Что изменилось? Почему сейчас я посчитала себя вправе интересоваться его болезненным прошлым? И вообще почему рядом с этим святошей я раз за разом изменяю себе и совершаю поступки, о которых раньше и помыслить не могла?

Единственный логичный ответ мне очень не понравился. Шпилька предупреждала, что влюбленные из-за гормональной перестройки резко тупеют. Поэтому для себя я решила, что мне испытывать это чувство категорически противопоказано, ведь я и без того умом не блещу. Так что пора бы уже последовать совету Петера Шестопала.

Ли Мэй молчал так долго, что я успела сотню раз проклясть себя за язык без костей. Но агрессии, характерной для Теша, от него я не чувствовала. Нет, я не разозлила его своим вопросом. Просто расстроила. За собственную бестактность стало стыдно. Надо же, а я думала, что уже давно похоронила это мешающее жить чувство.

По совести, стоило бы признать, что это не мое дело, и извиниться. Но у меня на такую самоотверженность просто не хватило сил. В душе теплилась мелочная надежда, что Ли Мэй простит мою невоспитанность и приоткроет завесу тайны вокруг своей личности хотя бы затем, чтобы я отстала. Да и вообще узнать, какие козыри у него припрятаны в рукаве, не помешает в целях безопасности. Ведь другом инквизитор незарегистрированному медиуму вряд ли станет. А вот врагом запросто.

— Инквизиторы — ничего.

Против профессиональной деформации не попрешь, да, бывший капитан разведчиков? Я вздохнула, не скрывая досады, но он вдруг продолжил:

— Но я им и не был, — он беспечно поскреб отросшую щетину, но хрипеть стал еще сильнее, как туберкулезник. — Ты верно распознала изгоняющие и атакующие сигилы и раскусила меня еще в первую нашу встречу. А я ненамеренно ввел тебя в заблуждение, потому что до сих пор стыжусь, что был экзорцистом.

Самым сильным на потоке. То есть тем, кто способен вышвыривать душу из тела. Как бы печально ни звучали его слова, но я малодушно порадовалась оговорке «был». И все же искренне призналась:

— Не вижу ничего постыдного в том, чтобы быть тем, кто ты есть, — и, задрав нос, решилась на ответное откровение. — Я вот садистка и горжусь этим!

Иногда, правда, меня посещают удручающие мысли, что такими темпами я однажды проснусь вторым Джеком Потрошителем. В такие моменты меня мутит от самой себя, и я мечтаю напроситься на экзорцизм, лишь бы очистить ауру. Но останавливает одно. Если бы не негативное влияние астральных эманаций, едва ли я стала бы столь успешным хирургом. Кем я буду, если окажусь также не способна навредить другому, как до войны? Никем. Или вовсе трупом в ближайшей перспективе. Трущобы столицы Анталамории не прощают слабости.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь свои достоинства, но все равно спасибо, — у глаз Ли Мэя появились морщинки-лучики. — А вообще-то я пришел позвать тебя на деловые переговоры. По крайней мере, так попойку обзывают гномы. Ты, конечно, как я успел заметить, недолюбливаешь игровой зал. Но, если пожелаешь, можешь присоединиться.

Я поджала губы. Мне казалось, что с учеными отдыхать должно быть приятнее, чем с обладателями крокодиловых сапог. Но члены базирующейся на фабрике команды экстрасенсов, все поголовно «с приветом», быстро меня в этом разубедили. Впрочем, не стоит увеличивать и без того немалую пропасть между нами, ведь работать вместе нам придется еще долго.

Да и вообще отвлечься мне не помешает. Может, хоть вспомню, откуда могу знать тот таинственный механизм, отсутствующий в схемах. Я с долей замешательства вернула папку с чертежами на место и спрыгнула с подоконника следом за Ли Мэем, отряхнув джинсовый комбинезон, которые носили все работники фермы механических тел.

Стойкая неприязнь к играм никуда не делась, поэтому я довольно равнодушно оглядела просторное помещение с краснокирпичными стенами, в котором расположились столы из темного дерева для игр в покер, вист, пикет, кости, нарды и даже новомодный бильярд. Гномы обожают азартные игры, но при этом терпеть не могут придуманные дроу шахматы. Забавно, что самую честную игру, которую нынче относят к спорту, изобрела самая двуличная и подлая раса.

