Плохой уже поворачивается, что бы уйти, от этого жалкого угодливого человечка. Тот совершенно не любопытен ему, во всяком случае, сам по себе, вне занимаемой должности.

И тут в Копалкине впервые прорывается злость. Он яростно смотрит на Артёма.

— У вас ничего не получится, — гневно шипит он, — альтернативный профсоюз пытались создать и до вас — ничего не получилось.

— Возможно, что так, — бесстрастно говорит Артём, — а возможно, что и иначе. Знаете, в отличие от большинства людей я мало привязан к результату. Я просто действую, так как считаю правильным.

Он видит, как застывает Копалкин, пытаясь осмыслить его предпоследнюю фразу. Интуитивно он чувствует, что за ней скрывается, что-то важное. Вот только не в состоянии понять что. Плохой уходит.

Я же не там, — вновь напоминает себе Плохой, — я на судне. Я вижу борта и воду за ними. Вон там возле надстройки Громалк и Лития, вроде бы на меня смотрят. Проклятие, как же остановить этот чёртов эйт. А память между тем совершила новый скачок.

— Обстоятельства несколько изменились, — произнёс представитель администрации, — и мы предлагаем вам подписать новый коллективный договор.

Артём быстро просматривал текст. Что там будет, он уже знал. Слухи давно ходили. Ага, вот.

— То есть вы предлагаете нам перейти на девяти часовой рабочий день, — громко произнёс он, — большое спасибо!

— Разумеется, он будет оплачен, — поспешно произнёс представитель администрации — Читайте внимательно.

— Уже прочитал, — мрачно бросил Артём, глядя представителю прямо в глаза. — Вы что действительно считаете нас за роботов.

На лице представителя появилась масляная улыбочка. Плохой попытался вспомнить, как его зовут: ведь представляли же перед началом собрания. Но имя не вспоминалось, видимо от злости.

— С профсоюзом всё согласовано, — сообщил представитель, — в связи со сложной финансовой ситуацией он считает это возможной, как временную меру.

Ага, — подумал Плохой, — потом временное станет постоянным. Где в новом договоре хотя бы строчка о том, что это временно?

— Ваш профсоюз! — бросил он.

— А что, есть другой? — представитель, кажется, искренне удивился.

Копалкин, понизив голос, начал, что-то ему объяснять. Представитель сразу помрачнел.

— Как же вы допустили?! — донеслось до Плохого.

От раздражения представитель явно не рассчитал силу голоса. А Артем, наконец, вспомнил, как его зовут: Пётр Семизвонов.

Капалкин виновато развёл руками.

— А что мы могли сделать, — он говорил гораздо тише Семизвонова, и Плохой скорее угадал, чем услышал его слова.

Улыбочка вновь возникла на лице представителя.

— Я прекрасно понимаю ваше нежелание, но говорю прямо, для завода настали тяжёлые времена. Мы все должны внести свою лепту, иначе все вместе утонем.

Артём хотел, было ответить, но его опередил Сирициус Максим, бывший заместителем Артёма в их новом профсоюзе, и его другом.

— Ага, — гневно воскликнул он, — они настолько плохи, что директор концерта празднует день рождения своего сына, устроив получасовой фейерверк. А всё мероприятие обошлось минимум в сто тридцать тысяч евро, а, скорее всего, много больше.

Семизвонов побагровел.

— Не вам считать наши деньги. Они честно заработаны нами.

В его глазах на миг промелькнула лютая ненависть.

— И не вам превращать нас в рабов, — в тон ему ответил Плохой. — Мы вам тут, знаете ли, не быдло.

— Ну, в самом деле, — невнятно проблеял Копалкин, — не стоит считать деньги в чужих карманах. Профсоюз счёл предлагаемую меру допустимой, в нашей ситуации.

И тут вскочил Алексеев. Это был солидный крепкий мужчина средних лет.

— Да накой ляд мне профсоюз, который сразу же всех сдаёт администрации!

Артём был удивлён, Алексеев был крайне консервативен и все разговоры о новом профсоюзе считал надувательством, призывы же объединяться антигосударственной пропагандой. И если уж он озверел, то значит, у людей действительно накипело.

