Сегодня была молодая женщина, и она была привлекательна, подобно тому, как мне бы хотелось, чтобы выглядела мама.

Женщина была мила со мной. Больно не было. Она заставила меня почувствовать себя хорошо.

— Предвкушение. Заставь ее подождать, — ее голос сладкий. — Контроль. Это то, что ты хочешь. Забери это.

Мне не должно нравиться это, но мне нравится. Мне нравится она. Мне нравится, что она дает мне.

Контроль.

И я никогда не упущу его.

Надеюсь, она вернется снова.

Рем больше не покидал мою больничную палату, пока меня не выписали из больницы на следующий день, что стало небольшой проблемой для моего брата. Вообще-то большой проблемой, потому что Мэтт не хотел, чтобы он был рядом. Он уступил, потому как Рем никуда не собирался уходить, пока его «насильно не выпихнут» — его слова. Я знала о его сестре, и как присутствие в больнице возвращает воспоминания об этом, так что это многое значило, что он был здесь со мной. Я замечала, что он исчезал в уборной бесчисленное количество раз, и, когда возвращался назад, пряди волос по краю его лица были влажными.

Мы не говорили о нас; вообще-то мы едва говорили, и это было… это было успокаивающе. Я была рада, что он никогда не спрашивал меня о деталях того, что парень делал со мной, хотя полагаю, он выведал все у доктора. Я в основном спала, а он держал меня за руку, пока медсестра или доктор не попросили его покинуть комнату. Свое неудовольствие он выразил рычанием о том, что он уже все видел там. Я спрятала улыбку, потому что медсестра не испугалась его или его настроя и показала ему на дверь.

Когда они выписали меня, Мэтт отвез меня обратно на ферму, несмотря на споры, которые я слышала между ним и Ремом за дверью моей палаты. Мэтт выиграл.

Первым делом, когда я приехала домой, был укол. Затем я отправилась в ванную и взглянула на свое лицо. Это не было приятным зрелищем, вообще-то это было ужасающе видеть все эти швы у меня на лбу и на щеке. Я вздрогнула, когда прикоснулась к синякам вокруг моих ран. Я всегда была довольна своей внешностью, но сейчас все было слишком испорчено, и я чувствовала себя неловко с этим новым образом. Сейчас все выглядело так, будто мой внешний образ больше был похож на меня изнутри.

— Детка, — Рем обыденно прислонился у дверного проема, — ты самая сильная женщина из тех, кого я когда-либо знал.

Я отвернулась от зеркала и наполовину присела на стойке.

— Ага, — но это был никудышный ответ, потому что я не чувствовала себя сейчас сильной. Я чувствовала себя разрушенной и сбитой с толку, будто бы я разваливаюсь на части.

— Подожди недельку или около того, чтобы встать обратно на ноги.

— Я нормально ощущаю себя на ногах.

— А еще ты самая упрямая женщина, которую я знаю.

Я фыркнула.

Он оттолкнулся от дверного проема и направился ко мне. Волна потребности накрыла меня, но это было не желание, это было потребностью в том, чтобы он обнял меня своими руками и удержал. Я задержала дыхание, когда он поднял руку и обхватил мой подбородок. Его тело было в дюймах от моего, бедра так близко к моим, что, если бы я сделала глубокий вдох, они бы соприкоснулись.

— Я позволил ему причинить тебе боль.

— Я в порядке, Рем. Это не твоя вина, — я знала, у Рема есть внутренние демоны, более вероятно от того, что не смог защитить сестру, поэтому это было так типично для него, винить за это себя.

— Разве в порядке, Кэт? Он прикасался к тебе…

— Все хорошо, Рем. Правда, — прервала я его. Да, я все еще ощущаю его руки на моей груди, сосках, но я знаю, как мне повезло. Я пережила его. Вот что важно. Хотя я все еще хочу поймать его и кастрировать.

Он кивнул.

— Ну да. — Он опустил голову вниз, как будто бы ему нужна была секунда, чтобы собраться с мыслями, а затем снова посмотрел мне в глаза. — Я дам тебе неделю. Больше всего на свете я хочу заботиться о тебе, чтобы ты была вся моей, но тебе нужно побыть здесь с друзьями. Пока что. — он легонько провел большим пальцем вперед-назад по моему подбородку. — Доктор сказал, что тебе нужно восемь дней, а затем… кое-что поменяется.

