1974 Завещание 1 Мне помнится, в послевоенный год Я нищего увидел у ворот — В пустую шапку падал только снег, А он его вытряхивал обратно И говорил при этом непонятно. Вот так и я, как этот человек: Что мне давалось, тем и был богат. Не завещаю – отдаю назад. 2 Объятья возвращаю океанам, Любовь – морской волне или туманам, Надежды – горизонту и слепцам, Свою свободу – четырём стенам, А ложь свою я возвращаю миру. В тени от облака мне выройте могилу. Кровь возвращаю женщинам и нивам, Рассеянную грусть – плакучим ивам, Терпение – неравному в борьбе, Свою жену я отдаю судьбе, А свои планы возвращаю миру. В тени от облака мне выройте могилу. Лень отдаю искусству и равнине, Пыль от подошв – живущим на чужбине, Дырявые карманы – звёздной тьме, А совесть – полотенцу и тюрьме. Да возымеет сказанное силу В тени от облака… 1974 Золотая гора Не мята пахла под горой И не роса легла, Приснился родине герой. Душа его спала. Когда душа в семнадцать лет Проснулась на заре, То принесла ему извет О золотой горе: – На той горе небесный дом И мастера живут. Они пируют за столом, Они тебя зовут. Давно он этого желал — И кинулся, как зверь. – Иду! – он весело сказал. – Куда? – спросила дверь. — Не оставляй очаг и стол. Не уходи отсель, Куда незримо ты вошел, Не открывая дверь. За мною скорбь, любовь и смерть, И мира не обнять. Не воздыми руки на дверь, Не оттолкни, как мать. – Иду! – сказал он вопреки И к выходу шагнул. Не поднял он своей руки, Ногою оттолкнул. Косым лучом насквозь прошел Простор и пустоту. В тени от облака нашел Тяжелую плиту. Холодный мох с плиты соскреб, С морщин седых стихов: «Направо смерть, налево скорбь, А супротив любовь». – Хочу! – он слово обронил. — Посильное поднять, Тремя путями этот мир Рассечь или обнять. Стопа направо повела, И шёл он триста дней. Река забвения легла, Он вдоль пошёл по ней. Река без тени и следа, Без брода и мостов — Не отражала никогда Небес и облаков. И червяка он повстречал И наступил ногой. – Куда ползёшь? – Тот отвечал: – Я червь могильный твой. На счастье взял он червяка И пронизал крючком. Закинул. Мертвая река Ударила ключом. И леса взвизгнула в ответ От тяги непростой. Но он извлёк на этот свет, Увы, крючок пустой. Не Сатана сорвал ли злость? В руке крючок стальной Зашевелился и пополз И скрылся под землей. Он у реки хотел спросить, Кого он встретит впредь. Но та успела позабыть И жизнь его, и смерть. Он вспять пошёл и мох соскреб С морщин седых стихов И прочитал: «Налево скорбь, А супротив любовь». Стопа налево повела, И шел шестьсот он дней. Долина скорби пролегла, Он вширь пошел по ней. Сухой старик пред ним возник, Согбенный, как вопрос. – Чего хватился ты, старик, Поведай, что стряслось? – Когда-то был мой дух высок И страстью одержим. Мне хлеба кинули кусок — Нагнулся я за ним. Моё лицо не знает звезд, Конца и цели – путь. Мой человеческий вопрос Тебе не разогнуть. А на пути уже блистал Великий океан, Где сахар с берега бросал Кусками мальчуган. И вопросил он, подойдя, От брызг и соли пьян: – Ты что здесь делаешь, дитя? – Меняю океан. Безмерный подвиг или труд Прости ему, Отец, Пока души не изведут Сомненья и свинец. Дай мысли – дрожь, павлину – хвост, А совершенству – путь… Он повстречал повозку слёз — И не успел свернуть. И намоталась тень его На спицы колеса. И тень рвануло от него, А небо – от лица. Поволокло за колесом По стороне чужой. И изменился он лицом, И восскорбел душой. На повороте роковом Далёкого пути Отсек он тень свою ножом: – О, верная, прости! Он тенью заплатил за скорбь Детей и стариков. Подался вспять и мох соскреб: «А супротив любовь». Но усомнился он душой И руку опустил На славы камень межевой И с места своротил. Открылся чистым небесам Тугой клубок червей. И не поверил он глазам И дерзости своей. Из-под земли раздался вздох: – Иди, куда идёшь. Я сам запутал свой клубок, И ты его не трожь. Ты всюду есть, а я нигде, Но мы в одном кольце. Ты отражен в любой воде, А я – в твоем лице. Душа без имени скорбит. Мне холодно. Накрой. — Он молвил: – Небом я накрыт, А ты моей стопой. Дней девятьсот стопа вела, Пыль супротив он мел. Глухая ночь на мир легла. Он наугад пошёл. Так ходит запад на восток, И путь необратим. От мысли он огонь возжег. Возникла тень пред ним. – Ты что здесь делаешь? – Люблю. — И села у огня. – Скажи, любовь, в каком краю Застигла ночь меня? – На полпути к большой горе, Где плачут и поют. На полпути к большой горе, Но там тебя не ждут. В тумане дрогнувшей стопе Опоры не найти. Закружат голову тебе Окольные пути. – Иду! – он весело сказал И напролом пошёл. Открылась даль его глазам — Он на гору взошел. Не подвела его стопа, Летучая, как дым. Непосвященная толпа Восстала перед ним. Толклись различно у ворот Певцы своей узды, И шифровальщики пустот, И общих мест дрозды. Мелькнул в толпе воздушный Блок, Что Русь назвал женой И лучше выдумать не мог В раздумье над страной. Незримый сторож ограждал Странноприимный дом. Непосвященных отражал То взглядом, то пинком. Но отступил пред ним старик. Шла пропасть по пятам. – Куда? А мы? – раздался крик. Но он уже был там. Увы! Навеки занемог Торжественный глагол. И дым забвенья заволок Высокий царский стол. Где пил Гомер, где пил Софокл, Где мрачный Дант алкал, Где Пушкин отхлебнул глоток, Но больше расплескал. Он слил в одну из разных чаш Осадок золотой. – Ударил поздно звёздный час, Но всё-таки он мой! Он пил в глубокой тишине За старых мастеров. Он пил в глубокой тишине За верную любовь. Она откликнулась, как медь, Печальна и нежна: – Тому, кому не умереть, Подруга не нужна. На высоте твой звёздный час, А мой – на глубине. И глубина ещё не раз Напомнит обо мне. |