Но досмотреть сцену дальше настоящий Артём не смог: внезапно всё кончилось. Видение расплылось, и Плохой, уже по настоящему, осознал себя в реальности. Перед ним находилась Лития. Ощутив, что-то на голове, Артём повернул голову. Позади, возложив на него руку, стоял Громалк.

— Что ты творишь, — с гневом сказал он, — я же сказалтебе визуализировать эйт духа и только его.

— С ним я справился уже давно, — отозвался Плохой, уже немного пришедший в себя после возвращения в реальный мир, — и со всеми остальными эйтами по отдельности тоже. Ну, по крайней мере, я так думаю. Обе пары тоже визуализировал, а вот всю схему, ну никак не получалось.

Он немного помолчал, заметив, что Громалк внимательно слушает.

— Тогда я решил зайти с другого конца и прикинуть, как всё это работает.

— Понятно, — буркнул учитель, — и начал, конечно, сэйта памяти. Артём, запомни, память, да и вообще тело и всё сознание управляются через дух. Не зря же я велел тебе в первую очередь проработать именно этот эйт. Между прочим, визуализировать его только полдела, контроль его для новичка не так уж и прост. Так что будь добр, впредь точно следуй моим инструкциям.

— Поверь, всё могло закончиться очень плохо: бывает, что чародеи становятся памятными наркоманами, не в силах оторваться от приятных воспоминаний.

Постепенно Громалк успокоился.

— Литии спасибо скажи, — проворчал он, — это она почувствовала, что с тобой, что-то не то. А я, старый лопух, проглядел. Так, что пришлось насильственно прерывать транс. Ладно, я тоже виноват: опять не учёл твой стремительный прогресс. Ты как, отошёл?

— Да вроде бы.

— Тогда немедленно займёмся эйтом духа, ты должен срочно составить хотя бы начальное представление об этом эйте, что бы впредь избежать подобных эксцессов.

И они вновь приступили к занятиям.

Трапезная, как и большинство парадных помещений замка, была отделана в светло-серебристых тонах. Царил мягкий, почти интимный полумрак. В нише играл оркестр. И это был именно оркестр, а не зрительно-звуковая иллюзия, что должно было подчеркнуть богатство владеющего замком магира.

Вот только Аруджум особо не впечатлился. Он и сам мог такое устроить, другое дело, что не тянуло. Де Тревол предпочитал тратить большую часть своих финансов на научные исследования, а не на показуху. Впрочем, музыка была приятной: временами бодрой, иногда немного медитативной. Именно такие мелодии и нравились Оруджуму.

На этот раз он обедал вдвоём с дамой. Хозяин и хозяйка замка отсутствовали. Один сослался на срочные дела, другая на недомогание. Старый трюк. Две предыдущие семьи тоже его использовали. Даже несмешно: словно магир не может сам себя вылечить от пустяковой болезни.

Впрочем, сейчас Аруджум ничего против и не имел. Он незаметно бросил очередной взгляд на Ксанту. На девушке было зелёное платье. На шее крупный кулон с тремя камнями, стоящими целое состояние. Волосы, как и требовал обычай, были скрыты чепцом, позади которого, ниспадая на плечи, свешивалось покрывало.

Но каштановые пряди кое-где небрежно выбивались из-под чепца. Не будучи наивным, Аруджум сразу понял, что эта небрежность на самом деле была тщательно продумана девушкой и отлично ей шла.

Что ж, — подумал магир, — вкус у неё определённо есть, и не только он.

Кстанта действительно разбиралась в науке, что стало для чародея полной неожиданностью.

Сам Аруджум тоже принарядился, по случаю визита, чего обычно не делал. На нём была мантия из красного бархата, подбитая мехом редкого зверя пхуф и расшитая золотой тесьмой. Она имела широкие, но короткие рукава-буфы, позади которых свисали длинные, не используемые висячие рукава. Голову же его украшала красная налобная лента с драгоценным камнем. Эту парадную одежду Аруджум в общем-то не любил: слишком уж она была непрактичной. Но приличия, приличия, так что приходилось терпеть.