Девушке от силы семнадцать (хотя где-то, задним умом ты помнишь цифру двадцать шесть). Все ее черты — кроме глаз — крохотны: носик-штришок, губки, ямочка на подбородочке, едва заметные брови. Зато глаза — как виноградные улитки: громадны, влажны, уязвимы. Волосы собраны в два хвоста заколками-ромашками. На ней белая блуза и плесированная синяя юбчонка, ниже — лакомые коленки и сумасшедшие полосатые гетры. Ее рисовал для обложки манги молодой художник, и очень старался, и перегнул…

Она глядит на тебя и хмурится, но не убегает в дом (ты ведь не слишком страшен, помнишь?)

Ты подходишь, поднимаешься на задние, лупишь себя в голую грудь.

Она колеблется, шарит по тебе влажным взглядом, силится выбрать между опаской, презрением, любопытством; задерживает фокус на красной ленточке.

— Хорошая зверушка… — говорит с явным сомнением.

А ты вытаскиваешь из складок клетчатой юбки фотографию. Ее собственное фото, только детское. Подносишь к ее глазам:

— Девушку ищу. Вот эту. Помоги, ну!

Фото лишено сходства с нею теперешней. Почти ничего общего. Совсем иное видит Санни, когда смотрит в зеркало. Однако она вздрагивает и отступает, а барс жмется к ее ногам, почувствовав.

— Нет, нет. Не знаю… никого, похожего на нее! Уходи!

Теперь ты должен задать ей три вопроса. И не просто как-то там должен, а — обязан, согласно действующему законодательству. От ее ответов зависит все дальнейшее. Если хоть на один Санни ответит правильно, следует применить мягкий метод. Если слова еще эффективны, нужно оперировать ими: уговаривать, прояснять, взывать к воспоминаниям, к идентичности, загонять в логические ловушки, цепляться за ассоциации… Но, скорее всего, будет иначе.

Итак, ты хватаешь ее за плечики мохнатыми лапищами и ухаешь из глубины живота:

— Кто ты? Как зовут?

— Эола из рода Хризантем, — испуганно выдавливает она. Минус один.

— Ты где? Где ты сейчас, ну?

— В стране Красоты и Бегущих Туч…

Минус два.

— У тебя какой фильтр?

— Я не понимаю… Отпусти меня. Отпусти!

Минус три. Все три — мимо. А что, ты надеялся на другое?

— Оставь ее в покое сейчас же! Убирайся прочь!

Крик доносится сбоку — подруга Санни, крупная темноглазая девица в сари, возникла на пороге дома.

Ты отпускаешь Санни-Эолу и не торопясь, не отводя взгляда, очень медленно отступаешь. Позволительно сказать напоследок одну фразу. Например, такую:

— Уууу… бедняжка.

Фуга готовится в три этапа: доверие, страх, жажда. Сейчас наступает второй из них.

Главный принцип таков: Санни не должна бояться лично тебя. Если ты сам напугаешь ее, то страх воплотится, получит форму, и тогда девушка сможет сбежать от него. Не ты сам, нет. Кислород, которым Санни дышит — вот что должно ее пугать.

Последующие сутки будь рядом с нею постоянно. Будь так, разумеется, чтобы она не видела тебя и не слышала. Но так, чтобы твое присутствие чувствовалось в колебаниях воздуха, в трещинах на асфальте, в эхе от ее собственных шагов. Если Санни заметит краем глаза тень в переулке — это должна быть твоя тень. Если услышит, как упал камушек за спиной — этот камушек ты бросил. Если увидит гримасу отвращения на встречном лице — это будет отвращение, вызванное тобою.

Санни попадаются символы. Например, фото девочки. Санни найдет его на пороге, когда вновь выйдет из своего песочного замка. Фотография будет надорвана. Санни поднимет ее и добрую минуту будет глядеть, не решаясь: разорвать совсем, выбросить? Склеить и спрятать? Спросить совета у подруги?..

