— Так Толик, правда давай уже домой! — взвизгнул женским голос, принадлежавший, несомненно, Алке Масько.

Злате хватило секунды, чтобы выйти из ступора и сориентироваться. Она бросилась к обочине и прижалась спиной к забору как раз напротив домика дачника. Кажется, его назвали Дорошем.

— Алка, а ты мне тут не командуй! Дорош, завтра ж такой праздник! Дай с собой!

— Завтра дам, а то я ведь вас знаю, вылакаете все и завтра все равно придете похмеляться!

«А он ведь не пьян! — мелькнуло в голове Златы. — Он говорит вполне внятно. Но как же так?! Зачем тогда ему поить этих алкашей? Что за интерес сидеть с пьяными отморозками, отщепенцами и бомжами и наблюдать, как они медленно, но верно напиваются? Зачем он их поит, да еще у себя в доме? Какая ему от этого польза?»

Калитка распахнулась, и притаившаяся в темноте Злата смогла лицезреть, как в неяркой полоске света, падающего со двора, появляется Масько со своей Алкой, за ними Сашка, шатающийся из стороны в сторону, а замыкает процессию Юрка Головатый, прозванный так из-за большой головы. Впрочем, большой она была зазря — все равно там было пусто.

Дорош не вышел их проводить, просто закрыл за ними калитку и погасил во дворе свет.

И почти сразу началось то, чего больше всего боялись и Тимофеевна, и баба Нина, и баба Маня, и Максимовна, и еще та немногочисленная горстка приличных людей, которые жили здесь в дачный период. То, чему они не раз становились свидетелями и от чего в своем преклонном возрасте старались держаться подальше. То, с чем 3лата в силу своего юного возраста никогда не сталкивалась ранее. Начались пьяные разборки собутыльников.

— Сашка… — заплетающимся языком окликнул парня Юрка. — Закурить дай!

— Пошел ты! — сказал, словно выплюнул, парень.

— Чего-о? — протянул Головатый.

— Того-о! — передразнил его Сашка.

— Ты, сучонок…

— Юрка, ты мне к малому не лезь! — вмешался в разговор Масько.

— Да я ему счас башку отобью!

— Я тебе самому ее отобью! Он мне типа племянника будет! Мне ж Томка как сестра была!

— Какая сестра она тебе была! — заверещала Алка. — Шлюхой она была! Подстилкой! Проституткой, сукой и пьяницей!

— Закрой свою пасть! — взбеленился Сашка. — И не трогай мою мать! Она была не ровня тебе, шваль ты этакая!

— Что ты сказал?

— Что слышала, дура!

Тут уж Алку понесло, и она, кажется, попробовала наброситься на парня, но, получив увесистую оплеуху, которую, очевидно, не ожидала, упала на асфальт, огласив своим визгом всю деревню и всполошив собак.

— Толик!! — завопила она.

— Э, малой, ты чего это? Не ну так дело не пойдет! Твоя мать, конечно была святой бабой, но она померла, а Алку ты мне не трожь! — вступился за любимую женщину Масько.

— Да пошел ты с ней вместе!

Сашка рванул вперед, и откуда только силы взялись, а вся компания во главе с поминутно причитающей Алкой двинулась следом.

Злата постояла еще немного у забора, ожидая, когда они отойдут подальше, и потихоньку пошла следом за ними. Проходя мимо дома дачника, она увидела, как погас свет в окошках и решила. хватит и с нее ночных похождений, пора бы возвращаться домой да ложиться спать.

Пока Злата дошла до дома, пьяная толпа рассеялась. Постояв немного у калитки и поглядев по сторонам, она увидела, как в доме Максимовны одно за другим засветились окошки.

Полянская вошла к себе во двор, задвинула щеколду в калитке и направилась к крыльцу.

— Ой, мамочки!!! — душераздирающий вопль вдребезги разбил тишину и покой и заставил Злату Полянского вздрогнуть. Застыв на середине двора, она почувствовала, как испуганно забилось сердце, предчувствуя беду.

На раздумья времени не было, да и не стала девушка раздумывать. Развернувшись бросилась к калитке, распахнула ее настежь и стремглав понеслась в начало деревни, к дому Максимовны предполагая самое страшное.

Она не заметила темную тень, притаившуюся у забора.

