— Как не узнал? А где ж любовь его?
— Не было ничего, а сейчас вообще забыл, а может не захотел узнавать, — тихо ответила Лиза.
— Пойди и напомни о себе. Я должна уехать отсюда. Или мне самой пойти к нему? — требовала мачеха.
— Иди куда хочешь, оставь меня в покое, — сказала Лиза и ушла в свою коморку.
Владимир смотрел с тоской на выбегающую из кабинета Лизу. Сам не понял почему он так сухо вел себя с ней. Он был весь искалеченный и не хотел, чтобы она видела его таким — вот и все. Он уже почти смирился, что ее нет рядом и тут опять увидел — и в душе снова заполыхало, завыло, закричало.
Владимир полчаса боролся с собой, потом быстро схватил ручку и подписал разрешение на сопровождение мачехе Синеглазовой — он решил выдворить ее из Москвы таким мирным способом. Через почтальона отправил разрешение к ним домой. Лиза сидела грустная в темной комнате, ни о чем не думала, вбежала мачеха: «Принесли пропуск, мы уезжаем завтра».
— Наверное, появилось место вот Вам и принесли.
Собрали вещи и уехали. Лиза провожала их, стояла на перроне долго, не хотела идти домой в пустую огромную квартиру, которая, наконец, была предоставлена ей в полное распоряжение.
Лизе нужно было устраиваться на работу, деньги заканчивались, в магазинах все давала по карточкам, наступили морозы, и она даже не представляла, как быть дальше.
Все мысли Владимира были только о ней. Он звонил Лизе по нескольку раз в день, но к телефону никто не подходил. «Может уехала куда-нибудь к родне или ушла жить к друзьям», — недоумевал Владимир. Он ведь не знал, как она жила последнее время.
У Владимира был приятель Ленька четырнадцати лет — хороший, смекалистый, мудрый не по годам мальчик, жил с дедом здесь на вокзале — их квартиру разбомбило еще в первый день бомбежки. Владимир поручил ему все разузнать про Лизу, дал ему денег на всякий случай и адрес девушки.
Ленька за день все и разузнал: живет одна в огромной профессорской квартире, все время дома, почти никуда не выходит, только иногда в местный ларек за продуктами.
— Да она ничего не умеет, по-моему, — по-хозяйски заявил он. — Ей в магазине подсунули мятую банку консервов, так она молча и взяла ее, пришлось поскандалить. Нет, она сама не выживет, надо ее пристроить куда-нибудь, — точно был уверен он.
— Ну, значит пристроим, — согласился Владимир.
В квартире было холодно, буржуйку, которую установила мачеха, топить было нечем, дрова закончились, а книги — изумительные тома русских и зарубежных авторов она никогда бы не посмела сунуть в печь. Мачеха оставила ей кое-какие припасы: баночку сушенного молока, чай, сахар, макароны, подсолнечное масло, но вода, которую Лиза принесла вчера она случайно разлила, опрокинув ведро, идти снова за водой она не захотела. Неделю назад при обстреле взорвалась бомба возле Центрального телеграфа, повредив водопроводную трубу и телефонный кабель по всей улице. Встала утром, прошлась по квартире, замерла возле телефона, сняла трубку — только щелчки, телефон по-прежнему не работал. Заплакала, собрала все теплые одеяла в доме, укрылась ими с головой и легла спать.
Сколько спала не помнит, проснулась от звонка в дверь. Лиза не пошевелилась, пусть звонят. Звонили долго и настойчиво. Вдруг телеграмма от мачехи, встала и, завернувшись в одеяло, пошла к двери. На пороге стоял Владимир.
— Почему дверь не открываешь? Можно зайти?
Лиза отошла в сторону, он зашел неуклюже, опираясь на трость.
— Ты ранен? — тихо спросила Лиза.
— Да, но жить буду. Ты как собираешься зимовать? Тут так холодно, как на улице. Ты ела что-нибудь? — завалил он ее вопросами.
— Что-нибудь придумаю, — смущенно отвечала Лиза
— Собирайся поехали, я устрою тебя в теплое место.
— Нет, спасибо, я сама.
— Собирайся, я все равно тебя тут не оставлю. Где твоя комната? Могу помочь. Собрались, закрыли квартиру и поехали на Садовую — Земляной вал.
