— Терпеть не могу, когда животных мучают, — произнёс всё тот же голос пару секунд спустя. Ри обернулась и увидела Дана, усталого и опять постаревшего ещё сильнее. Оба мальчишки растаяли в воздухе, но она подозревала, что, стоит немного подождать, и вся сцена повторится ещё раз.

Нюсик стояла чуть поодаль, ворковала со щенком и выглядела изрядно потрёпанной, но очень счастливой. Услышав в потоке нежностей имя Джесси, Ри вспомнила старого хромого пса, дремавшего на тахте, пока хозяйка учила химию с подругой.

— Странное всё-таки у трамвая представление о счастье, — сказал Дан, пожёвывая травинку. — С ярко выраженной нотой мазохизма.

Щенок, вольготно устроившийся на груди Нюсик, повизгивал и пытался облизать новой хозяйке нос. А она смотрела на него с такой материнской нежностью, что у Ри всё переворачивалось внутри.

— Сказать ей, напомнить? — тихо спросила она у Дана.

— Не стоит. По крайней мере, не сейчас.

— Но если он исчезнет? Растает у неё прямо в руках, как все остальные звери?

— Значит, будет у неё призрачный щен. Ты же завела себе призрачного кота?

Нюсик ненадолго отвлеклась от возни с питомцем.

— О чём вы там воркуете, голубки?

— Да вот Ри мне про твоего пса рассказывала, — ответил Дан, пуская в ход свою фирменную улыбку. — Славный он у тебя.

— Между прочим, в тот раз я справилась с этими гадёнышами в одиночку. Они решили живым мячом в футбол поиграть.

— И сколько же тебе тогда было?

— Лет восемь… Но я была девочка большая. И отчаянная. Сорок пять килограммов чистой ярости. — Нюсик потрепала щенка между ушами и спросила: — Если мы его тут оставим, они вернуться, да? И продолжат?

Дан пожал плечами.

— Скорее всего. Мы не знаем, насколько реальны эти места. Может быть, они как-то формируются из тумана и наших воспоминаний? И большую часть времени их просто нет? Но это только моё предложение. Надо придумать какой-то эксперимент, чтобы его проверить.

Нюсик задумалась, посмотрела на Ри, погладила щенка и сказала:

— Вы же приедете завтра?

— Нюсик, ты это к чему? — начала беспокоиться Ри.

— Я могу попробовать остаться тут и посмотреть, что к чему. А вы завтра вернётесь за мной. То есть, за нами.

Ри отдала подруге термос с кофе и остатки шоколада, последний раз спросила, не передумала она, и поднялась на подножку. Трамвай зазвенел и тронулся с места.

Она до последнего надеялась, что их волшебный транспорт никуда не поедет без третьего пассажира, но вот Нюсик махала им вслед рукой и таяла в туманной дымке, а они уносились вперёд, в белую пустоту.

Говорить не хотелось. Ри сидела, уставившись в одну точку пустым взглядом, стараясь отогнать подальше тревожные мысли. Когда Дан положил руку ей на колено, она вздрогнула и отодвинулась подальше.

— Всё будет хорошо. Завтра ночью мы заберём её отсюда.

— А если нет? Если трамвай сюда больше не приедет? Это ведь её воспоминания, не наши!

— Значит, мы будем искать способ, как туда попасть. Сдаётся мне, мы ещё не всё знаем про эту колымагу.

Ри вздохнула.

— А пока — может, всё-таки попробуем спеть дуэтом?

Ри не знала, чего боялась больше — перепутать загадочные слова песни и испортить всё заклинание или показать, что петь она не умеет от слова совсем. Отговариваться, ссылаясь на простуду, не было никакой возможности: у неё на глазах Дан рвался в бой, несмотря на усталость. Она с тоской подумала о бутылке текилы, оставшейся дома. Немного допинга для храбрости ей бы не помешало.

Дан уже устроился в дверях и взял первый аккорд. Ри вздохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и встала рядом. Голова была пустой и чистой, но когда зазвучали первые слова куплета, строки текста возникли перед глазами сами собой.

«Ничего себе караоке», — подумала Ри.

Слова появились, но даже просто открывать рот, сражаясь с сопротивлением тумана, было тяжело. Что уж говорить о пении! Но она старалась, глядя на то, как ловко пальцы Дана летают над струнами. Она была так сконцентрирована на своём занятии, что не следила за туманом и не знала, изменилось ли что-нибудь от того, что заклинание пели на два голоса.