А вот — кукла. На ветке сакуры в ее диковатом садике покачивается клетка, и внутри, подогнув пластмассовые ноги, сидит на коленях большеглазая кукла. Темные волосики — в два хвоста…

Санни попытается вести себя естественно и весело — назло всем знакам; доказать, что ни капли не встревожена. Она нагло выйдет из дому одна, взберется в седло квадроцикла и попрет искать приключений. На рынок, в пиццерию, в кино, а после кино — на дискотеку, отчего бы и нет. Она будет нехотя оглядываться, идя между прилавков — персидские специи, страусовы яйца, икра пираньи, пироги из тростника… суровые торговки в чалмах, дрессированные макаки, мальчики-рабы… но нет, ничего опасного — лишь обрывки иностранного говора, да ветер колышет пологи шатров.

Санни осмелеет, особенно — в пиццерии, после здоровенного куска с тюленьим плавником. За стеклом мелькнет тень — простая карета. Кто-то тычется в дверь — всего лишь дворовый пес.

Вот Санни уже в кино, гаснет свет. И вдруг, краем глаза она не видит даже, а как бы чует — тебя. За пять кресел от нее — черное, мохнатое, здоровенное. Смелость — какая там… Она не решается даже присмотреться. Пробирается к другому концу зала, уходит в самый верх, в последний ряд, садится, оттуда присматривается. Нет, показалось, никого на твоем месте. Пустое кресло. Примерещилось.

Но после сеанса что-то тащит ее туда, к тому креслу. На синем бархате сиденья — фарфоровый слоник. Тот самый, которого ты украл из ее комнаты.

Санни вылетает из кинозала. Она понятия не имеет, чего именно боится. Не тебя — помни это. Ты — только символ. То, что обозначено тобою, — вот это страшно.

Санни рвет с места квадроцикл, думая лишь о том, как бы домой, поскорее… И чуть не сносит голову ездовой черепахе, которая как раз выворачивает с парковки. Матрона в тоге выбирается из паланкина, что на спине животного, и обрушивает на Санни все свое презрение. Дама выглядит на сорок, значит, ей добрых шестьдесят. Она ненавидит Санни уже за один ее возраст. Девушка сжимается, прячется в собственные плечи. Тогда ты подходишь к матроне сзади и кладешь ей на загривок когтистую пятерню.

Та оборачивается — и тухнет. Вот она была и звучала, а вот ее уже нет. Замерзла. Ты говоришь:

— Ух-ух. Уезжай, ну! — и отпускаешь шею женщины. За полминуты след простыл — ее и черепаший.

— Зачем ты… зачем ты следишь за мной?..

Ты должен улыбнуться. Это сложно сделать при твоей-то уродской пасти. Улыбка выйдет грустная, но как раз такая и нужна.

Затем ты покачаешь головой — и уйдешь.

Вернувшись домой, Санни-Эола отбросит к чертям всю ложную смелость. Полночи она будет курить опиум, рыдать на мощном плече подруги в сари, вместе с нею смеяться до слез над чем-то идиотским, рассказывать истории из детства, которого никогда не было. Подруга станет утешать, поглаживать по волосам, поддакивать, не понимая, о чем говорится.

Среди ночи, когда Санни одуреет и окосеет от вина и курева, подруга спросит про гориллу. Мол, что это за тварь? — спросит она. Не твой ли бывший? — предположит.

— Какой еще бывший? О чем ты речь ведешь? — тревожно удивится Санни.

И подруга сдуру начнет пояснять: ну, мол, твой бывший, тот самый, который недавно…

— Я без понятия, куда ты клонишь! — отрежет Санни. — Не знаю бывшего, не знаю будущего! Гориллу тоже не знаю! Прекрати об этом говорить, а то разозлюсь.

Хорошо, хорошо, — обиженно проворчит подруга… и вот тогда, в глубокой заоконной темени, завоют волки. Протяжно так, уныло, голодно.

— Снова оборотни разгулялись, — буркнет равнодушно девица в сари. — Когда уже их разгонят?

Вой сорвется в скулеж, словно зверю пережали глотку, потом снова взовьется к луне.

— Не похоже на оборотней, — скажет Санни, а сама — белее полотна.

— На горилл тоже не похоже, так что не бойся, — пошутит было подруга и хохотнет, но тут же заткнется.

— Знаешь, на что похоже? — скажет Санни (а волки: арррруууу-уууу-уууу…) — Это как у Джека Лондона, на севере. Они так воют, когда очень голодны, а рядом — человек. Волки идут по его следу, ждут, пока ослабеет, и ночами воют. Когда человек не спит, силы уходят быстрее.

Подруга снова хохотнет — от нас, мол, до севера, как до…