— Это моя квартира, она, конечно, скромная, но теплая — есть печь, титан, — рассказывал Владимир смущенно.
В этом доме жили еще дедушка и бабушка Владимира. Им когда-то принадлежало целых пять комнат, весь второй этаж. Дед Владимира был начальником котельной Боткинской больницы много лет, бабушка — медицинской сестрой там же. Он был из купеческого рода Черноглазовых, занимающихся торговлей текстиля подмосковных мануфактур. Бабушка была выпускница института благородных девиц, хорошо знала медицинское дело, играла на фортепиано, знала французский и немецкий языки.
Потом их уплотнили и вот теперь это была небольшая квартира с двумя комнатами, одна из которых была огромная, метров пятьдесят, с высокими потолками, ажурной лепниной на потолке, дубовым паркетом, вторая небольшая — детская, так как в ней жил Владимир. В квартире была ванная комната с титаном, отапливаемым дровами, и просторная кухня с газовой печкой. В комнатах стояли старинные печи, облицованные изразцами, их никто не собирался убирать — красивые, хотя в доме уже лет десять как было проведено паровое отопление. Когда началась война дымоходы печей прочистили и снова стали топить. Протопить и обогреть такую большую площадь было трудно, где набраться дров и угля, а вот маленькая комната обогревалась, дрова и уголь были в сарае за домом, печка раскалялась так сильно, что временами становилось даже жарко.
— Почему ты не уехала куда-нибудь, как тебя вообще твоя мачеха оставила одну, ты ведь не самостоятельная? А твой жених на войне или где? — он смотрел на нее пытливо.
— Она оставила меня квартиру охранять и добро, — усмехнувшись ответила Лиза. — Какой еще жених? А ты где будешь жить?
— Я тут не бываю, вернее редко бываю, не побеспокою тебя, только иногда помыться захожу. Устраивайся, живи спокойно, — ответил он ей.
— У меня нет никаких вестей, ты не знаешь они доехали до места?
— Нет, не знаю, наведу справки. Давай я научу тебя печь топить. Лиза подошла, и они вместе стали растапливать печь, показал в окно, где стоит их сарайчик, дал ключи, попрощался и ушел. Лиза села на край кровати и просидел так до вечера.
Владимир устроил Лизу на завод, на котором раньше работал, на ЗИС. Огромный автомобильный завод был частями эвакуирован при приближении фронта к Москве на Урал в ноябре 1941 года и цеха месяц стояли без единого станка. И вот он снова начал работать и давать оружие фронту, были завезены новые станки, старые отремонтировали. На работу потянулись бывшие домохозяйки, подростки тринадцати — пятнадцати лет, студентки. Работали, конечно, для победы, но и за рабочую карточку, без которой прожить было невозможно. Благодаря своему образованию и протекции Владимира Лиза работала в отделе главного конструктора, оформляла документы, печатала тексты, делала переводы. Работала по сменно получала паек, все пошло своим чередом, как и положено в военное время.
Владимира не видела почти неделю, думала о нем постоянно, но уже не с тоской, а ласково, придумывая разные истории, как они встретятся, как пойдут гулять, она ему будет помогать, поддерживая под руку, — нога то болит еще. Про родню ничего так и не смогла узнать, только письма писала в разные города.
Владимира больше не посещали мысли о смерти, раны болели, но душа проснулась, запела, пропадал на работе с утра до поздней ночи, вваливался в комнату только поспать, когда не спалось придумывал разные истории, как они с Лизой снова будут гулять и разговаривать, она его будет поддерживать под руку — ведь нога болит еще, будут греться чаем в уютном кафе, с любовью глядя друг на друга.
Придя после смены домой, Лиза увидела шинель на стене, смутилась, заходить или уйти, вроде неудобно, по квартире разносился запах блинов. Интересно.
— Здравствуй, — из-за двери выглянул Владимир, — вот пришел за кое-какими вещами и блинов раздобыл, пойдем поедим. Извини, что зашел без тебя, я ждал около часа у дома — замерз.
Поставили чайник, топилась печь, было тепло и уютно, таких вкусных блинов она не ела никогда.
— А где ты живешь? — спросила Лиза.
