Закончив собирать веточки, она аккуратно сложила их у столбика и обтерла руки о брюки, таким естественным движением.

— К 9 Мая сюда всегда приезжают, чтобы навести порядок и поставить свежие венки! Да и не только сюда. За всеми памятниками сельсовет присматривает. Не забывают…

Злата перешагнула через цепи, бросив прощальный взгляд на памятник, и они с Лешей двинулись к уже проснувшейся деревне.

А тебе известно, откуда пошло название пой деревни — спросил Блотский. когда они проходили мимо указа геля.

— Нет, не известно. Я только помню, прабабка моя рассказывала, что деревню пан купил за собак. И было время, когда горновцев собственно так и дразнили собаками. Уж не знаю, какой смысл заключался в этом прозвище, только одно я уже давно поняла об них людях они неиссякаемые оптимисты. И такими бы ли всегда. И сейчас, когда деревня на грани вымирания и заросшие пустыри отчетливо напоминают о том неминуемом, что ждет деревню, они все равно не унывают и верят в лучшее.

— Ты имеешь в виду деревни, которые сравнивают с землей и закапывают?

— Да. Ты видел когда-нибудь, как это выглядит? Нет? А я видела И даже не на примере тех нескольких пустырей у нас в Горновке. Я в университете с девочкой одной дружила. Мы вместе сидели на парах и в одной комнате в общаге жили, и в госта на протяжении этих пяти лет не единожды ездили друг к друге Она жила в деревне достаточно большой и оживленной, а у них за огородами, в километре примерно, приютилась небольшая деревенька, вся утопающая в садах. Примерно как Горновка и ли соседняя деревня Маскали. Там, как говорила моя подружка гоже мало кто остался, Хаты пустели, дворы зарастали. Кто-то умер, кто-то уехал к детям, кто-то переехал в деревню побольше И вот однажды я приехала на выходные к ней и не сразу поняла что не так в окружающем пейзаже. Деревню закопали. Сады выкорчевали. Дорогу сравняли. Деревни как и не было Вокруг зеленели озимые да колхозные угодья простирались до самого горизонта. Знаешь, мне это настолько врезалось в память… Мои родственники не знают об этом даже не догадываются но. принимая решение переехать сюда жить и остаться, я надеялась, что, может быть, мое пребывание здесь спасет Горновку от подобной участи.

— Злата как ты можешь быть столь самоотверженной и мудрой в твои-то двадцать три? Ведь подобное немногие понимают, и уж тем более, лишь единицы пытаются остановить необратимый процесс вымирания деревни.

— Леш, но почему она умирает? Ведь мы же все от земли, из деревни. Наверное, во всем мире пег другой такой страны, быт и культура которой идут отсюда?

— Я не знаю ответ на этот вопрос, Злата. Все, что приходи т на ум, банально. Но по большему счету, мне кажется, все дело не во внешних факторах. Дело в людях Кстати, расскажи мне о людях. Уверен, они здесь оригиналы!

— Еще какие! — засмеялась Злата и кивнула вышедшей из калитки колоритной парочке — Масько Толику и Алле.

Он высокий, тощий и сгорбленный. Она низенькая, сбитая, круглолицая. Оба одеты в старые засаленные вещи, которыми их снабжали здесь, в деревне. Он не брит, она с горчащими в разные стороны коротко подстриженными волосами, бог знает, когда мытыми в последний раз. Оба явно страдающие похмельем.

— Вот первые из них! Оба не работают и не работали никогда. Живут в доме, который и вовсе не их. Нигде не прописаны, но не особо унывают по этому поводу. Раньше там, где теперь лишь сад, стоял дом старого Масько, который сожгли эти самые Толик и Алла, не успев похоронить отца. Она, конечно, младше его, говорят, у нее есть дочка, а еще рассказывают, что пару лет она в тюрьме сидела. Причем по какой-то глупости. Тогда она с Толиком еще встречалась и бывала наездами здесь. И вот как-то но осени приехала сюда с подругой, вероятно, такой же. И наш покойный сосед, старый черт, позвал их копать картошку. Ну и, вероятно, когда рассчитывался, дал меньше чем они предполагали. Вот они, уходя, и прихватили с собой бутылку самогонки и кусок старого вонючего сала. А он вызвал милицию. Те приехали, а дамочки спят в отключке, а рядом пустая бутылка из-под самогона и недоеденное сало. Вот и посадили ее. Она отсидела и вернулась сюда снова. Правда, сосед наш умер к тому времени, а то, боюсь, она б ему точно дом сожгла. А вообще, Алка пользуется популярностью у мужчин Горновки!

