— Найт, я же просила серьезно! — возмутилась Янка.

Ее возмущение объяснялось просто. Существам не давали бумагу и уж тем более чернила.

— Ты еще очень маленькая, — щелкнул ее пальцем по носу и, не обращая внимания на возмущение, продолжил, — писать можно не только на бумаге и не одними чернилами. Я даже готов пожертвовать пару рубашек на благие цели, — задумавшись, я расплылся в улыбке и поделился мыслями с лисой, нервно заерзавшей при виде такого счастливого оскала. — Можно Кораду на подштанниках послание вывести. Представь, как будут рады его оппоненты, когда он в расписанных подштанниках на волчьем заде, выставит им хвост.

— Найт! Ты можешь быть серьезнее? — стукнула кулаком меня по груди смеющаяся лисенка.

— Ну, если очень серьезно, тогда, лучше Стану, у него зад больше, — разошелся я. Веселье было безумным, обреченным, но неожиданно приятным. Даже среди полных непросветного мрака дней так хотелось иногда найти что-то светлое. Расслабиться. Так почему бы не посмеяться.

— Да ну тебя, — хихикнула лиса. — Найт!

— Ладно, извини, — повинился, все еще улыбаясь. — Нужно только как-то продвинуть это в массы. Чтобы все слушали людей и запоминали каждое слово. Подобрать тех, кому все эти сплетни будут пересказывать, и кто будет искать в них что-то полезное. Еще подговорить ребят, которых выпускают на ночное дежурство, чтобы поминутно запомнили распорядок человеческих караулов и их привычки. — Поморщившись, добавил, — ну и нужно искать лояльных людей, не могут же они все быть ублюдками. Только очень осторожно. Боги, снять бы эту полоску, — простонал, дергая ошейник пальцем.

— Так, давай соберем всех в зале, и… — оживилась лиса и, сверкнув глазами, попыталась вскочить, но была вовремя перехвачена и прижата обратно.

— Погоди ты, лиса. Нельзя собирать всех!

— Почему? — наконец перестала вырываться и замерла Янка.

Тяжело вздохнув, попытался объяснить как можно мягче:

— Понимаешь, малыш. Многие здесь, как и я, боятся не только за себя и, чтобы уберечь, могут поступать неадекватно.

Лиса, сузив глаза, следила за моим лицом. Под таким взглядом говорить было очень тяжело и не отодвинешь ее, не отвернешься.

— Многие боятся. Боятся, что мы разозлим людей, и пострадают все, в том числе невиновные. Ну и некоторые, думаю, захотят выслужиться, понадеявшись на награду — свободу.

Подбирать приходилось каждое слово. Все же, Янка доверчивый ребенок, пусть и в созревшем теле, как бы ни было неприятно это осознавать, и измеряет всех несколько наивными мерилами.

— Не думаю, что кто-то из нас способен на такое, — зло сказала Янка, вновь попытавшись встать. Я не отпустил.

— Ты еще слишком маленькая, лисенок, — шепнул, грустно улыбнувшись.

Как ни странно, лиса успокоилась. Возможно, увидела что-то в моем лице. Тихонько подползла выше и коснулась губ легким поцелуем:

— Ты что-нибудь придумаешь. Обязательно!

Придумать я не успел. После завтрака мы с командой отправились в зал, обсудить мысли, но, стоило занять привычное место у дальней стены, в дверь с грохотом вошла десятка солдат. Тот, что шел первым, их командующий, оглядел помещение, остановил взгляд на нашей команде и, бросив своим: за мной, — быстрым шагом направился в нашу сторону.

— Что-то мне подсказывает, у нас снова проблемы, — едва слышно произнес Стан, приподнимаясь, будто собирался драться с людьми.

Я резко встал, делая шаг вперед, стараясь закрыть свою команду спиной. Глупая попытка, иррациональная.

Главный остановился в двух шагах, некоторое время молча разглядывал каждого по очереди, затем обратился ко мне:

— Тебя ждут в лаборатории.

— И чтобы передать это, послали вас всех? — вопрос получился ехидным, но оглядывал я их напряженно, подозревая, что нет, не за этим.

— Не твое дело, — ответил солдат с презрением. — Иди. Кевин, сопроводи, — отдал он приказ одному из девяти одинаковых шлемов, отличавшихся друг от друга только эмоциями.

