'На опушке, у избушки — собрался народ лесной:

Кто с веночком, кто с цветочком, кто с кувшинкой золотой.

Жаждут пира продолженья и к нему распоряженья.

Норов у Яги крутой — страсть не любит стол пустой,

Вот и ждут наказа старой, чтоб к столу явиться с тарой:

Кто с грибочком, кто с цветочком, кто с ушицей золотой.'

— Эт ты чего делаешь? — спросил ворон, заглянув через плечо коту, что-то увлечённо царапающему пером на пергаменте.

— А-а-а! — завопил кот, схватившись за сердце, стукнув ворона по клюву пером. — Офигел, что ли? Чего со спины подкрадываешься, как выползень подкустовный! Напугал! У меня ж так инфаркт мимо кадра будет!

— Мимо чего?

— Ну, ф-ф-ф-сё! Достал ты меня, пернатый! Ни секунды покоя нет! Уф-ф. — прошипел кот и повалился на землю.

Ворон подхватил клювом пергамент и положив перед собой, прочёл написанное.

— Это чего такое?

— Не трожь! — завопил кот, и выхватил лист. — Это высокая поэзия, баллада, так сказать! Ода пиру!

— Ну-у-у… — с сомнением в голосе протянул ворон. — На балладу как-то не тянет.

— Вот ведь, злыдень! — обиженно фыркнул Кузьма. — Всяк норовит поэта обидеть, оскорбить! А я, может в порыве душевной страсти взялся за перо, я изливаю радость своего сердца на бумагу для потомков. А тут ты, с перьями, тьфу на тебя!

Кот недовольно поднял с земли свою атласную подушку, отряхнул невидимую пыль, заткнул за ухо перо, скатал пергамент и чинно удалился в избушку.

— Ничего не понимаю! — недовольно ворчал ворон. — Кот стихоплётством занялся, Серый вообще, как пёс дворовый. Что вообще пр-р-роисходит? — вопрошал он лазоревое небо.

Мимо ворона, словно ветер промчался Леший в образе огромной шишки, за ним сыпались ромашки.

— И этот туда-же… — задумчиво протянул ворон. — Яблок молодильных переели что ли, коль уж шишки распустились-зацвели?

Перед вороном, словно из воздуха появился Серый. Таня ловко соскользнула с его спины на ковёр из ромашек.

— Ромашки-и-и! — взвизгнула она счастливо, и помчалась в избушку с воплем: — Васятка, я примчалась!

Ворон с волком недоумённо переглянулись.

— Чегой-то ромашки везде? — удивился волк.

— А чегой? Лешего видел? Из него и насыпалось! Это он так Таню радует.

— Мда-а-а… — задумчиво протянул волк, и почесал лапой за ухом.

— Ага… — тяжело вздохнул ворон.

Таня с Васей медленно шли по лесу, то и дело наклоняясь за ягодками, которых было видимо-невидимо.

— Всё же, по душе ты нашему Лешему! — восхитилась Вася. — Это же надо столько ягодок нам под ноги набросать!

— А что, раньше не так было? — удивилась Татьяна.

— Не так! — хихикнула Вася. — Да и ромашек столько отродясь не было, а теперь есть.

— А я люблю ромашки! — вздохнула Татьяна и присела возле крупного цветка. — Они мне солнышко напоминают, согревают, сердце радуют и обещают, что всё-всё будет хорошо.

Цветочек наклонился к Таниной ладони.

— Смотри! К тебе даже цветочки тянутся, а ты удивляешься, что Горыныч наш растаял, а ведь он не цветочек! — довольно хихикнула Вася. — И Серый всё утро возле избы крутился, ждал пока проснёшься. А про Лешего я вообще молчу!

— Да ну тебя, Вася! — Таня покраснела, в сердцах махнув рукой. — Не смущай меня. У меня в жизни столько внимания не было, мне даже неловко как-то, что даже сбежать хочется.

— А чего тут стесняться? — удивилась Василиса. — Комплименты и ухаживания тоже нужно уметь принимать, а не отмахиваться от них.

— Да, наверное… Ты права, но это не мой случай…

— Та-а-к… — нараспев сказала Василиса, уперев руки в бока. — Рассказывай!

— Да нечего тут рассказывать… — вздохнула Татьяна, и присела на неизвестно откуда появившийся пенёк.

Василиса присела рядом, поставив корзину на землю.

