И кровавые лоскуты моей мёртвой души тянутся к нему… ищут его… ждут…
Я жду его здесь, чтобы напитаться, заполнить свою чёрную пустоту ядом… горьким ядом ненависти. Вместо любви я хочу, чтобы во мне полыхала жгучая ненависть и лютая ярость.
Мне нужно это, чтобы оттолкнуть… оттолкнуть его и жить… как-то жить дальше…
Мне нужна эта встреча, чтобы разжечь огонь… воспламенить пожар моей ненависти.
— Ты снова почти ничего не поела, — Стас забирает тарелку и протягивает мне бокал с травяным отваром шайло.
Это жуткое пахучее пойло помогает… помогает мне дольше не чувствовать ничего… дольше жить в заморозке.
— Я не хочу больше.
И это правда. Я не хочу больше ничего… совсем ничего не хочу…
Жить не хочу…
Давай, я помогу тебе сесть, — Стас поднимает подушки и аккуратно поддерживает меня, пока я, морщась от боли, неуклюже сажусь.
— Что будем делать? — спокойно спрашивает мужчина.
Я никогда не слышу жалости в его голосе, он всегда спокоен и уверен в том, что делает. Я часто думаю, что выбери я его, моя жизнь бы сложилась совсем по-другому. Без драматизма, палачей и едкой боли… без безумной любви и всепоглощающей страсти…
Но я была бы с ним счастлива и смогла бы дарить этому доброму… лучшему на свете мужчине свою теплоту и спокойную, без резких эмоциональных взрывов любовь… Это всё могло случиться с нами… но не случилось.
Влад. Мой выбор. Моя любовь и моё наказание.
И с этим нам жить.
Сначала мне было жутко неловко, что обо мне заботится Стас… мужчина. И он быстро это понял, пригласил мне в помощь Илинку и Сандру.
Они не злые. В них не было ненависти и пренебрежения ко мне. Я это почувствовала сразу. Не знаю, где Стас их нашёл. Мне казалось, вся стая люто ненавидит меня. Но эти две девушки были другими.
Они часто пытались разговорить меня, чем-то развеселить. Рассказывали истории из своей жизни в стае, о своих детях.
Дети… У Влада с Русланой когда-нибудь будут дети… Я думаю об этом… иногда… ночью… Их маленькие розовощекие карапузы на руках у Влада…
Я не плачу… с того момента, как открыла глаза ни одна слеза не скатилась по моим холодным щекам… но ночью… когда я представляю детей… их детей… что-то нещадно щиплет в глазах, раздирает в груди и, кажется, что я опять умираю… но Стас чутко спит в моей комнате на диване… и в такие моменты я не шевелюсь, лежу и, молча смотря в потолок, всеми силами сдерживаю крик… надрывный крик, который с дикой болью рвётся из раненной груди…
Стас не отходит от меня. Агата сказала, что он не выходил из моей комнаты всё время, пока я была без сознания. Шайло готовила мази и он натирал меня ими, никого не пускал и всё делал сам.
Мне давали какой-то отвар, чтобы я дольше спала. Раны на спине слишком сильные и они должны были успеть затянуться к тому моменту, когда я очнусь.
А ещё переломы. Оказывается, удары кнута сломали мне рёбра. А я не почувствовала… я вся там, у столба пылала от дикой боли.
Говорят, время лечит, а оно лишь отбирает у меня память… отбирает его… а я хочу помнить, помнить, как была счастлива, как был счастлив он… и я хочу помнить, как предал… растоптал, сломал, унизил… а боль… эта дикая боль… она всегда будет со мной… будет со мной вечно.
Недавно я верила, что возможно получить всё… но осталась ни с чем…
Я летала… парила… слишком сильно приблизилась к солнцу и его ласковые лучи превратились в огонь… сожгли мои крылья… крылья сгорели, оставляя глубокие раны и ожоги на теле… и я упала… разбилась… но по какой-то причине осталась жива… что-то держит меня здесь… не отпускает… не даёт уйти в бесконечность…
Так для чего я снова открыла глаза?
Я стою у закрытого окна и смотрю на лес… вру! Я высматриваю его… я жду его… тянусь к нему… зову… зову, чтобы скорее пришёл и заполнил мою разрастающуюся каждый день пустоту… зову, чтобы я смогла дышать и жить дальше.