— А остальные? — не спешил я выполнять столь грубый посыл.

— Не твое дело! — еще более зло и презрительно, если это вообще возможно, процедил главный.

По понятным причинам ответ мне не понравился. Злость поднималась волной, рискуя затопить сознание. Ошейник послал болезненный импульс, останавливая от необдуманных действий.

— Найт! Все хорошо, иди.

На плечо легла легкая рука. Миша, похоже, почувствовала состояние и прервала взрыв недовольства, пока я не наделал глупостей. Полный нехороших предчувствий, взглянул на горгулью и медленно утвердительно кивнул ей.

— Хорошо, идем, — все еще глядя на Мишу, бросил человеку и только тогда, резко развернувшись, пошел прочь из зала.

***

— Привет, Найт! — и снова полный радости голос при холодном лице.

Наори быстрым, ровным шагом вошел в лабораторию и остановился напротив прибора, в котором меня распяли. Старый ошейник лежал на столе, в новом что-то подкручивал профессор крючконос. Такая возможность, не использовать ее показалось кощунством. Хищно улыбнувшись, дернулся в сторону Наори и, никакой боли.

Воины, сопровождавшие человека, шарахнулись не спасать своего начальника, а к двери, ощетинившись оружием. Но главное, на лице всегда холодного и невозмутимого Наори проступил страх, на долю мгновения, но мне этого хватило. Хватило, чтобы понять, все его хладнокровие — пустая бравада. Этот человек всегда боялся меня. Да, прятал страх глубоко, так, что даже я не мог его почувствовать, но боялся, а сейчас особенно. Ядовито расхохотавшись, дернулся еще раз, ощерившись словно волк.

— Плохо, вампир, что по-хорошему ты до сих пор не понимаешь, — зло бросил Наори, вернув себе постоянное хладнокровие. — В соседнем помещении находится твоя команда и женщина. На них надели точно такие ошейники, — он кивнул на черную полоску в руках профессора, но заметив непонимание в моих глазах, пояснил, — на них установлены не только блокаторы, но и взрывчатка. Ты, — Наори ткнул меня пальцем в грудь, — ошибаешься, они — расплачиваются головой, в прямом смысле.

— И что же ты хочешь от меня? — криво ухмыльнулся, провожая каждое движение человека предвкушающим взглядом. Мысли о том, как приятно было бы впиться в шею этого подонка, побороть не смог, да и не хотел.

— На этот раз многого, вампир, — Наори подождал, пока старик защелкнет новый ошейник и, выгнав всех из кабинета, продолжил, усевшись на краешек стола. — Я нашел тех, кто мешает моим замыслам, посылая монстров. Они находятся почти в пятистах километрах отсюда.

— И что же ты хочешь, чтобы я пошел и всех победил? Извини, не выйдет, они разберут меня на части и не сильно напрягутся, — перебил, не выдержав его медлительной манеры говорить.

Бросив на меня холодный взгляд, Наори едко заметил:

— Если ты перестанешь перебивать, то я даже дойду до сути. Нет, тебе нужно будет втереться к ним в доверие и узнать все, абсолютно все о них.

От такой непосредственности я даже расхохотался, упершись затылком в холод стенда.

— Ты серьезно? С этой дрянью на шее? Да они привяжут меня к дереву потолще и забудут на неопределенный срок.

— А меня это не касается! — зло бросил Наори, видимо, устав изображать душевного приятеля. — У тебя будет месяц, плюс три дня на дорогу, итого тридцать три дня. На тридцать четвертый, ровно на рассвете, то есть по-нашему в шесть утра, ошейники на твоих дружках взорвутся. На тридцать пятый сработает твой.

Теперь я смотрел на него со всей серьезностью, напрягая мышцы в бесплодной попытке вырваться и все же вцепиться ему в глотку.

— Этого времени мало! Ты понимаешь, что этот месяц я могу провести в их темнице? Кто расскажет неизвестному, прибывшему от врагов, всю информацию?

— Я же сказал, вампир, это не мое дело, — сузил глаза человек, — в твоих интересах оказаться очень убедительным.

Побуравив его злым взглядом, опустил голову, признавая, что выбора действительно нет.

— Кто они? Раса? — глухо уточнил, уговаривая себя не паниковать раньше времени.