— Не клеится у меня в личной жизни, понимаешь? Я вот на тебя с Ваней смотрю и просто сердце замирает от умиления. Даже Ягуся с Кощеем… У них и то любовь видно, просто она разная. А я… Не получается у меня в любовь… Был один, и тот женился на другой.

— Здесь всё просто, ты выбрала не того. Смотрела не сердцем, а глазами. Вот посмотри: Аглая — для тебя она бабуля любимая, добрая, ласковая, заботливая, певунья да затейница, а для кого-то она баба Яга, и её такой видят. Не чистенькой аккуратненькой старушкой с рыжей косой в ярком сарафане, а злобной каргой в лохмотьях, с седыми паклями вместо волос. И ты, ты сама — для кого-то ангел, а для кого-то просто ведьма. Душа — она многолика. Важно лишь смотреть сердцем! Твой человек тебя увидит, и… Ты сразу всё поймёшь сама.

Таня склонила голову к плечу Василисы.

— Но есть те, кого мы называем куклами — это самые страшные люди. Да, они живые, но без души. У них множество масок, а внутри пустота. Пустышки. И они не способны на чувства, они лишь играют ими, потому что когда-то с ними также «поиграли», но они не выдержали и сломались, их дух сломался, и душа исчезла. Они опасны, моя хорошая, опаснее самого дикого зверя. Под милой маской может скрываться что угодно, но самое главное, им никогда, слышишь, никогда и никого не бывает жалко, они не знают, что такое сочувствие и любовь, радость и искренний смех. Они блестяще играют свои роли, но внутри у них пустота…

— То есть, ты хочешь сказать, что они ничего не чувствуют? — ужаснулась Татьяна.

— Нет, не совсем так. Они испытывают эмоции, зная, что ранят и причиняют боль, это дарит им злорадство, даёт чувство собственного превосходства. Они не способны любить и сострадать, им просто нечем.

— Боже мой! — Татьяна в страхе зажмурилась. — Я думала, что это просто злые люди.

— Злых людей не бывает. Даже у самого злого, есть маленький жёлтый пушистый комочек, который просто нужно отыскать под грудой разных масок, погладить и сказать, что всё не так уж и страшно, и уже можно открыть глазки и посмотреть на этот мир. Не защищаться нападая, а просто посмотреть на мир, который, к слову, не так уж и плох.

Таня надолго задумалась. А ведь права Василиса, и это совсем не сказка — в жизни и не такое встречается, вот только…

— А как, как определить людей без души? Ты сказала, что у них масса масок, так как же я узнаю, маска это, или искренность?

— Эх… — тяжело вздохнула Василиса. — Лучше бы тебе с ними никогда не встречаться, они коварны, у них множество личин. Но знаешь, их выдают глаза. Да, наверное, это единственный способ. Их глаза пусты, зачастую темны и злы. Они избегают смотреть прямо, закрывают их тёмными очками даже в пасмурную погоду, а некоторые, даже просят не смотреть им в глаза. Ведь глаза — отражение души, помни об этом и, если ты увидела пустоту, знай — это отражение. Беги от них, какими бы милыми они тебе не казались, какие бы сладкие речи не вели. Не слушай, просто беги.

— Какая-то страшная сказка получается.

— Нет, Танечка, это жизнь, в сказках всё всегда гораздо лучше, чище и проще.

— Смотреть в глаза и учиться видеть не глазами, а сердцем? — Татьяна спрятала лицо в ладони. — Мне кажется я никогда не постигну эту науку! Я не умею смотреть! Меня окружают одни пиджаки и костюмы, я даже лиц не вижу!

— Пиджак пиджаку рознь! — улыбнулась Василиса. — Ты загляни в его глаза, и сразу всё поймёшь.

Таня вдруг расхохоталась.

— Пиджак с глазами! Представляю эту картину, да я же в обморок сразу рухну от ужаса!

— Не в пиджаках и костюмах дело, а в тех, кто в них. — улыбнулась Вася.

— Может у меня и получится различать. Я вчера увидела Ванины глаза, и сразу всё поняла, какой он добрый, ласковый, заботливый и сильный.

— Да-а… — мечтательно протянула Василиса и залилась румянцем. — А что про него говорили? Иван-дурак, не иначе. А он очень добрый, честный, искренний и простой, даже очень простой. И знаешь, он меня любит, я это не просто знаю, чувствую, каждую секунду — это и есть счастье.

— Никакой он не дурак! — возмутилась Таня. — Сплетни это всё, да зависть.