— Ну, я, может, преувеличиваю. Но несильно. Отдашь её мне? Ну пожалуйста!

— Неа. Я её добыла в честном бою — сначала со стервятниками, потом с Нюсик. Сама думай, кто из них страшнее.

— А чего вы с ним так носитесь? — спросила Ри. — Ну, с Гумилёвым. Вроде не великая редкость.

— Ты чего, совсем не в курсе, да? — Ичка вытаращила и без того огромные глаза. — Ну да, сидишь тут одна, дичаешь, не ходишь никуда.

«Зато никуда и не влипаю», — подумала Ри, но вслух ничего говорить не стала. Вчерашних приключений ей хватит надолго, тут уж чья бы корова мычала.

— Короче, тащи сюда книжку! — скомандовала Ичка и царственным жестом махнула в сторону угла, куда Ри спрятала потрёпанный томик. Ри послушалась. Показывать подруге другие книги ей не хотелось: мало ли, что ещё Ичка себе присмотрит. Если с Гумилёвым удалось отболтаться (и то не факт!), то с другими вещами проще дать, чем отказать.

Ичка открыла оглавление, бегло просмотрела названия стихотворений, что-то отчеркнула на будущее ногтем. Наконец она нашла, что искала.

— Щас будет момент истины! — Ичка быстро, как счётная машинка в банке, пролистывала страницы. — Вот оно! Есть!

Она сунула книгу Ри в лицо. Та опешила от такой наглости и отстранилась.

— Да смотри же! Вот оно, реальное сокровище!

Ри забрала томик у подруги, устроилась поудобнее и начала читать. Признаться, стихи она никогда не любила, не особо в них разбиралась, поэтому первые строки ничего ей не сказали, и Ри перечитала их второй раз, едва заметно шевеля губами:

— Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Ичка выглядела очень возбуждённой. Она даже руки потирала от нетерпения.

— Ну, ну, как тебе такое?

— Стихи вроде неплохие. Рифма есть. Только не все слова понятны. Грай вот этот…

Картинно хлопнув себя полбу, Ичка сделала вид, что вот-вот упадёт в обморок.

— Ты что, и правда ничего не знаешь и не понимаешь?

Ри помотала головой. В полглаза она продолжала читать стихотворение, в котором творилась какая-то невероятная чертовщина. Какие-то мёртвые головы вместо капусты, какие-то живые мертвецы.

— Это же «Заблудившийся трамвай»! За ним сейчас все гоняются! Из рук рвут!

— Да что в нём такого особенного-то? Ну стихи и стихи. Не моё совсем. — Ри дошла до финала, ясно понимая одно: все поэты — сумасшедшие. Или опасные наркоманы.

— Тут какое дело, — Ичка смилостивилась и стала объяснять всё просто и доступно. Видимо, совсем разуверилась в умственных способностях подруги. — Не в стихах дело. Просто если взять эти странички, вырезать их из книги, пойти в полнолуние на Квадрат…

— Куда-куда?

— На Квадрат. Ну, на пересечение Трёхи с Радищева. Так вот,если пойти туда в полночь, встать ровно в центре, под часами, прочитать «Заблудившийся трамвай» целиком, ни разу не сбившившись, а потом бумажки сжечь, то из пустоты появятся рельсы, старый трамвай, ну, помнишь, стоял на Трёхе одно время, там ещё салон связи был, приедет и увезёт тебя в какие-нибудь прекрасный края.

Ри задумалась. Звучало это очень заманчиво и не то, чтобы невозможно по нынешним временам. В туман-то раньше никто не верил, а теперь вот приходится следить за его передвижениями. Гороскопы, амулеты, колдовство, ведовство! Сколько над этим смеялись, а теперь вот только этим на жизнь и можно заработать. Но чтобы трамвай…

— И ты в это веришь?

Ичка пожала плечами.

— Я не верю, я — знаю. — Она замолчала, наслаждаясь произведённым эффектом. — Ну, сама я не пробовала, возможности не было. А Жень пробовал. И Вик тоже. Им понравилось. Они даже остаться хотели, но потом решили вернуться. Одно дело — приятная экскурсия, другое дело — новая жизнь на новом месте.

— А поговорить с ними можно будет? Расспросить?

— Нет. Уехали они два месяца назад. Не вместе, порознь, если что.