Несмотря на поздний час, разбуженная горничная споро накрыла стол с закусками, а Бран взял на себя обязанности бармена. Для крепких напитков уже поздновато, но от стакана с любимым сладким ликером я отказаться не смогла. К тому же эта обжигающая гортань терпкость сильно отличается от того пойла, что я хлебала на дне. Кайф!

Сверкнув фисташковыми глазами, мне дежурно отсалютовали дроу-квартероны Дэнис и Дастин, медиум и спиритуалист. Близнецы почти всегда экстрасенсы, что и требовалось доказать. Атлетического телосложения братья с пепельным оттенком кожи и платиновыми волосами, стриженными стрельцом[2], в заношенных темно-зеленых бушлатах, похожих на форму пехотных войск, были точной копией друг друга. Даром что противоположны по характеру.

[2] Стрижка стрельцом — беспорядочный каскад на короткую длину.

— Надо влезть в секретные архивы с запрещенными материалами! — вернулся к прерванному разговору Денис, медиум. Этот всегда за любой кипиш.

— И без некромантии справимся, — лениво отмахнулся Дастин, спиритуалист, которого из-за чрезмерной осторожности, напротив, нереально сподвигнуть на что-либо новое.

— Ты просто ссыкун, Дастин, если не готов ради наших целей поступиться своими принципами!

— А ты полный кретин, Денис, если готов.

— Мы и без того преступники!

— Некромант отличается от оппозиционера так же, как убийца от вора.

Оба по-своему правы, но в данном случае я на стороне Дастина. Игра в «святотатство» не стоит свеч. Они продолжили препираться, но я уже не вслушивалась. С ними я почти не общаюсь, все же их роль в создании автоматона сугубо экстрасенсорная и мало пересекается с моими обязанностями.

А вот с Винсентом, экспертом сфрагистики и сигиллографии, инженером-проектировщиком и полиглотом, мы работаем часто. Я приблизилась к юному тщедушному зангаосцу-полукровке в серой студенческой форме.

Смешение кровей у него произошло странновато. Если у Хелстрема имперские рельефные черты лица и раскосые глаза, то у этого наоборот круглые глаза на широком приплюснутом лице. Он притулился в углу, ссутулившись, уткнувшись в бумажки дальнозорким взглядом за толстыми стеклами очков. Я у таких в приюте без зазрения совести отбирала завтраки.

— Это бадавийский? — я обратила внимание на закорючки в его бумажках, которые полагалось читать справа налево. Он свободно владеет всеми шестью языками нашего Остконтина, поэтому я даже не удивилась.

Винс, не отрываясь от складывания паззла из чертежей, согласно кивнул. Поправил очки, не глядя на меня, ткнул паучьим длинным и суставчатым пальцем в чертеж и смущенно спросил:

— Как это работает на практике?

Вряд ли ему неизвестна изображенная на них имплантация пировидикона. Скорее всего, он просто опять собирает компромат, за что сам себя стыдится. Винс отчего-то подозревает всех и каждого в желании сдать его властям, поэтому перестраховывается и пытается найти скелеты в шкафах товарищей.

Неприятный субъект, но я, к сожалению, питаю слабость к вундеркиндам, поэтому прощаю ему его параноидальную шизофрению. Да и нечего мне скрывать, как мехадоку, даже подпольному. Ведь если меня загребет тайная полиция, то на мои нелегальные операции им все равно будет плевать. Потому что для них я в первую очередь медиум-эмпат, а потом все остальное.

Но Винс об этом не знает и убежден, что я стыжусь своего прошлого. Угу, блажен, кто верует. Ну, мне даже выгодно, если он решит, что на меня у него уже есть компромат. Это слегка притупит его паранойю по отношению ко мне. Так что я закосила под дуру, сделав вид, что не поняла, к чему был вопрос. Плюхнулась на диван рядом с ним, отчего он очаровательно смутился пуще прежнего, и припомнила случай из практики.

Я тогда наотрез отказалась оперировать. Во-первых, не вижу смысла заменять глаз прибором, когда уже давно в ходу специальные гогглы. Во-вторых, импланты-пировидиконы гораздо более опасны в использовании из-за отсутствия предупреждения возгорания, которым оснащены гогглы. А ведь в них используется сегнетоэлектрик, чувствительный к колебаниям эктоплазмы.