— И что это значит?

— Это значит, что я нужен тебе, и я здесь. Но с другой стороны, я отдаляюсь, чтобы дать тебе время подумать, что тебе нужно. Следующая неделя все изменит.

Я не смогла говорить, потому что, первое — он прижался ближе, и я смогла почувствовать его запах, и второе — потому что я не хотела говорить. Я хотела, чтобы он поцеловал меня.

Но он не стал. Вместо этого его рука опустилась с моего подбородка, и он ушел.

Я проспала около двух дней, и я знала, Рем приходил навестить меня, потому что записка, которую он дал мне в больнице, теперь лежала на ночном столике. Я думала, что медсестра выбросила ее. На третью ночь мне снилось, что он обнимал меня и водил пальцами по волосам. Когда я проснулась, то увидела примятый матрас, и поняла, что это был не сон.

Ночь за ночью я старалась бодрствовать, чтобы увидеть, как он приходит, но я была сонной из-за лекарств и всегда засыпала. Подозреваю, что он спал рядом со мной каждую ночь, но никогда не оставался, а когда я спрашивала его об этом, он едва пожимал плечами и уходил. Он был тихим рядом со мной, и это так не похоже на Рема, а еще это было тем, что мне нужно было от него прямо сейчас. Дистанция. Время восстановиться внутренне так же, как и физически. Я все еще слышала звук срываемой перчатки, но уже все меньше и меньше.

В последние несколько дней Рем с группой проводили целые дни в звукозаписывающей студии, Эмили преподавала в клинике для лошадей, а я проводила каждое мгновение, что не спала, рисуя. Это всегда было моим способом борьбы с эмоциями. Мне хорошо удавалось избегать их, я находила отдушину в рисовании. Так я могла продолжать прятаться за завесой самообладания все оставшееся время.

Порезы на лице заживали, что значило — они чертовски зудели, и я была рада, когда прошел восьмой день, хотя я также настороженно относилась к словам Рема, что все поменяется.

Была середина дня пятницы, когда Мэтт забрал меня для поездки к врачу, чтобы удалить швы. Он волновался об обезболивающих, которые я принимала, и не хотел, чтобы я вела машину сама. Я не стала говорить ему, что перестала принимать обезболивающие несколько дней назад. Я беспокоилась об их взаимодействии с другими препаратами. Мэтт высадил меня, и пока мне удаляли швы, он мог заехать в аптеку и пополнить мои запасы витамина D.

Я выходила от доктора на улицу, в ожидании Мэтта, когда увидела Рема, прислонившегося к своей машине: он стоял, как ни в чем не бывало, руки и колени скрещены — выглядит будто лев лениво ожидающий на своем утесе самку.

И от этого у меня перехватило дыхание. Он был такой расслабленный, и все же, в то же время очень напряженный. Я направилась к нему, покачивая бедрами, и его брови поползли вверх, когда он оглядел меня сверху вниз, а затем уголок его губ пополз вверх, от чего улыбнулась я. Потому что быть свидетелем улыбки Рема — это как дотянуться до солнца.

Когда я остановилась перед ним, он сделал кое-что неожиданное… Рем придержал мой подбородок рукой, затем потянулся вперед и поцеловал шрам на моей щеке, а затем тот, что на лбу.

— Я убью его, если мне только представится шанс. За это. За то, что поднял руки на тебя, — он передвинулся к губам и поцеловал меня, медленно и легко, как нежное касание перышка. — Ты всегда будешь моей красавицей. Ничто никогда не изменит этого. Внутри и снаружи, Кэт.

Он отодвинулся на несколько дюймов, а затем показал мне свою левую руку. Там была бабочка такая же, как на другой руке, но на этой слово «красавица» было расположено поверх рисунка.

— Ты делаешь все уродливое внутри меня красивым, Кэт.

Я уставилась на чернила, кожа все еще красная и воспаленная. Художник запечатлел бабочку в полете, тень трепещущих крыльев сделана так, будто она хлопает крыльями прямо на руке. Большинство витиеватых узоров на крыльях украшены черным и блестяще-синим цветом.