Настал черёд Ри закатывать глаза. Ей не было никакого дела до каких-то Женя и Вика.

— Короче…

— Короче, ты будешь дурой, если не воспользуешься этим шансом. Судьба тебе сама принесла всё на блюдечке. Полнолуние уже завтра. Заклинание работает три дня — пока Луна будет круглой, как блин.

— А если книжку не рвать?

— Можно и не рвать. Но тогда надо стихотворение переписать от руки три раза без помарок и исправлений. И читать тоже три раза.

Весь вечер Ри просидела над томиком Гумилёва в поисках подходящих стихов. Стемнело, но она не стала зажигать свет, ограничилась только маленькой янтарной подвеской, солнышком в золотой оправе. Её Ри держала в левой руке над пожелтевшими страницами книги.

Стихов про вино нашлось не так уж и много. Парочку она сразу отвергла из-за названия. Читать над браслетом «Самоубийство» было страшновато: вдруг сработает, а потом клиента накроет побочкой? «Отравленный» ей очень понравился. Дочитав, она даже всплакнула над печальной судьбой героя и, хоть стихотворение и не годилось в дело, загнула верхний угол страницы на память.

Призрачный кот, обиженный тем, что на него не обращают внимание, несколько раз прошёл через ноги Ри, обдав её могильным холодом, и начал проситься на улицу.

— Котлер, задница мохнатая, отстань! — Ри запустила в него вилкой. Кот отпрыгнул и принялся вылизываться с видом оскорблённой невинности.

Ри почувствовала себя виноватой. Положив книжку вверх корешком, она встала из-за стола, щёлкнула выключателем и распахнула дверь. Котлер замер с высунутым языком, а потом поднялся, понюхал порог, задрал хвост и удалился в свой угол.

— Ах ты зараза, — ласково сказала Ри. — Я ж тебя в поликлинику сдам на опыты!

Кот выразительно посмотрел на неё из-под стула, задрал лапу и начал вдохновенно вылизывать зад.

Ри прошлась по комнате, заглянула в банку с кофе, разочарованно вздохнула и пошла на кухню наливать чайник. Если там сейчас кто-нибудь есть, можно будет одолжить кофе до следующего раза.

Кухня, однако, была тиха, безвидна и пуста, и только дух подгоревшей гречки носился над плитой. Ри набрала воды и вернулась к себе.

Пока кипятился чайник, она обшарила все укромные уголки, где мог бы притаиться кофе или завалящий пакетик чая, но увы… Ри обругала себя за непредусмотрительность, а Ичку — за жадность, налила в чашку кипятка и бросила немного сахара. Можно было возвращаться к томику Гумилёва.

В стихотворении «Счастье» всё было как будто на своих местах, но чего-то не хватало. Рифмы, например. Ри не понимала стихов без рифмы.

Было загадочное «Шестое чувство», начиналось оно подходяще: «Прекрасно в нас влюблённое вино…», но дальше шла какая-то околесица про орган для шестого чувства, что она поспешила перевернуть страницу. Ри живо представила, как у клиента, едва он наденет браслет, во лбу открывается третий глаз и вырастают рога.

Наконец ей попалось нечто стоящее. Название стихотворения — «Пьяный дервиш» — обещало многое. А дальше слова лились мелодичным потоком, прям песня, не иначе. Ещё там всё время повторялась одна фраза — «Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!» Ри эта строчка понравилась: хорошо, когда пьяный дружелюбен и миролюбив. Она загнула уголок, на этот раз снизу, чтобы точно не перепутать с «Отравленным», и собралась уже закрыть книжку, но вспомнила, что рассказывала Ичка про заблудившийся трамвай.

Ночью идея выйти на перекрёсток и читать там стихи уже не казалась ей такой абсурдной. В конце концов, если она видела, как Дан заклинал туман песнями Наутилуса, почему бы и стихам Гумилёва не вызывать из небытия призрак старого трамвая?

Ри нашла стихотворение, перечитала его ещё раз, купаясь в прихотливых волнах ритма, и принялась искать бумагу, ручку и любимую друзу горного хрусталя для концентрации внимания. В конце концов, если она не дала Ичке вырвать лист и призвать заблудившийся трамвай, грех самой не воспользоваться открывшейся возможностью.