Внезапно кто-то накидывается на тебя сбоку, лупит кулачонками, орет, визжит… Ага, — не сразу понимаешь, — это деваха в сари. (Сари оказывается бархатным халатом, порядком засаленным.) Тебе лень отбиваться, лень объяснять, но вот ты перехватываешь ее руки и холодно бросаешь:

— Дура. Совсем дура. Видишь, что подруга не в себе. Слабо три вопроса задать? Три простых вопроса, а?

И задаешь их сам:

— Как тебя зовут, девочка?

— Санни Питерс.

— Где ты находишься?

— Была в Лондоне… Сейчас — не знаю. Куда-то летела…

— Какую модель фильтра ты используешь?

— Иллюзион Суприм.

— Замени его, когда деньги будут. У Супримов слабая защита от фиксаций.

Предвижу: когда вернешься, на душе будет паскудно.

Ты станешь терзать себя всякими мыслишками. Например, так ли нужно было убивать девчонку? Не помог бы, скажем, просто поцелуй с гориллой?.. Или, спохватись ее родичи хоть на день раньше — может, сработал бы мягкий метод?.. Или такое: до какой же степени надо возненавидеть реальный мир, чтобы отрицать его до последнего, до самой смерти? Сколько же дерьма она хлебнула в этих ее последних отношениях?..

Не знаю. То есть, на первый знаю: да, нужно. В данном случае, иллюзия смерти была единственным выходом. Чем гибче правила иллюзорного мира, тем сложнее из него вырваться. На остальное — не знаю, что ответить.

Зато знаю, что тебе станет легче, когда самолет приземлится, и ты настроишь фильтр на твой любимый мир. Никаких сказок на этот раз, никакой фантастики. Ты будешь, например, в Лондоне, только в викторианском. Такси станет кэбом, и фильтр трансформирует шорох шин в грохот булыжников под ободами. Небоскребы сожмутся боязливо, стеклянные стены зарастут бурым кирпичом. Над фабриками поднимутся трубы, небо потемнеет, задыхаясь в саже. Плащи и котелки возникнут на прохожих, грязь зашлепает под их сапогами. Хорошо, черт возьми, когда мрачно.

А еще, проезжая над Темзой, подумай вот о чем: что было бы, не успей ты вовремя?

Тут ответ хорошо известен. Если фикса затягивается дольше, чем на двенадцать суток, нервные связи в мозгу успевают перестроиться. Вероятность выйти из иллюзии — даже через фугу — падает ниже десяти процентов. На этом этапе остается единственный надежный метод: хирургическое удаление фильтра восприятия. В четырех случаях из пяти побочный эффект такой операции — шизофрения.

Ну как, полегчало?..

— Я возьму тэ-ком, — сказала Винницкая.

Неправильное время глагола: нужно прошлое, а не будущее. Тэ-ком уже в ее руке — малахитовый цилиндр размером с пивную банку. Оранжевые ногти на зеленом пластике. Странно, когда у доктора крашеные ногти.

— Это последний, — сказал капитан.

— Я в курсе.

Она повела плечами, собираясь уйти. Капитан все смотрел и смотрел на ее оранжевые ногти, взгляд — как проволока под напряжением.

— Первый приоритет — защита граждан от заражения, — отчеканила Винницкая. — В «тубусе» двести пятьдесят неинфицированных. Я забираю их.

— И тэ-ком, — добавил капитан.

Сейчас он понял, что именно чувствует к ней: зависть. Не из-за малахитовой банки в ладони, о нет. Не чувствовать ни колебаний, ни намека на совесть — вот завидное умение.

— Всего доброго, капитан.

Винницкая развернулась и быстро зашагала к «тубусу».

— Через полчаса сюда прибудет сотня одноногих! — заорал капитан ей вслед. — Что прикажете делать с ними? Прочесть отходную молитву?!

— Я пришлю за вами медицинский челнок, — бросила доктор через плечо. — Дождитесь.

Поднимаясь по трапу, она уже набирала код на тэ-коме. Едва за Винницкой закрылся люк, серебристая сигара «тубуса» замерцала, подернулась искристой рябью и исчезла. И в ту же секунду возникла за двенадцать астрономических единиц отсюда — в телепортном приемнике «Терезы».

— Штатские, — буркнул сержант Хмель и смачно сплюнул. — Какого хрена командование отдали штатским?