Время тянулось медленно. Каждый раз, когда Ри казалось, что уже всё, финал, выяснялось, что впереди ещё целый куплет или припев, и заветные слова «Стал взор мой бел, как монашеская постель» всё ещё далеки, и оставалось только умолять и заговаривать эти треклятые белые стены дальше.

В какой-то момент Ри показалось, что в салоне трамвая загорелись ещё лампы — так светло стало вокруг. Она быстро огляделась, боясь потерять концентрацию, и успела заметить, что они едут по коридору, пропетому в тумане. В ясном небе светит солнце, а серая земля покрыта местами зелёными островками травы.

Когда они допели, и трамвай вновь понесло сквозь туман, Ри казалось, что её выкрутили, как бабушкино бельё, между двух валиков. Колени подкачивались, дрожали руки, перед глазами всё плыло.

«И как только он всё это выдерживает», — подумала она, глядя на Дана. В этот раз он постарел меньше обычного и выглядел довольно бодрым.

— Ты успела, ты заметила? — Он принялся разматывать пёстрых шарф, широкими кольцами обвитый вокруг шеи. — Там была трава. А это мы всего лишь на два голоса! Если завтра попробуем с ребятами… — На последних словах он закашлялся, и кашлял долго и надсадно, а когда закончил и сплюнул, Ри увидела на полу расползающееся красное пятно. Внутри у неё всё сжалось.

Дан, побледневший и взмокший, с беззаботным видом наматывал шарф обратно.

— Ты… Надо что-то делать… — Ри пыталась подбирать слова, но получалось плохо.

— Ничего страшного не случилось. Не первый раз. — Голос Дана, сначала сиплый, становится крепче с каждым оборотом шарфа. — Не бойся.

— Но нельзя!.. Выжимать себя досуха… Так и помереть недолго!

Дан взял Ри за плечи, развернул к себе и, глядя в глаза, сказал:

— Во-первых, я не умру. Во-вторых, даже если это случится, ты знаешь, как вызвать трамвай и как разогнать туман. А это — самое главное.

— А ты тоже звала его «Спасти у моста»? — спросил Дан, показывая на разбитые двери магазина на углу Тверского проспекта и набережной Степана Разина.

— Я всегда читала не «Сласти», а «Страсти». Пирожные там были вкусные. — Ри вздохнула, вспоминая обжигающий чай в стаканчиках и приторную, но такую заманчиво блестящую глазурь на эклерах.

— Здесь рядом был музыкальный, я часто сюда ходил. А знаешь, что самое обидное? Даже если мы справимся с туманом, где надо — разгоним, где надо, возьмём под контроль, старое уже не вернётся. Не будет ни тех сластей, ни тех дисков с кассетами.

— Будет что-нибудь другое. Мир по ту сторону не стоит на месте… Может, что хорошее доберётся и до нас. И даже будет работать без колдовства и такой-то матери.

Они свернули на набережную и шли под липами вдоль чёрной кованой решётки, местами крепкой, местами обвалившейся, местами сданной в чермет. Над рекой в первый рассветный час поднимался лёгкий, совсем не страшный туман.

— А ты бы хотел, чтобы всё было как раньше? — спросила Ри, обходя выбоину в асфальте.

— Ну, ты уж не записывай меня в старики, которые вздыхают о прошлом, потому что в прошлом у них хрен стоял. Просто было в этом что-то такое тёплое, ламповое, чего теперь не будет, и этого жаль. А хрен у меня и сейчас огого. Захочешь, сама убедишься.

— А и захочу, — ответила Ри без тени смущения. — Но не сегодня, — и, пока Дан не успел опомниться, впилась ему в губы.

— А вдруг я не доживу до завтра?

— Придётся постараться.

Они так долго целовались в арке её дома, что Ри начала думать, не взять ли свои слова назад и не предаться ли страсти немедленно. Подкашивались ноги, приятно кружилась голова — то ли от не слишком умелых, но нежных прикосновений Дана, то ли от того, что последний любовник, заходивший пару раз в месяц на чашечку секса, уехал из города полгода назад. Все звуки мира исчезли для них, и Ри не сразу поняла, что уже несколько минут её зовут по имени. Она нехотя прервалась и повернулась, готовая послать куда подальше утреннего кайфолома.