Стас встаёт рядом. Он не смотрит на меня, но я уверена, что он знает… он всё знает и чувствует. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
— Через два дня, — хмуро говорит Стас и я всё понимаю.
Значит, у меня есть ещё два дня… два дня, чтобы прийти в равновесие, выплыть из этой болезненной пустоты… два дня, чтобы настроиться… и увидеть в нём своего врага… своего заклятого врага…
Глава 34
Аня
Он пришёл.
Я знаю… знаю, это он безмолвно дышит за дверью…
Я чувствую его покрытой грубыми шрамами кожей, которая болезненно покрывается мелкими мурашами…
Я чувствую его своим израненным сердцем, которое замирает и через мгновение срывается вскачь…
Я чувствую его обрывками своей разодранной души, которая в этот миг поднимает свои кровавые лоскуты и ими тянется к Владу…
Сожжённые в огне его беспощадной любви бабочки вновь оживают в моём животе… но они уже не порхают… они ползают внутри, копошатся как черви…
Я не могу так больше… прекратить… всё нужно прекратить здесь и сейчас… оборвать.
Хватит… хватит ранить меня… хватит!
Ненависть. Только ненависть оторвёт меня от него. И я вытаскиваю её изнутри, собираю по крупицам, вырываю по кускам от боли, памяти и любви… Я взращиваю её… я наполняю котёл своей ненависти и кипящей разливаю её по остывшим венам…
Воспламеняйся! Гори! Полыхай!
Выжги любовь!
Не дай отступить!
Не дай мне простить!
Не дай снова утонуть в его чёрных омутах…
Уговариваю себя и смотрю на розовеющий закат, полыхающий за окном.
Закат… Вот и он… мой закат…
Дверь открывается и в комнату входит Он. Влад. Моя больная любовь… моя дикая боль… моё кровожадное Чудовище…
Не оборачиваюсь. Ещё не время. Не готова.
Надо напитать себя ненавистью… иначе не смогу… не смогу оборвать всё…
Вдох-выдох.
Слышу, как Стас встаёт на пути брата.
— Убирайся! — наполненный сталью голос разрезает мрачную тишину, — не смей входить сюда больше!
— Отойди, Стас.
И столько мрака я слышу в его голосе.
Ну же, ненависть!
Сейчас… Я готова.
Разворачиваюсь и сразу сталкиваемся глазами… проникаем в души друг друга… тонем в отчаянной боли… в безумной любви и горькой ненависти…
Да, я всё ещё чувствую его любовь и его боль, но я не хочу проникаться ими… Я не хочу вновь проникаться им… я хочу его ненавидеть!
Мне нужно его ненавидеть!
Перевожу взгляд на Стаса. А он встревожено смотрит на меня и я понимаю, как он обеспокоен.
— Я в порядке, Стас, — спокойно отвечаю на его немой вопрос, прикрываю на мгновение глаза, и вновь открыв их и собрав всю свою волю в кулак, прошу, — дай нам несколько минут, пожалуйста.
Стасу явно не нравится моя просьба, но он, хмуро взглянув на брата, кивает мне и молча выходит. И я знаю, что он будет рядом, за дверью… Стас больше никогда не оставит меня наедине с братом. Понимание этого согревает меня, держит на поверхности, не даёт провалить вглубь своей боли и утонуть в разрушающем душу отчаянии.
Дверь закрывается и в комнате сразу сгущается воздух, давит на плечи.
— Здравствуй, — говорит и смотрит в глаза, а хочет заглянуть в душу.
Не выйдет, сегодня я закрываю её для тебя навсегда.
— Здравствуй, Влад, — спокойно и уже почти равнодушно.
— Как ты? — говорит, а сам разглядывает меня, наверняка видит ярко-красные шрамы, хмурится, а потом делает шаг ко мне.
— Не надо, — выставляю руку и слишком резко останавливаю его, — стой там.
Раны на спине ноют и срастающиеся кости неимоверно сильно болят. Благодаря мазям и отварам шайло и, конечно, заботе Стаса, я очень быстро иду на поправку. Однако сейчас, смотря на мрачного Влада, кажется, что все мои душевные и телесные раны вскрываются и боль рвётся наружу. Стискиваю зубы и терплю.
Пройдёт, всё пройдёт…
Наблюдаю за Владом и вижу, как злится, как не нравятся ему мои слова, но он пересиливает себя и больше не двигается ко мне. Застывает. Руки, как обычно, держит в карманах и с силой в кулаки сжимает.