— Это у каких таких мужчин? — смеясь, осведомился Лешка.

— О, есть у нас здесь такие! Но я тебе о них чуть позже расскажу. Мы уже дома!

Вот в такой атмосфере прошло несколько дней.

Мама с тетей Людой, закончив наводить порядок в доме, сосредоточились на огороде, решив во что бы то ни стало до Пасхи посадить картошку. А девчонки, которым в принципе заняться уже было нечем, бездельничали и радовались, что Лешка по-прежнему остается в деревне. Ведь не проходило и дня, чтобы Блотский не появлялся на пороге их дома. Ему, наверное, тоже было скучно, правда, каждый раз после его ухода Анька уверяла всю родню, будто парень потерял голову от «нашей Златки», только девушка не обращала внимания на ее слова.

Он быстро стал в их доме своим парнем и часто оставался не только обедать, но и ужинать с ними. Потом, оставаясь со Златой наедине, говорил, что ему нравится их большая веселая семья. И вредная Анька, с которой он сумел найти общий язык, и вечно подвыпившие дядя Коля и дядя Юра с их ежедневными семейными перебранками. Ему вообще было с ними интересно, и он тянулся к ним, а они приняли его просто и без слов. Он теперь был из Горновки, а значит, был своим, и этим все было сказало.

Но большую часть времени Леша проводил, конечно, со Златой. Девушка, как и обещала, показала ему все «достопримечательности» деревни, рассказала все, что знала о памятниках погибшим партизанам, и о том, былом, о чем когда-то давно ей еще прабабушка рассказывала. Полянская часто увлекалась и могла долго говорить без остановки, а Лешка не перебивал, просто слушал. Ему были интересны ее рассказы, интересны по-настоящему, и в душе девушка была благодарна ему за это.

Злата привязалась к нему за считанные дни. Находясь рядом все дни напролет, они быстро стали близки друг другу. И уже казалось, она знает его сто лет. Они разговаривали обо всем на свете, и не было тем, которых они не коснулись бы, и во всем они находили точки соприкосновения, и во многом их вкусы и интересы совпадали. Блотский стал ей другом, о котором она всегда мечтала…

А он… Анька была права. Леша Блотский влюбился в Злату без оглядки, даже не заметив, как это случилось. Да и можно ли было в нее не влюбиться? В ней было столько жизни, задора и огня! Ее огромные глаза, голубые, как небо, были чистыми и невинными, как глаза ребенка. Они как будто свез излучали, ясный и чудесный. Улыбка была такой ослепительной, такой искренней и открытой. Смех таким беспечным и заразительным. Девушка так трогательно закусывала нижнюю губу, когда рассказывала что-то интересное или смешное, или наоборот, так критично складывала губы «уточкой», когда с чем-то была не согласна или сомневалась, В ее душе жили меч ты и стремления, не отягощенные компромиссами и пороками напито времени. Они жила и верила, верила и пыталась видеть в людях только лучшее.

Она была настоящей. Без гламура и пафоса, как нынче модно было выражаться, без капризов, тщеславия и притворства.

В Минске у Леши была девушка, и ему казалось, он любит ее, а Злата просто друг для него, лучший друг. Он тянулся к Полянской, и только вечером наедине с собой вспоминал: за весь день он ни разу не вспомнил о Маше и снова забыл ей позвонить. Он звонил и разговаривал с ней, и смеялся, и даже говорил нежности, а потом отключал мобильный, и в мысли снова врывалась Злата Полянская. Блотский вспоминал то, как они провели день, все, что она говорила, как смеялась, смотрела. И желал, чтобы ночь поскорей прошла, наступил новый день и он снова увидел ее.

В Великую субботу, перед Пасхой, мама Златы и тетя Люда решили печь пасхальные булки: сладкие, мягкие, румяные, с изюмом и маком, такие, как пекла баба Соня. Для этого они заранее закупили муки, дрожжей, сахара и масла. С самого утра всем в доме запретили громко говорить — тесто подходило, потом, когда его уже вымесили не в первый раз, разложили по формам и поставили подходить, все в доме то и дело заглядывали, проверяя, не перестояло ли тесто, не выплыло ли из форм. Мама и тетя Люда подобным никогда раньше не занимались, булки на Пасху всегда пекла их мать, поэтому боялись сделать что-то не так.