящий крестьянин не заснет, зная, что пахать пора, что хлеб осыпается, сено не убрано, навоз под яровые не вывезен. Он торопится в поле, не спрашивая, сколько ему за работу заплатят, какие надбавки будут, проценты. Земля его из дому гонит, зов ее неистребимый. И хорошо, когда этот зов поселяется в душу ребенка и живет там до глубокой старости.

— Землю, ее ведь, милую, не обманешь, — вспоминаются мне мысли Малкова. — Пытались обмануть некоторые да от нее же, от земли самой, по шапке получили. Она крепко наказывает. Зубы на полку, как говорится, положишь, если поле обидишь. Натерпелся я в свое время от этих бойких ребят, которые окриком хотели кукурузу вырастить, клевера сводили, учили курицу, как надо яйца нести, а сами ячмень от пшеницы отличить не могли. Слава богу, что теперь не в чести на селе такое командирство. Мы, колхозники, на земле живем, с нас и спрос за урожаи. Мы не допустим, чтобы земля холостой гуляла…

Он-то не допустит, это уж точно. А другие руководители пока допускают. «Холостых» земель еще немало наберется по российским селам. Далеко не каждая сотка служит для питания человека. А ведь любой, самый бросовый участок можно обиходить, как это сделали дачники, рабочие с заводов, пенсионеры. На пустырях они вырастили сады, работают там выходными днями вместе с детьми. Ребята с малых лет приучаются с труду, учатся понимать и любить природу. Земля, она ведь не только кормилица, она и воспитатель…

Немало еще случаев у нас, когда землю улучшают ради галочки, бездушно. Этот грешок водится, к примеру, за некоторыми мелиораторами. В целом они работают, конечно, хорошо, но бывает, так иной участок «улучшат», что после них не растет ничего. А участок уже оприходован, включен в число полезных гектаров.

Под Смоленском есть совхоз «Рябиновая поляна». Я как-то заехал туда, чтобы посмотреть на производство разных приправ, которых почти не найдешь ни в одной столовой, и в первую очередь хрена. За цехами, в низинке, увидел я какие-то возделанные квадраты земли.

— А там что растет? Какая культура?

— Клюква, — отвечает директор. — Искусственно клюкву разводим. На нее сейчас большой спрос. Трудно, знаете ли, поддается выведению…

— Но позвольте?! Среди болот искусственно выращивать клюкву? Это же…

— Были болота да сплыли. Надо было мелиораторам оставить островок. Хотя бы для клюквы…

Может быть, и нет ничего особенного, что клюкву выращивают искусственно. Ведь где-то это делают. И, наверное, там делают, где она плохо растет в естественных условиях или ее очень мало. А тут, в центре Нечерноземья, рядом с «болотными» псковскими краями, не очень-то это звучит. С умом надо мелиорацию проводить, на природу оглядываться, на местный уклад жизни, на историю. А то копейку выгадаем, а рубль потеряем. Немало у нас денег закопано по разным российским низинам. Лежат они уже не один год, а всходы от них хилые. Видел я подобное в знаменитой Мещере, например, на Оке, на северо-западе…

Фактов, когда к земле относятся нерадиво и просто губят ее, сколько угодно. Но вот не припомню я случая, чтобы кого-то наказали именно за землю, за неправильное использование ее. Часто наказывают руководителей хозяйств за низкие урожаи, надои, привесы, настриги, но вот чтобы за землю, за порчу ее — что-то не слыхать…

Мне всегда казалось, что в Подмосковье, в этих густо заселенных местах, «гуляющей» земли не встретишь. И ошибся. Есть «гуляющие» земли. Целые многогектарные площади. У поселка Хлебниково, от канала Москва — Волга идет большой залив. Так вот весь левый берег залива отличные пустующие луговины. Какие травы вымахивают здесь к середине лета! Сколько можно было бы сена заготовить! Не стал бы я заводить речь об этом береге, если бы он был просто берег. Дело в том, что раньше здесь сенокосы были, выкашивался каждый бугорок. А сейчас пропадает трава. Стоит до августа месяца, поджидая хозяев, и увядает на корню. Сами собой приходят на ум некрасовские строки, когда проходишь берегом Хлебниковского залива:

Да если бы один этот берег пустовал, а то ведь и дальше по возвышенности тянется огромный пустырь, густо заросший полынью, конским щавелем и вообще разной травяной непролазью. Когда-то здесь ссыпали землю, вынутую, должно быть, при рытье канала да так и оставили ее неровными кучками…

— Какая равнина пропадает, — сказал я как-то пожилому рыбаку, который рядом со мной забросил удочку. — Неужели нельзя окультурить этот пустырь?

— Отчего же нельзя? Очень даже можно, — живо откликнулся рыбак. — Пригони пару бульдозеров, разровняй, и вот тебе поле. Можно сады здесь разбить, а можно и под луг оставить. Сей клевер или люцерну — на целую ферму кормов хватит…

— А если под дачи отдать? Под участки рабочим с завода?

— Тоже неплохо. Земелька сразу же на людские руки откликнется…

— А раньше, что тут было?

— С того краю, что поближе к деревне, коров пасли, а с этой стороны луга шли. Бывало, с десяток стогов тут стояло. А сенцо какое! Хоть в чай заваривай…

Этот пустырь у Хлебникова я часто вспоминаю. Как только зайдет где речь о халатном отношении к земле, так сразу же и встает перед глазами это бурьянное поле. Чье оно? Кто у него хозяин? Неужели местные власти не видят и не понимают, какой урон наносит этот пустующий клин? И не только материально, а больше нравственно, морально. Тысячи людей отдыхают у залива, в том числе и дети, и все видят заброшенную обиженную землю, сочные густые травы, которые никто не косит…

Конечно, совсем не обязательно распахивать каждый клочок неудоби. Земля в любом виде прекрасна и приносит какую-то пользу. Но там, где она обработанная, кормить может, пусть кормит…

В Целиноградской области возили меня в те места, где специально оставлен участок дикой степи. Ехали мы долго. И по обеим сторонам дороги стояли поспевающие хлеба. Десятки километров сплошных хлебов. Непередаваемое зрелище! И вдруг хлеба кончились. Не было дальше и дороги, она обрывалась у глубокой межи.

— Теперь только пешком можно, — сказал секретарь райкома. — На машине туда нельзя. Раньше ездили, а сейчас душа противится: святое место там…

Целинную казахскую степь я видел впервые. До самого горизонта тянулась широкая равнина, местами кочковатая, дернистая, с белыми метелками какой-то суховатой травы. Нога мягко пружинила, и я ступал осторожно. То и дело взлетали птицы, кружились над нами, выказывая свое недовольство. Может, где-то вблизи были у них гнезда или просто не хотели они чужого присутствия. Слева забелело небольшое круглое озерцо, окаймленное редкими камышинками. Птиц здесь было еще больше. И вообще вся степь, как только я пригляделся и прислушался, дышала, щебетала и стрекотала жизнью. И шел от травы легкий чистый запах, вернее, здоровый дух, который как бы одновременно бодрил и успокаивал. Хотелось посидеть тут или полежать. Представились косяки коней, когда-то бродившие по этим бедным подсушенным травам, скромные юрты казахов…