— Их корабль — их правила…

— А нам за ними вычерпывать. От штатских одно дерьмо и сникерсы… Курить будешь, капитан?

Хмель сел на грунт и закурил. Не стоило бы садиться на этот грунт: с него, собственно, и началась лепра-Ф. Тут впору сострить про неминуемые язвы на сержантской заднице… Капитан Гончаров сел рядом и взял у Хмеля сигарету.

— Будем ждать, — сказал он, чтобы сказать что-то.

— Небо здесь — наркоману не привидится, — сказал Хмель, видимо, с той же целью.

Небо было густо-сиреневым с малиновыми полосами облаков. В двенадцати астрономических единицах над этим небом двигался корабль Красного Креста «Тереза», мучительно медленно приближаясь к планете. Челнок, посланный «Терезой», ненамного обгонит ее. Часов двадцать ему понадобится… Двадцать часов ожидания в обществе сотни одноногих.

Они прибыли, как и обещал фельдшер, минута в минуту. Вертушка опустилась на поле почти там, где еще недавно лежал телепортный «тубус» — трава не успела подняться.

Капитан Гончаров подошел к трапу, докуривая энную сигарету. Щелчком бросил бычок в борт вертушки, сказал фельдшеру, что показался в люке:

— Семен, Винницкая убралась. Вместе с «тубусом» и последним тэ-комом.

Фельдшер угрюмо кивнул:

— Согласно директиве. Все верно. Защита от инфицирования актуальна лишь для тех, кто еще не заражен.

— Не выпускай их из кабины.

— Зачем?

— Хочу с ними поговорить.

Кабина забита людьми: дети, мужчины, женщины, старики — все. Душно, пахнет потом, кондиционер не справляется. Всюду шмотки: чемоданы, рюкзаки, сумки, зимние вещи в чехлах, двухместная коляска, корзинка с котиком. Но люди, как один, одеты в майки: шея и плечи открыты. Кто помоложе, открыли и животы, подкатав материю. Такой сигнал: смотрите — на туловище нет язв! Выше пояса все чисто! Нас еще можно спасти!

Гончаров прошел вдоль кабины, присматриваясь к коже пассажиров. Действительно, духов нет, только сильверы. Одноногими или сильверами звали инфицированных на первой стадии лепры-Ф. Первая стадия — это когда язвы появились на ступнях, голенях, бедрах, но еще не поднялись выше пояса. Это когда стоишь одной ногой в могиле — отсюда и прозвище. Примерно за сутки лепра доберется до корпуса, и процесс станет необратимым. Таких, с язвами на туловище, зовут духами.

— Милейший, можно нам выйти?.. — спросила старушка с котиком.

— Скоро нас телепортируют? — крикнул кто-то из конца салона. — Дышать же нельзя, душегубка!

— У меня дети! — блондинка в синей майке приподняла младенца, словно желая ткнуть им в нос Гончарову.

Капитан откашлялся и сказал:

— Минуту тишины, господа штатские. Я должен сделать объявление.

— Побыстрее бы!.. — буркнула блондинка с детьми.

— Да, побыстрее.

— Вас не телепортируют, — отрезал Гончаров. — Так что спешить некуда.

Вот теперь повисла тишина. Именно такая, как он и хотел: волос урони — услышишь.

— Мы прибыли сюда, имея в распоряжении три медицинских челнока и шесть кабин для телепортации — «тубусов». Этого хватило бы, чтобы локализовать любой очаг инфекции. Но на месте выяснилось, что речь не об одном очаге. Потребовалась полная эвакуация всей колонии, и…

Он оборвал себя: «Кому, зачем я это говорю?! Самому себе? Им неважно, почему так вышло. Важно одно: да или нет?!»

— Нет, — рубанул Гончаров. — Вот главное, что вам нужно знать. Больше нет «тубусов» и нет тэ-комов, и челноков тоже нет. На планете сейчас ни единого средства, чтобы доставить вас на «Терезу». Через двадцать часов сюда снова прилетит челнок и привезет «тубусы».

— Двадцать часов?.. Господи…

— Но нам нужна немедленная помощь, мы заражены!

Кто-то потянул штанину вверх, обнажая голень с зелеными пятнами. За ним и другой, и третий.

— Да, вам нужна помощь. Она прибудет через двадцать часов. Те из вас, кто заразился в последние сутки, имеют хорошие шансы.