В доме царил хаос. Еще на улице девушка услышала крики, ругань и плач ребенка. А на скамейке у калитки сидела пожилая женщина. С разметавшимися седыми волосами, в длинной ночной сорочке, она куталась в прохудившийся платок и. раскачиваясь из стороны в сторону, голосила, как по покойнику. Злата ее не знала, но предполагала, что это и есть та самая баба Валя, которая почти всегда обитала в доме Максимовны, как и многие другие. Впрочем, сейчас разбираться, кто есть кто, времени не было.

— Что случилось? — склонилась над ней девушка и, сжав руками костлявые плечи, остановила ее раскачивания.

— Ой, доченька моя! Он же опять пришел пьяный! Меня из дома выгнал. Максимовну душил, девку эту, Маришку, чуть не прирезал и ребеночка собирается в сажалке утопить! Ему ж пить нельзя, а эти скоты напоят его, подначат — и в норы, а он тут уже жизни не дает! — запричитала баба Валя.

— Вот скотина! — процедила сквозь зубы Злата, чувствуя, как ярость в ее душе вытесняет страх. — И что ж вы милицию не вызываете?

— Да разве ж он нам даст ее вызвать, сколько раз пытались! А один раз дозвонились, но так и не дождались! Разве им дело до двух старух?! Все равно нам мало осталось!

— Ну, им-то, может, и нет дела… — пробормотала Полянская и выпрямилась. — Ладно, сейчас разберемся, — сказала она твердо и сделала шаг к калитке, сама не зная, что собирается делать.

— Стоп! — раздался в темноте решительный л гуже кой голос, а сильные пальцы сжали руку девушки чуть ниже плеча. — Без тебя разберутся, иди домой!

Это был Дорош, но, как ни странно, Злату это не удивило. Наоборот, разозлило еще больше.

— Не смейте трогать меня! — крикнула девушка и резко выдернула свою руку. — Это вы во всем виноваты! Это по вашей вине такое вот происходит в деревне! Там ребенок, там две немощные старухи и девушка, но вам ведь наплевать на них, не так ли? Вы ведь неплохо справили Всенощную! — бросила ему в лицо Злата, вложив в свои слова все то презрение, которое чувствовала сейчас, сказала, словно плюнула, и, отвернувшись, бросилась во двор.

— Господи! — тяжко вздохнул мужчина и двинулся следом.

А Злата фурией влетела в темные, совершенно захламленные сенцы, споткнулась обо что-то и чуть не упала. Пробормотав себе поднос ругательства, она нашарила клямку на входных дверях и распахнула их.

В нос ударил тяжелый спертый запах перегара, немытых тел, мочи и кошек. Полянская непроизвольно поморщилась, но решительно переступила порог и сразу направилась в зал, где происходили военные действия. Картина, открывшаяся ей, лишь подогрела ее ярость и решительность.

Сашка, не разбирая, бил свою Маришку, а заодно и бабу Аришу, которая пыталась оттащить его, а ребенок на кровати просто заходился в плаче. Маришка кричала и пыталась закрывать от кулаков лицо. Максимовна, предприняв очередную попытку угомонить внука, получила удар в грудь и стала медленно оседать на пол. Ребенок захлебнулся в плаче и вообще перестал издавать какие-либо звуки…

Ярость ослепила девушку, она двинулась вперед, не разбирая дороги. Она не думала о последствиях или о том, что парень может ударить и ее. Полянская знала лишь одно: она должна прекратить все это, и она прекратит раз и навсегда!

— А ну-ка отпусти ее, скотина! — заорала она и вцепилась обеими руками в свитер парня.

— Отвали! — взревел тот и попробовал было отцепиться от нее точно так же, как только что отделался от бабы Ариши.

Но не тут-то было. Злата ведь не была слабой восьмидесятилетней старушкой, а слепая ярость удвоила ее силы. Да и Сашка в пьяном угаре вряд ли понимал, к го перед ним.

— Сейчас ты у меня отвалишь!!!

Девушка оттащи ла парня от Маришки, и, не удержавшись на ногах, он повалился на пол.

— Ах ты, сука! — заорал он и стал подниматься.

Маринка, став свободной, тут же забыла о побоях и, вскочив на ноги, схватила ребенка.

— За суку ты мне сейчас ответишь, — прошипела девушка.

Подскочив к нему, она вцепилась в воротник его свитера, замахнулась и что есть силы двинула ему кулаком в глаз. Сашка крякнул и снова рухнул на пол.